Страница 42 из 58
Я была влюблена в Айзека, потому что знала, что достойна его любви: мы были одинаковыми неопределившимися подростками, считающими, что знаем всё лучше всех. Айзек позволял мне почувствовать себя чуть живее и забыть о проблемах.
Дерек всегда был лучше меня. Находиться с ним рядом, как мне казалось, было привилегией. И только сейчас, когда его нет рядом, когда мне бы так хотелось, чтобы он был, я понимаю, что дело вовсе не в том, насколько он на самом деле хорош, а в том, что он заставляет меня поверить в собственную важность.
Засыпать в объятьях одного парня с мыслями о другом — самое эгоистичное, что я могла бы сделать. Но спустя пару минут я проваливаюсь в сон, мечтая о том, чтобы увидеть Дерека.
Кто-то трясёт меня за плечи. Я открываю глаза, но ничего не вижу. В комнате темно и ощущается ночной холод, Айзека рядом нет.
— Джессика. Твой отец хочет тебя видеть, — шепчет грубый мужской голос.
Это Тобиас. Он щёлкает выключателем, и комната наполняется светом одинокой лампочки, висящей под потолком. Тобиас стоит, склонившись надо мной. Его лицо идеально выбрито, но волосы торчат в разные стороны так, словно он только что поднялся с кровати. Я скидываю с себя одеяло (не помню, чтобы накрывалась им!), обуваюсь, хватаю пистолет с тумбочки и молча следую за Тобиасом. Когда мы доходим до комнаты папы, он резко разворачивается, перекрывая мне доступ к двери.
— Ты меня ненавидишь? — спрашивает Тобиас.
Его голос слишком холоден для того, кто должен чувствовать вину.
— Нет, — честно отвечаю я. — Я не ненавижу тебя.
— Но ты обижена. Считаешь меня предателем? Врагом? Трусом?
Я тяжело выдыхаю и качаю головой.
— Что ты хочешь услышать, Четыре? — я тру глаза, пытаясь избавиться от остатков сна.
Четыре обхватывает пальцами ремень автомата, висящего на плече. На юноше расстёгнутая жёлтая рубашка поверх красной футболки и чёрные штаны. Линии татуировок обвивают шею со спины, словно обнимая. Несмотря на то, что голос Четыре не дрожит, его глаза грустны, а уголки губ слегка опущены вниз.
— Мне нужно знать, ты всё ещё готова прикрыть меня в случае чего?
Он спрашивает не потому, что боится — ведь Четыре самый бесстрашный человек из всех, кого я знаю. Он интересуется, потому что именно так поймёт, может ли сам доверять мне.
Я не знаю, что ответить. Точнее, знаю, но не хочу просто так сдаваться. Разумеется, я прикрою человека, ставшего мне семьёй тогда, когда рядом не было никого. Даже если бы случилось что-то пострашнее гражданской войны, я бы легла под пулю, если бы от этого зависела жизнь Четыре. Но я не хочу, чтобы он сам это знал — я всё ещё чертовски зла. Пусть думает, что мне всё равно.
— Возможно, — отвечаю я, передёргивая плечами.
Но я совершила огромную ошибку, когда подумала, что знаю Четыре лучше, чем он знает меня. Парень опускает взгляд вниз и улыбается — едва заметно, но я точно уверена, что это была улыбка.
— Почему мой папа позвал меня через тебя? — спрашиваю я перед тем, как Четыре хватается за ручку двери и толкает её бедром от себя.
Ответ приходит сам собой, когда я вижу тех, кто собрался в комнате. Тут яблоку негде упасть. Люди сидят на всех предметах, на которые только можно было присесть, а остальные стоят. Здесь Амар, Айзек, Лидия, Зик, Лу и Лора, Трис и Натали, Кристина, Скотт, Эрика. Взрослые лихачи. Альтруисты. Гора чистой одежды, которой будет слишком много для одного человека. И оружие. Всё, что у нас есть.
— Вы решили устроить саботаж? — восклицаю я.
Отец выходит вперёд. Прикладывает палец к губам и шикает на меня, как делал в детстве, когда я непроизвольно повышала голос и начинала визжать. Дверь за мной закрывается. В комнате нет лишнего кислорода — все окна плотно закрыты и зашторены.
— Что происходит? — шёпотом спрашиваю я.
— Ты помнишь, что видела в диспетчерской? Камеры по всему городу, — начинает Четыре. Я киваю. — Их нет только в одной фракции — здесь.
Ну разумеется. Мой отец и Джоанна никогда бы не позволили Эрику и Максу сюда лезть.
— Они наверняка видели тебя в Альтруизме или Правдолюбии. Возможно, именно поэтому в спешке поменяли все свои планы. Они знают, что мы сбежали, но не знают, куда. Догадываются, но не знают точно. Это наш шанс — возможно, единственный.
— Я не понимаю, — честно признаюсь я.
И тогда в объяснения вступает отец:
— Принцесса, ты не хуже меня знаешь, что мы не сможем научить большинство даже держать в руках пистолет. Особенно товарищей. А лишнего времени у нас нет. Я не могу сидеть на месте, пока Стайлз в опасности. Мы выдвинемся на рассвете в грузовиках Товарищества и нагрянем к Эрудитам. Идти напрямую к Лихачам — самоубийство, но если мы перережем им доступ к бомбам и другим технологиям, они станут слабее. И тогда у нас хотя бы будет один шанс на то, чтобы победить.
На лице отца нет ни капли сомнения. Он хватает лежащий на самой вершине кучи автомат и протягивает мне.
— Ты с нами?
Я молча беру оружие из папиных рук, перекидываю ремень через голову и левую руку так, чтобы автомат висел на груди в положении, удобном для мгновенного использования.
— Разумеется, — киваю я.
Лихачи бесшумно поднимают руки над головами, сжимают ладони в кулаки и принимаются скандировать одними губами: «По-бе-да! По-бе-да!». В их жилах, как и в моих, горит предвкушение битвы. Неожиданно в голове всплывает отрывок из песни правдолюбов, которую я слышала лишь единожды, но запомнила навсегда:
Лихачи злейшие из пяти,
Рвут друг друга на части…
Но вот только они никогда не видели другую сторону медали. Ту, за которую моя фракция может считаться самой лучшей: сила духа, самозабвенная отдача коллективному порыву, бешеный азарт.
Это именно та сторона, за которую лично я готова умереть.
Или убить.
Комментарий к Глава 16
http://vk.com/club75865569
Внешность Лоры Хейл - Меган Ори.
http://nebotd.fredmunro.com/babes/2953-Meghan%20Ory.jpg
========== Глава 17 ==========
Три дня. Сегодня, в шесть утра, в то время, пока товарищи и эрудиты спят в общежитиях, мы надеваем красную и жёлтую одежду, забираемся в грузовики, прячем в мешках с крупами и коробках с яблоками оружие и направляемся в квартал Эрудиции — и так начинается четвёртый день.
С начала войны, которую мы не начали, но так легко поддержали, прошло слишком мало времени для того, чтобы сдаваться, и так много для того, чтобы продолжать делать вид, будто ничего не происходит.
Мы пересекаем ворота и снова оказываемся в Чикаго. Раннее солнце пробирается в крытый кузов и заставляет меня щуриться. Глаза закрывать нельзя — тут же провалишься в сон из-за раннего подъёма. Рядом со мной сидят Зик и Четыре — зажали с двух сторон, словно боятся, что я вдруг решу натворить глупостей. Кто-то из бывших лихачей — нынешних товарищей — пытается завести песню, но его тут же обрывает мой отец. Он смотрит на незнакомого мне мужчину и качает головой, а затем произносит:
— Не сейчас, Дейв. Когда прибудем к кварталу Эрудиции, вот тогда — пожалуйста.
Дейв поджимает губы и опускает глаза вниз на свои руки. Напротив меня сидит Лу. Когда наши взгляды пересекаются, он улыбается. Я отвечаю тем же — на большее у меня не хватает сил. Когда грузовик наезжает на кочку, нас всех подбрасывает, и я хватаю Четыре за руку, чтобы не завалиться вперёд. Машина выравнивает ход, люди в кузове хмыкают и переглядываются, словно это маленькое происшествие помогло всем снизить уровень напряжения. А я почему-то не выпускаю ладонь Четыре из своей даже после того, как грузовик перестаёт вилять по дороге.
Четыре крепко сжимает мои пальцы в ответ. Кожа на его ладонях грубая от мозолей, но очень тёплая.
— Ты не думаешь, что план не сработает? — шепчет он мне на ухо.
А я только об этом и могу думать.
— Не знаю, — я пожимаю плечами. — В смысле… Они знают, что мы рано или поздно придём. Надеяться на эффект неожиданности слишком опрометчиво, но если это то, во что верит мой папа — то я за.