Страница 48 из 108
И тут девушка видит чужой палец, давящий на томик сверху, заставляющий опустить книгу и встретиться с глазами серого цвета. В них блестит металл, опасный оттенок стали и железа.
— Не будь дурой, — тихо произносит Эрик. — И не плачь. — Кристина широко распахивает глаза, не ожидая этого. То ли латентной поддержки, то ли мнимого извинения, а мужчина подходит к зеркалу и начинает остервенело сдергивать повязку. Кристина продолжает во все глаза на него смотреть. Но плакать уже отчего-то не хочется.
Девушка откладывает книгу и встает на ноги, подходит к застывшей перед зеркальной поверхностью широкоплечей фигуре и накрывает чужие пальцы своими. Бьет разряд тока. Кристина силится не краснеть, разматывая бинты, оголяя чужую кожу, под которой вибрирует скрытая сила мышц.
— Рана почти зажила, — шепчет девушка, отчего-то рассматривая запекшуюся на марле кровь, а не изучая глазами коросту на широкой карминовой полосе.
— Вижу, — говорит Эрик. — Так что сейчас происходит?
Кристина вздыхает.
— Я толком не знаю. Вылазок больше не было. Тобиас и его мать постоянно ругаются, обсуждая планы. Все дерганные и взвинченные.
Эрик ведет пальцами по своему щетинистому подбородку, и Кристина поднимает глаза. Она смотрит на его длинные пальцы, на яро выступающую линию подбородка и почему-то сглатывает.
— Ничего они без меня не могут, — цедит некогда лидер Бесстрашия.
— Я думаю, что повязку стоит вернуть на место, — говорит совсем о другом девушка, и мужчина смотрит на нее через зеркало. Глаза у нее странные. Он никак не может понять те эмоции, что поселились в них, не может осознать те непрошенные ощущения где-то за грудиной, что душат и его, не видит и не замечает, как странно и так совсем по-женски ведет себя Кристина с ним.
Что-то меняется. Столь ощутимо, что оба боятся себе в этом признаться.
Эрик садится на кровать и позволяет тонким рукам снова замотать его плечо. Кристина делает это ловко и проворно, словно проделывала все это не раз. И тут Эрика озаряет.
— Кто менял мне повязки?
Девчонка молчит, лишь закусывает губу и продолжает сосредоточенно покрывать слоями бинта мужское плечо. Кажется, Эрику не требуется ответ. Он резко перехватывает ее руку, заставляя девушку замереть, судорожно втянуть носом воздух.
— Зачем ты здесь?
Она мнется, молчит, буравит взглядом кожу его плеча, вызывая зуд в мышцах и костях.
— Я не знаю, — наконец, шепчет Кристина, и он отпускает ее руку. Тонкое запястье горит, кожа пылает, все еще храня тепло чужих пальцев, и до сознания девушки доходит, что впервые в его прикосновении не было грубости.
Что с ними происходит? Она бы хотела знать ответ на этот вопрос.
Кристина заканчивает перевязывать ему плечо, отстраняется, выпрямляется, едва поджимает губы, отходит, беря в руку томик Ремарка, и направляется к двери. Застывает перед ней, берясь пальцами за ручку. Эрик же продолжает сидеть, хмурясь и изучая взглядом каменные плиты на полу.
— Я думаю, что ты одинок, — выдыхает девушка.
Когда за ней захлопывается дверь, слова эти продолжают висеть в воздухе тяжелыми гирями. И, когда Эрик закрывает глаза, соглашаясь с этим тихим высказыванием, они с грохотом падают вниз, разбиваясь правдивыми эмоциями.
Кажется, девчонка читает его душу.
========== Глава 23 ==========
Кристина вяло возит вилкой по дну консервной банки. Соприкосновения тонких зубьев и металлического дна рождают неприятный, режущий, скребущий где-то на задворках сознания звук. Но девушка не прекращает своего занятия. Она упорно размазывает еду, не отправляя в рот даже кусочка.
— Если не хочешь, то не ешь, передай другому, — говорит Шона, садясь рядом.
Брюнетка поднимает на нее глаза. Бесстрашная улыбается. Не так дружелюбно, как могла бы, но все же. Кристина внимательно ее рассматривает. Скользит взглядом по пирсингованным бровям, по зарастающей части выбритой головы, по ношенной кожанке, видит ссадины и синяки на костяшках и выше. Одно ярко-фиолетовое пятно притаилось за рукавом куртки. Шона похожа на совершенно обычную девушку из Бесстрашия. Мало женственности, много агрессии. Кристина смотрит на нее и думает о том, сколько в ней самой осталось женской сути, а сколько появилось колючек.
Ей почему-то кажется, что она ломается. Или меняется. Кому как больше нравится.
Вспоминает все те странные желания, ставшие ее постоянными спутниками. Все они вертятся вокруг одного человека. Вокруг Эрика. Это ведь должно пугать и настораживать. Но нет. Чувства страха давно нет, нет опасений, даже нервозного напряжения. Теперь рядом с ним девушка напрягается совсем по иным причинам. Когда реагирует на его близость, на прожигающий взгляд. И кончики пальцев покалывает. Все мешается. Плотское, сексуальное, тактильное с чем-то эфемерным, душевным и нужным.
Кристина знает лишь одно. Она запуталась.
Признаться себе в том, что она его хочет, было сложно. Но она это сделала. Кусая губы, заламывая пальцы, почти стыдясь своих чувств, эмоций и желаний. Потому что это было неправильно. Хотеть этого человека — болезнь. И девушка совсем не желала ею болеть, но, увы, вязкая, едкая кислота эмоций и чувств уже впрыснута в ее плоть. Скользит по венам, будоражит каждую клеточку тела, заражает кровь. Так бывает.
Последние дни Кристина не думала ни о чем кроме того, что творится внутри нее. Правильная и верная Бесстрашная всенепременно бы оценивала окружающую обстановку, чувствовала бы эту ненормальную, бьющую по вискам атмосферу напряжения, слышала тихий шепоток. Зреет война. Права была Тори. Настоящая война с машинами убийств и орудиями смерти, где каждый солдат — кусок пушечного мяса. Ведь Джонсон не так отличается от Мэттьюс, как хочет думать. А может и не думает вовсе. Кристина не знает. Знает лишь, что ей стоит обращать внимание на окружающий мир, а не копошиться в своем собственном. Но не выходит.
— Что ты знаешь об Эрике? — Вдруг спрашивает девушка свою соседку. Брови Шоны несколько удивленно взлетают вверх. — Ты ведь урожденная Бесстрашная и, если не ошибаюсь, именно ты тренировалась с теми неофитами, среди которых был он.
— И Четыре, — добавляет Шона, не смотря на Кристину. Она отправляет себе в рот кусок тушенки и передает жестяную консервную банку по кругу, забирая у Кристины ее истерзанную вилкой еду.
Девушка понятия не имеет, откуда взялась эта смелость. Просто открыть рот и спросить то, что ее так волнует. Глупо врать. Ее волнует Эрик и все, что с ним связано. Она боится как-то назвать эти эмоции и чувства, но они есть, и от них никуда не деться. Это аксиома. Нерушимая и неделимая. Поэтому Кристина моргает, глазами отчего-то натыкается на затылок Трис и ждет ответа. Приор о чем-то говорит с Юраем, попутно жуя. Подруга стала меньше общаться с Кристиной, и девушка все понимает. Дело ведь в ней. В ее странном поведении, необъяснимых поступках и парадоксальных желаниях.
Кажется, Эрик разрушает ее отношения с друзьями.
Самое страшное в этом, что сейчас для Кристины это не имеет никакого значения. Ненормальная. Двинутая. Сумасшедшая. Ей бы спросить себя, что именно она творит, чем и ради чего жертвует, но девушка не хочет. Если копаться, если разбираться в себе, то может стать страшно. И путаницы станет еще больше. Люди — создания алогичные. И она понимает это сейчас столь ясно и отчетливо.
— Так… — Кристина не заканчивает фразу. Она не имеет никакого права давить на Шону, что-то просить у нее, но ей бы хотелось услышать, узнать хоть что-то об Эрике. Она ведь почти ничего о нем не знает. К такому выводу девушка пришла, когда сидела в том кресле, читая томик Ремарка, листая шелестящие страницы и слушая, как сипло дышал на койке некогда один из лидеров Бесстрашия.
— Я мало что о нем знаю, — отзывается собеседница и совсем по-мужски чешет затылок пальцами с обломанными ногтями. — Он пришел из Эрудиции и это всем известно. Они с Четыре ненавидят друг друга. И это тоже всем известно. Сколько я его знаю, он всегда был таким. Жестоким, жестким, твердым, суровым и зачастую крайне неприятным человеком.