Страница 51 из 53
Дядя Толя — однажды ты подглядывал — вынул из кармана ручное зеркальце и небольшой старомодный ключик. Надавил кончиком ключа на свое отражение — наверное, решил ты, скважина приходится как раз между глаз, — повернул ключ, отмыкая с приятным треском, и собирался уже заскочить туда, спрятаться в отворяемое зеркалом, поменяться. Но громкие шаги за спиной так и не дали тебе досмотреть, как он это сделает. Помнишь? Обычно такие воспоминания называются снами, а мешающие шаги — пределом воображения.
Что бы ты сам ответил стренджеру, которого не устраивает зеркало, если бы работал в закусочной? Сказал бы, что зеркала, как известно, все выворачивают, так что не надо понимать их буквально, расстраиваться и удивляться. И вообще, закусывать надо. Успокоить помешанного — половина дела.
Выходишь, уверенный: больше это не повторится никогда.
Ни у кого не спрашиваешь. Не ответят. Вообще редко вспоминаешь об этом. Возможно, ложь зеркала — результат упражнений, которые мы даем тебе и которые ты выполняешь безо всякого на то желания, но «возможно» и «результат» — это столь же недоброкачественные и привычные слова, как еда в этом калорийном месте, приучающая к себе, обещающая нирвану.
Тебе понравилась история про известного заграничного смутьяна, скандал с которым сравнивали с газетным разоблачением манекенщицы Кейт Мосс. Однажды утром лондонские газеты, из тех, что бесплатно лежат даже в самых пролетарских кафе, напечатали на первых своих полосах фото Кейт, вдыхающей кокаин. Иудин снимок сделал неизвестный с мобильного телефона. Несколько ведущих одежных фирм расторгли с ней договоры. Она больше не их лицо.
Их не устраивает нос Кейт. Со смутьяном-антиглобалистом, жившим в одном городе с манекенщицей, случилось аналогичное. Однажды он сел в «Макдоналдсе» и съел там бигмак. Забывшись? Сам утверждал потом, что все это фотомонтаж его противников из транснациональных корпораций. Кейт по поводу кокаина лепетала нечто похожее.
Не успел бигмак покинуть организм, как в сети уже возник сайт со скандальными фото оргии. Сказавший столько антикорпоративных речей рот кусает запрещенное. Ссылки поскакали как блохи. Газеты, из тех, что есть в любом богемном пабе, неделю перепечатывали фото со смачными заглавиями: «Чем питается революция?», «Сколько стоит бигмак?», «Фарисей!», «Не подавился!», «Приятного аппетита!» Радикальный гуру совершил Мак-грех далеко не в столице, но некто немедленно это увековечил и выложил. Теперь «гурман» больше не вел колонку в газете «Краснее красного», его больше не приглашали на сопротивленческие фестивали и форумы, тиражи его книг упали, читатели больше не верили в такого героя, а самые принципиальные издательства и вовсе отказались иметь с бывшим лидером дело. Кончилось тем, что антиглобалисту позвонили из Мак-офиса с предложением сняться в их новом рекламном ролике. Что-нибудь наподобие: «Хочешь изменить мир? Делай это с нами! У тебя хватит энергии!» Похоже, сеть закусочных — последнее место, где его все еще считали популярным радикалом. В этот момент он решил эмигрировать в Россию, на родину Троцкого. Все страны поближе к Лондону были в курсе его проблем. Разжалованный бунтарь, шепча «Интернационал», получал багаж в Шереметьево. Добравшемуся и сюда журналисту он назначил у мавзолея встречу, на которую не пришел.
Майкл ждет тебя в высокоэтажном нью-йоркском небе. Там его офис. Он уверен, что с визой проблем не будет. Из его офиса в посольство придут все нужные для этого объяснения.
Цветы на твоем столе пахнут тяжелой болотной тиной. Вот что сегодня получит Майкл: Закадровый кларнет
Два человека идут по лестнице в богатом доме. Они одеты в приличные и, видимо, дорогие костюмы. Поднимаются, обсуждая закадровую музыку, которую обычно слышит только зритель:
— Вам нравится?
— Ну, у нас нет выбора, хотя могло бы быть в этой сцене что-нибудь и посовременнее. Динамичное такое, знаете...
— А мне очень нравится. Вот сейчас, подождите, вот должен вступить кларнет.
Поднимает палец. Второй вежливо ждет. Кларнет за кадром не вступает. Музыка продолжается без него. Оба идут дальше, на площадке останавливаются перед какой-то дверью.
— Да... — растерянно говорит пообещавший кларнет.
— Ничего, — успокаивает его второй и стучит в дверь, — такое случается со всеми, откуда мы точно можем знать, что и когда...
Да жизнь утратила бы всякий интерес, если наперед знаешь...
— Я был уверен, — удивленно и печально говорит первый господин, отпирая дверь магнитным ключом.
И тут вступает кларнет. Это происходит почти на минуту позже обещанного. Первый господин счастливо замирает в дверях и жмурится, улыбаясь. Второй стоит на площадке за его спиной и довольно кивает. Им очень хорошо сейчас. Это тихий триумф. Сноп счастья. Все-таки они оба кое-что знают о закадровой музыке. 16
Майклу понравилась «акуловская» фраза: «И как только почистил зубы, сразу же захотелось чего-нибудь съесть». Ты не помнишь такой, но ты ведь и не обязан помнить, что именно высылал, а проверять компьютерной искалкой не станешь, слишком их много, отдельными файлами, «акуловских» сочинений.
Сообщение Майкла о безнадежной болезни, съевшей Семена Ивановича, вызвало у тебя превратные представления о его заключительных днях: пятна поноса на больничных простынях, ночные капельницы, встревоженный писк добрых приборов кризисной палаты. Позже Майкл уточнил, болезнь была душевного свойства, «ментальная».
И вот наконец оказывается, вместо больницы было небо над пустыней. Ребяческая идея прыгать с парашютом почти в шестьдесят лет. Прыгать первый раз. Несколько проб с тренировочной вышки не в счет.
Психоаналитик согласился на прыжок и позже описал этот случай в докладе на конференции. «Подобные прыжки целебно сказываются», и дальше профессиональное бормотание про родовую травму. Семен Иванович хотел, чтобы его жена ждала внизу, в машине, чтобы снимала приземление мужа посреди необитаемого американского пространства, похожего с высоты прыжка на абсолютно выбритую кожу неопределимого возраста. Он был проинструктирован не раз. У него отлично получалось с вышки.
Но парашют над его головой распахиваться не стал. Проблем случиться не могло, — доказывали потом страховые агенты, — это не есть несчастный случай. Он просто ускорялся, представь, наслаждаясь безнаказанностью и необратимостью своего преступления. Жена в открытой машине, бесконечно внизу, снимала на всякий случай. Вмешаться она не могла. На высоте последнего шанса Акулов отсоединил запасной парашют. Справиться с этим можно, только заранее все продумав и несколько раз попробовав сделать такое садовым секатором на земле.
Инструктор рассказал полиции: Акулов часто спрашивал, что делать, чтобы не потерять второй запасной купол?
Она снимала, до последнего убеждая себя, что кувыркается кукла в его одежде, а он прячется за одним из рыжих холмов или остался в самолете. Акулов падал, ты хочешь так, задыхаясь от счастья собственной ебанутости. Как в школе, преступная радость от того, что урок, который нельзя пропустить, пропущен и через несколько минут уже закончится возмущенным звонком, так что вернуться некуда. Так свободно падал Акулов, обливаясь глушащим воздухом, ощущая себя как все более и более тесную, мешающую одежду, вот-вот готовую лопнуть.
Семен Иванович ударил землю, впечатавшись в нее почти на полметра и сломав все главные кости. Потеря сознания — успокаивали медики — наступила, конечно, раньше столкновения с землей. Сохранилось ли видео и у кого оно, Майкл умалчивает.
Возможно, это будет сюрприз, когда ты войдешь к нему в офис. Черная точка, ползущая сквозь дрожащий в руках жены зернистый небосвод на экране хорошего компьютера, — так ты представляешь этот просмотр. Вдова Акулова, ныряя порой в надлежащий ее летам маразм, снова верит в грохнувшуюся с неба куклу и ждет от мужа сюрпризного звонка.
Огненная на ощупь мелочь, возвращенная шофером маршрутки, — самое вспоминаемое о последнем попадании за границу.