Страница 6 из 6
Соседствуют.
Нет ничего несложней,
Пока раззявы служат на таможне,
Забыть названья, спутать имена,
Зайдя за кустик, забрести в столицу,
Попасть на подозренье как шпион,
Попасть впросак,
Врасплох
И в психбольницу,
Быть призванным в туземный гарнизон,
Участвовать в гражданской заварухе,
Жениться на последней потаскухе,
Прижить с нею полдюжины ребят,
Отправиться на пикничок на травку
Полюбоваться на свою оравку —
И угодить негаданно назад,
Где и кусты не высохли,
Как будто
Остановилось время или ты
Отсутствовал какую-то минуту
На расстоянье где-то в полверсты,
А может, и по ягоды, но где же.
На той же ноте спор из-за ветвей,
И суперделикатные невежи
Пропажи не заметили твоей.
«Твой психиатр, Сережа, костолом…»
Твой психиатр, Сережа, костолом —
Электротехник черепной коробки,
Решивший сдуру вывернуть все пробки,
Чтоб абы как не дернуло умом.
А на меня другие мастера
Нашли аналогичную управу —
Да я бы обесточил всю ораву,
Сверкни в ней хоть малейшая искра!
Но я брезглив и тучен. Ты брезглив
И тучен. Мы за скобками. Вне скобок.
И потому по-прежнему бок-о-бок,
Хоть мегаватты крутит жилмассив.
«Баюкая больную руку…»
Баюкая больную руку,
Аукая любую боль,
Так любишь собственную муку,
Что удавись – или уволь.
Все происходит не с тобою
Одним. Теперь хоронят в ряд,
Увозят целою гурьбою
И одинаково кроят.
Теперь все судьбы, семьи, связи
Переплелись в один клубок,
И путь из грязи – путь по грязи —
Проходят тысячи сапог.
Теперь одни и те же брашна
Смело, как сон, со всех столов —
И ломятся они. И страшно
Лишь от одних и тех же слов.
«Полно повсюду тихих сумасшедших…»
Полно повсюду тихих сумасшедших —
По возрасту от буйства отошедших, —
Клубятся в каждом поезде метро:
Стоят рядком, уткнувшись носом в книгу,
Сжимая губы в мысленную фигу,
Кивая равнодушно и хитро.
Стоят в одежках из недосыпанья;
Рупь на разврат и рупь в обед в кармане,
Полтинник сыну из другой семьи —
На семечки с отеческим советом.
Бренчат ключи дуэльным пистолетом,
И по-японски вечный Год Свиньи.
Я помню их в ударе и в угаре,
На Карадаге и Тверском бульваре,
В сапожных и художных мастерских,
Я помню их с гитарой и тетрадкой,
Я помню их, бушующих украдкой,
Я помню их, о, как я помню их!
Полно повсюду тихих сумасшедших —
В иное измеренье перешедших,
Перемахнувших – и не без шеста —
На вкрадчивое ложе из опилок,
Пока попутный ветер дул в затылок,
А встречный ветер веял на уста.
Когда ночное сито самолета
Отсеяло того-то и того-то,
А та и эта вздумали рожать,
Когда сошли с арены чемпионы,
Когда пошли в инстанции шпионы
И даже водка стала дорожать,
Когда – уже осанистые – дяди
С годами оказались на окладе,
А те, что оставались не у дел,
Их костерили или совестили —
И намекали, чтобы угостили,
Поскольку и паскудству есть предел, —
О чем я? – Как больничная баланда,
Перекипела сборная команда
И перешла работать в сторожа
Наук, и в кандидаты пустословья,
И в постники душевного здоровья,
И в сверстники былого куража.
Полно повсюду тихих сумасшедших —
Ту точку архимедову нашедших,
Где шар земной попрыгал – и затих.
Я помню их в разгаре и в размахе,
Я помню их в смирительной рубахе,
Я помню их, о, как я помню их!
«Ее рука всегда под партой…»
Ее рука всегда под партой.
А ты, примерный пионер,
Клонясь над контурною картой,
Краснеешь, как СССР.
Ее рука – всегда в кроваво-
Неаккуратных коготках —
Обводит контуры державы.
Но та, под партой… Ах и ах!
Но та, под партой… Кто отсядет?
Какой там, к лешему, звонок?
…И ведь того гляди погладит!
Уже потрогала разок!
«Надежды тех, кто возле сорока…»
Надежды тех, кто возле сорока,
Не говоря про прочие желанья,
Не обзавелся баней с «жигулями»,
Намылили, как лошади, бока
И выдают заливистое ржанье,
Спеша вот-вот рвануть под облака
И перейти к казне на содержанье.
Друзья мои и недруги мои
Кипят в безалкогольной эйфории.
И те, и эти чаю наварили
На три-четыре свойственных семьи,
И по-хозяйски распускают крылья,
И красным оком косят, бугаи,
Повадку холощеной камарильи.
Все будет, говорится, наконец.
Все будет, говорится, непременно.
Затем и ждать умели беспримерно
Под робкий грохот форток и сердец.
…Страшась, как государственной измены,
Сбежать отсюда – и тоскуя здесь
Как патриоты или джентельмены.
Теперь о нас и радио не врет,
А понемногу, слава богу, хвалит.
…И там они, должно быть, чаю сварят —
И ну глядеть с надеждою вперед:
Где теплый снег того гляди повалит,
Пуховые сугробы наметет
И всех, как бабу старую, завалит.
Шестое августа по-старому
Отец Абрам Гуревич говорит,
Что лучше есть скоромное на постной,
Чем изучать марксизм или иврит.
…
Одумайтесь-таки, пока не поздно.
…
В столице предарестно и гриппозно.
…
Он говорит, что Чистые пруды
И в самом деле выпили жиды.
…
Во все журналы входит Гумилев
С записочкою – как бы от генсека.
И вообще, блатуют мертвецов,
Литуют, как родного человека.
…
Ночь, улица? – Скорей: фонарь, аптека.
…
Он говорит, что кашель и понос
Куда страшней, чем обыск и допрос.
…
Не ухнулся родной ракетоплан,
Как было дело у американ,
А в остальном – мы крепко поднажали.
…
Еще не решена судьба цыган.
…
В футболе – как всегда, в четвертьфинале.
…
Отец Абрам Гуревич говорит,
Что православье – только предстоит.
1986
Профессор Пимен
…
Другие – кто в картишки, кто в козла,
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.