Карманный оракул (сборник)

Поэтому современные русские книги читать неинтересно. Они не лечат, ибо боятся даже прикоснуться к больному месту. Это место вместо йода заливают елеем, а от такого лечения еще никто не выздоравливал.

Остается перечитывать «Воскресение». Но ведь эта книга без конца, что знал Толстой и высмеивал Чехов. И продолжать эпос о встрече русского человека с Богом пока некому.

Идея насчет русского религиозного романа и сей час кажется мне перспективной, но никаких просветов в этом направлении, как и было предсказано, не видно. Впрочем, религиозная проза возможна там, где идет дискуссия о вере. А там, где ее нет, вера есть дело тайное и подпольное, как на протяжении почти всей русской истории.

Без конца

Очередной визит в Петербург заразил меня на некоторое время историческим оптимизмом. Ездил я туда вычитывать с поэтом и искусствоведом Львом Мочаловым корректуру биографии Пастернака, которую под его руководством писал для серии «Жизнь замечательных людей». Мочалов, несмотря на свои семьдесят шесть лет, всегда мне внушает фантастическую волю к жизни. Как всякий человек, который очень много прочел и столь же много повидал, он почти не поддается панике. И во время одной из наших весьма бурных, по обыкновению, дискуссий, от которых вся его древняя квартира на Петроградской стороне вздрагивает сильнее, чем от мимоходящего трамвая, Лев Всеволодович за рюмкой очищенной подарил мне прелестную формулу: «Главная задача нашего времени состоит в преодолении эсхатологизма».

Скорость мочаловской мысли для меня всегда была великовата – я только после двух дней напряженного обдумывания уяснил себе, почему эта формула, столь симпатичная поначалу, для меня все же неприемлема. Аргументы «за Мочалова» на самом деле просты: именно ожидание конца света – как та война, на которую все списывают. Конец, а потому необязательно вести себя по-человечески. Можно показывать по телевизору любую хрень, писать любую халтуру, ловчить в сделках, да просто убивать, в конце концов. Эсхатология – очень удобный самоподзавод не только в лирике, но и в повседневной практике. Согласно одному апокрифу, в старые времена, когда еще был ведом людям их земной срок, странствовал Христос по земле, зашел обогреться к одному крестьянину, а тот ему и говорит: «Прости, Господи, но у меня сегодня и пол не метен, и обед не варен. Даже угостить тебя нечем. Лежу на лавке, смерти жду. Помирать мне сегодня, согласно предначертаниям». Христос разозлился и говорит: «А ну вставай, ленивая твоя морда, скотину корми, пол мети и обед вари! Не видишь – человек пришел, есть хочет! А умереть успеешь, только ни дня, ни часа знать уже не будешь». С тех пор и закрыт от человека его смертный час – чтобы человек этот много себе не позволял.

Некоторое время я и впрямь себя уговаривал, что эсхатологизм пора преодолевать. Мы живем в родной России, как в чужой стране, думаем о ней, как о безнадежно больной, но когда ей было лучше? Бездна на то и бездна, что она без дна и сползать в нее можно бесконечно. Да, вот у нас такая страна, в которой ежеминутно делаются глупости и подлости (в других странах, правда, тоже делаются, но хоть не столь масштабные). Но кто нам сказал, что эта страна не может просуществовать так еще двадцать, тридцать, сорок лет? Откуда у нас вообще это чувство гибели, когда кругом приметы стабилизации? Может, не все плохо? С чего вообще мы взяли, что все плохо? И кто это «мы»? Говорите за себя. Лично я не говорил, что плохо. И я не говорил. А кто говорил? Вот обсуждение книги Веллера о том, что мы в пропасти, и Сергей Кургинян спрашивает: а где пропасть? Никакой пропасти нет. Люди научились адаптироваться к новым реалиям. Им хорошо. Может, в пропасть нас толкает именно тот, кто громче всех о ней кричит?

А вот Александр Шохин избирается президентом РСПП. Плохо, что ли? Правда, Шохин – член «Единой России». Но он же сам сказал, что РСПП перестает быть профсоюзом олигархов. Теперь это профсоюз крупных промышленников, крепких хозяйственников и даже, я бы сказал, потенциальных губернаторов. А для всех названных категорий населения естественно сотрудничать с партией власти. Почему нет?

А вот президент Путин проводит телемост. Открытым текстом говоря, что никогда еще за последние десятилетия страна не была такой стабильной. Правда, эта стабильность обеспечена ценами на нефть. Но у нас и производство возросло во столько-то с десятыми раз, и национальный продукт растет, и государство богатеет. Все, что сообщает Путин, чрезвычайно оптимистично, и на этом фоне уже только раздражают эскапады каких-то правозащитников, которые в Воркуте, что ли, пытались крикнуть, что они против какого-то постановления правительства, а им выбили зубы, но теперь будут лечить за государственный счет. И чего ты лезешь, ведь ты и так уже в Воркуте? Дальше-то не пошлют, зачем еще ухудшать свою и без того сомнительную участь? Если б обладал позитивным мышлением, мог бы улучшить.

Со всеми российскими менеджерами и вообще с так называемым средним классом о безднах и пропастях говорить бессмысленно. У них атрофирован участок мозга, которым это чувствуют. Они делают свое дело и не чувствуют ничего, кроме общего дела; о смыслах им думать не положено. Они налаживают, например, ипотеку. Никто не против. И получить ипотечный кредит в России становится все проще. Жилье будет доступно молодежи. Опять же инвестиции текут в промышленность. Промышленность что-то промышляет. Пора проститься с катастрофическим мироощущением времен перестройки. Пережили мы перестройку и ее последствия, и ничего. А уж теперь-то, при благоприятной экономической конъюнктуре…

Иногда еще пытаешься машинально возражать сам себе: а как же провинция? Но тут же возражаешь на возражения: а что провинция? Кто умеет что-то делать, уезжает в Москву и Питер. Кто умеет похуже или не хочет прощаться с провинцией, прекрасно выживает и в ней. Чего драматизировать ситуацию, когда все сколько-нибудь талантливые и жизнеспособные реализуются, а остальным предложены увеличенные в полтора раза социальные выплаты? Кто сегодня активно недоволен, где социальная база «оранжевого бунта», еще вчера считавшегося неизбежным? Близко ничего нет.

В общем, один повод для оптимизма точно налицо. В России построено государство, в котором подавляющее большинство населения утратило рецепторы, отвечающие за восприятие негатива. Интеллектуальный уровень населения в результате многолетней деградации российской интеллигенции, а также вследствие специальной телеобработки дошел до того, что это население уже не отдает себе отчета в своем положении. Оно считает себя сытым и этому радо. Оно утратило всякие представления об идеалах и образцах, ему не с чем себя сравнивать, потому что в Европе холодно, в Италии темно, в Израиле теракты, а в Америке тайфуны. У нас лучше всех. Мы не желаем знать, как могло бы быть. Нас устраивает то, что есть.

Наверное, это неплохо. Наверное, с такими людьми – начисто лишенными метафизического измерения, утратившими любые стремления и цели, кроме самых примитивных, – даже хорошо рядом жить. Душевный комфорт.

Остается в душе некое саднящее чувство. Что-то вроде окончательной утраты самоуважения. Но и это, наверное, скоро заглохнет. Ценностей нет, отчитываться не перед кем, а свобода… кто сказал, что ее нет? Читаете же вы этот текст, и ничего не происходит.

В общем, эпоха катастрофизма миновала. Пришла эпоха посткатастрофизма – время, когда, что ни делай, все равно никто уже ничего не поймет.

В своем личном случае я готов списать это ощущение на свою принадлежность к последнему поколению советской интеллигенции. Такая принадлежность очень располагает к эсхатологизму: шутка ли, на наших глазах совершилась «крупнейшая геополитическая катастрофа XX века», как сказал Владимир Путин в недавнем послании к Федеральному собранию! Поневоле будешь дуть на воду… Но вот стихи человека, которому вообще двадцать один год: в это время эсхатологические предчувствия мало кому свойственны. Написала эти стихи замечательная Ксения Букша – лучший, кажется, писатель своего поколения, и тоже родом из Питера: