Страница 6 из 26
Следующей ночью мне снилось, будто я оставляю в каком-то маленьком павильоне, вроде тех, что стоят на рынках, свой кожаный пиджак (сроду не водилось у меня кожаных пиджаков), а когда возвращаюсь за ним обратно, вижу бегущую мне навстречу странную компанию малолеток. Они пробегают мимо, хитро на меня взглядывают, и я понимаю, что это они мой пиджак украли. Жалко, разбудил телефон – соседка с утра пораньше нарвала траву-мокрицу для попугая и сообщила мне об этом событии, – иначе точно восстановил бы попранную во сне справедливость, догнал бы малолетних ублюдков и накостылял им промеж ушей.
С ворами в жизни встречается любой человек. Например, мои старики-родители отлучились с год назад в поликлинику, и за полтора часа их отсутствия квартиру, что называется, «обнесли» – воры взломали дверь, проникли внутрь и навели там свой воровской порядок. То есть все разбросали по полу, из ящиков вывалили бумаги – искали деньги. Денег не нашли, поэтому сперли из домашней библиотеки два огромных, тяжелых тома трехвековой давности – книгу «Четьи Минеи» митрополита Дм. Ростовского и «Сочинения» Ефрема Сирина, польстившись, видимо, на переплеты из старой кожи. Книг не жалко, стариков жалко – удар по нервам порой больнее удара по голове, тем более в их-то возрасте.
Еще почему-то хорошо помню популярный воровской промысел 60-70-х годов – похищение зимних шапок. Сам видел, едучи в троллейбусе по В. О., как на задней площадке с клюющего носом пьяного пассажира вор сорвал меховую шапку. Было это на остановке, нетрезвый пассажир рыпнулся, но ехавшая с вором девица загородила жертве проход, и парень преспокойно сошел. Следом сошла девица.
Также процветал этот зимний промысел в общественных туалетах. Здесь было легче легкого лишить граждан головного убора. Человек заперся на крючок, штаны спущены, на голове шапка. Вору даже спешить особо не надо – подошел, перегнулся через низкую дверь кабинки, сдернул шапку и спокойно пошел на выход; не побежит же человек со спущенными штанами догонять похитителя.
На этом о ворах все. Хватит с этого поганого семени и того, что я рассказал выше.
Бедный Д
Странно, что мужик вредный Демьян Бедный ни разу не издавался в Большой серии «Библиотеки поэта», как всем хотелось бы, а был издан лишь в Малой серии. Это несправедливо, ведь говорят, что именно он убил в кремлевском саду и собственноручно в железной бочке сжег эсерку Фанни Каплан, якобы помилованную Лениным. Тем более что к поэзии – в той форме, в какой ее понимал и пропагандировал Демьян Бедный, – это имеет прямое отношение. Форма же эта – поэтическая агрессия, та самая знаменитая заряженная винтовка, временно – на период строительства коммунизма – приравненная к перу. Даже в современной Демьяну Бедному критике его стихи иначе как «агитками» не назывались. Хотя в народе самого Бедного считали сыном кого-то из великих князей. Действительно, если по паспорту ты Придворов, значит, ты родился не иначе как при дворе и, конечно же, не при скотном, а при царском – это само собой.
Примеры поэтической стрельбы Бедного по живым мишеням приводить не буду, отстрелялся он в 1945 году. Но вот что интересно, спустя семь лет, в 1952 году, «Правда» публикует партийное постановление с этаким ненавязчивым заголовком: «О фактах грубейших политических искажений текстов произведений Демьяна Бедного». Нетрудно себе представить судьбу тех, кто этими «искажениями» занимался.
Кстати, в одной из инструкций 1929 года по поводу чисток советских библиотек говорится: «Из стихотворений достаточно иметь – Пушкина, Некрасова, Демьяна Бедного, и довольно. Остальных старых и новых, дворянских и буржуазных поэтов достаточно иметь в тех выборках, какие дают хрестоматии».
Поэтому я и начал заметочку про Демьяна Бедного с естественного читательского недоумения: «Почему в Малой, а не в Большой, как Пушкина и Некрасова?»
Белинский В
Русский «патриот» пошел от Карамзина, певец – от Пушкина, ученый – от Ломоносова. Но от Белинского пошел кто-то еще важнейший, еще более первоначальный и еще более обобщенный: русский «идейный человек», горячий, волнующийся, спешащий, ошибающийся, отрекающийся от себя и вновь и вновь ищущий истины… Ищущий – лучшего. Ищущий – другого, чем что есть…
Наверное, этими словами Василия Розанова можно было бы и ограничиться, характеризуя явление русской жизни и русской литературы по имени «Виссарион Белинский». Они достаточно сердечны и справедливы. Но у нас же в литературе принято, чтобы сердечно и справедливо сказанные о ком-то слова обязательно соседствовали с несправедливыми. Справедливости, так сказать, ради. Что ж, извольте.
«Следовать за Белинским может только отпетый дурак» (П. Вяземский).
«Белинский есть самое смрадное, тупое и позорное явление русской жизни» (Ф. Достоевский).
Так же плохо о Белинском высказывался Толстой.
Конечно же, Белинский был гений. Иначе не было бы и полярных суждений, и не ломались бы в течение почти столетия копья хулителей и защитников его имени («Один журнал ссылается на Белинского как на столп просвещенного западничества; другой видит в нем истинно русского человека и толкует его слова в совершенно славянофильском духе; третий ставит его на одну доску с утопистом Чернышевским». – Н. Страхов). Не прожив на свете и сорока лет, Белинский тем не менее создал направление русской жизни, пусть неправильное, пусть поверхностное, как кому-то тогда казалось, но отличающееся напряженной работой сердца и ума.
Даже литература, классиком которой (в критической области) он считается, привлекала его не своей художественной стороной, а тем, что она занята проблемами человека, его судьбой. Его интересовала правда о человеке, а не то, какими словами эта правда выражена.
И еще: как когда-то Пушкин посвятил своего «Бориса Годунова» памяти Карамзина, так Тургенев, не последний, кстати, в нашей литературе писатель, посвятил «Отцов и детей» Белинскому.
Белкин Ф
Имя это вряд ли что-нибудь скажет сегодняшнему читателю. Я не имею в виду вымышленного автора знаменитых пушкинских повестей. Я говорю о другом Белкине – Федоре Парфеновиче, советском поэте, выпустившем при жизни пять книжек своих стихов. Вы наверняка удивитесь: ну Белкин, ну Федор, так ведь не Тютчев же! Да, не Тютчев и даже не Эдуард Асадов. Вот образец его поэтического таланта:
Поэта Белкина я включил в «Книгоедство» исключительно как пример, иллюстрирующий формулу Пастернака «Быть знаменитым некрасиво» с несколько неожиданной стороны. Дело в том… Впрочем, процитирую работу Арлена Блюма «Запрещенные книги русских писателей и литературоведов 1917–1991» (СПб., 1993): «Белкин оказался жертвой начинавшегося тогда телевидения. В конце 50-х гг. он травил в печати И. Эренбурга и М. Алигер. „Белкин до того разгулялся, – вспоминает писатель Григорий Свиридов, – что все эти погромные идеи решил повторить перед телевизором. И тут произошла осечка… Один старый следователь из Минска случайно, в московской гостинице, увидел выступление Федора Белкина. И ахнул… Оказывается, он 15 лет искал Федора Белкина, начальника окружной гитлеровской жандармерии, лично, из револьвера, расстрелявшего сотни партизан и евреев“».
В результате Белкин был арестован и отправлен в места не столь отдаленные, как хотелось бы.
Так что, дорогие мои писатели и поэты, прежде чем поддаваться искушению массового успеха, подумайте хорошенько: а если и у вас за душой водится что-нибудь нехорошее?
Бенедиктов В
К 1835 году от поэзии Пушкина в России устали. Читателям захотелось чего-то новенького. Отыскался народный поэт Кольцов, книжка которого сразу же после выхода была объявлена прогрессивной критикой во главе с Белинским новым словом в отечественной поэзии. Кольцов был поэт хороший, «дитя природы… до десяти лет учившийся грамоте в училище и с того времени пасущий и гоняющий стада свои в степях» (П. Вяземский).