Абсолютная реальность

– По-английски, – уточнил Леонтий, и тут же прикусил язык: ну, нафига он это сказал?

Далее на ушах его повисла тягучей лапшой ненужная ни с какой стороны лекция о различии английских и американских разговорных диалектов. Леонтий выслушал терпеливо и в конце буркнул только:

– Умыться бы мне. Пойду, – и поспешно скрылся в ванной.

Это он так думал. Коземаслов тут же подался следом – ведь идеальный слушатель, как бы не уплыл из рук! забитый зубной пастой рот, минут на пять, если следовать советам стоматологов, а Леонтий им следовал. Зато узнал, что как раз сегодня растреклятый Пашка Дарвалдаев – его кровный враг и смерд ползучий, читает лекцию в МГИМО. И не просто так читает, на доброхотных, мол, началах, а за реальные и конкретные деньги.

– О фёем, о фё-ёом? – то бишь «о чем?» вопросил с набитым пастой ртом Леонтий, не то, чтобы ему стало вдруг смертельно завидно, а так разве – до зарезу обидно. И его самого могли позвать. Но не захотели.

– О разложении государственности российской. В трех вариантах, – с угодливой готовностью подлез Коземаслов, за что и схлопотал плевок белой пены на рукав – а не лезь!

– О Фёе-е-м, о-о Фё-е-ем? – тут уж у Леонтия оба глаза выскочили, не сговариваясь, на переносицу. Пашка Дарвалдаев, блудодей, и на тебе! О государственности российской, да еще в трех вариантах. Он и в одном-то… А-а! что говорить. История этого самого государства в Пашкином случае – едва-едва студиозусу натянули оценку из жалости к старушке маме на трояк. В свое время.

Остальное Леонтий уже слушал плохо, так сильно он расстроился. Деньги нужны были ему, и нужны были страстно. Любимый Ящер не чинен – вторую неделю без колес, – и вдобавок через три дня вносить алименты, Калерия голову оторвет, если не внесет. Как самка богомола ухажеру после совокупления. Гам-гам, и нет помина! С ее габаритами хоть «Челюсти – 666» в 3D снимай. Да не жалко! Дочку он любил, и любил сильно. Правда, сосуществовал с ней лишь косвенно, воскресным папашей – это не меняло дела. Но не вовремя навалилось все и сразу, как всегда. Хотя алименты те могли бы и подождать. Что они там, подохнут с голоду без его вспомоществования?! Капля в море. Ради дисциплины исключительно, лишь бы ему, Леонтию, досадить, оттого Калерия и старается, а всем прочим плевать. Вот Ящер его опять болен, истинно, где засада. Многострадальный семилетка «поршик», купленный единственно форсу ради, не по средствам, к тому же сильно битым в аварии, и после восстановленный кое-как, хворал с удручающей регулярностью. То поносом, то запором, то сердечными припадками – ходовую перебирали знакомые гаражные умельцы уже дважды, а под капотом живого места родного не осталось. Ящер разве на физиономию был хорош – ослепительного серебристого цвета, и фары, будто глазюки у Горыныча, отсюда и пошло его прозвище. С шиком можно подъехать куда угодно, хоть в «Галерею», хоть бы и к клубу «Адмирал», это когда Ящер бывал здоров, но вот, опять занедужил. А за оконным бортом, между прочим, минус пятнадцать, и плюс – непролазная грязь. Это откуда же берется? Размышлял про себя Леонтий, витая вдали от разглагольствований незатыкаемого Коземаслова. При минус пятнадцати-то! Какой же скверной надо поливать мостовые, чтобы так нагадить вокруг! Лучше бы уж снег лежал. Нет, не лучше, – упрекнул себя Леонтий, – зимних ботинок у него сроду не водилось, не стильно это, как он мыслит себе: шлепать по сугробам в фасонных, сияющей кожи, туфлях? А Ящер все на больничном – полетела передняя подвеска, беда бедовая, и дорогостоящая весьма.

– Третий вариант самый безнадежный, (так считает Пашка, конечно – не я), но и самый вероятный из всех. Мы проигрываем войну, нас делят на множество несогласуемых частей, и труба! Родной язык скоро забыт, одна часть населения, скажем, будут китайцы, другая – американцы, а еще турки, поляки и…

– Папуасы, – нелогично и совершенно на автомате продолжил перечисление Леонтий, ничегошеньки он не слушал, разве в пол-уха, слово «папуасы» показалось ему эффектной вставкой.

– Какие еще папуасы!!?? – неподдельно взбеленился Коземаслов. – Я тебе толкую. Есть три варианта…

– Я понял. Понял. У Пашки Дарвалдаева очередной климактерический бред. Вот он и бредёт. Какая в пень трухлявый война? С кем? Слона с китом? Человека-паука с Алешей-поповичем? Не смеши мои жировые отложения! Америка! Китай! Я скорее в папуасов поверю. Кому оно надо? Кому оно надо до такой степени?

– Я не постигаю, – Коземаслов так внушительно произнес свое «я не постигаю», что Леонтий насторожился. Нет ничего хуже упертого пророка или его ретивого последователя, словам которых, э-э, … не верят на слово. Ну, допустим. – Я не постигаю, – еще раз отчеканил Ванька. (Леонтию остро захотелось вдруг добавить к имени приятеля через тире «дурак», хотя бы и мысленно). – Ты, стало быть, не доверяешь? Ты очень странно себя ведешь в последнее время, не узнать. После твоей поездки в Непал – ты что, заделался буддистом?

– С чего ты взял? – тут уж Леонтий удивился натурально. Кем-кем, но буддистом его никто до сих пор не обзывал. Мудаком, козлом, пофигистом, такое случалось. Но чтоб буддистом? Он и близко в тех краях умом не лежал. И в Непал-то его занесло – телерепортаж для «кругосветки» минут на пятнадцать болтовни вместе с перебивками, Стасик Шаповалов просрочил паспорт, вот и вышла отличная халтура на подмене, еще поди поищи! Одно только… в этой клятой… как там ее… вроде областной столицы… марихуана на каждом шагу, десять баксов пакет, потому не то, что монастыри и храмы, себя самого Леонтий помнил смутно – разве как спускал в гостиничный унитаз остатки того самого пакета, не через российскую таможню же! А ведь предупреждали знающие люди: от жадности не бери много. Как не бери, когда дешево!

– Вот ведь. Статуэтка у тебя. Сидящий Будда Гаутама. Зачем? Я и спрашиваю. Зачем человеку Будда Гаутама, если сам он не склонился в его веру?

– Херь какая-то. Вон у меня цветы в горшках, и даже одна пальма. Я что, теперь друид, по-твоему? У меня еще на антресолях где-то валяется антикварный бюст Сталина. Чистейший гипс. Поставлю рядом с Гаутамой, да и не Гаутама вовсе – редкость, Будда Майтрейя, блюститель грядущего. Не разбираешься, а говоришь. И не сидящий он, а созерцающий свою внутреннюю суть. Балда.

– Не важно, мелочи-подробности. Лучше я тебе доскажу. О третьем варианте! В общем Дарвалдаев считает…

Леонтию захотелось убить Коземаслова, не менее страстно, чем в кратчайшие сроки раздобыть приемлемое количество дензнаков. От тюрьмы и непомерных расходов на адвокатов – состояние непреднамеренного аффекта, может, дадут условно, – его спас благодетельный приход соседского мальчика Аркаши. Удивительного чудо-ребенка, точнее подростка двенадцати лет.

Спасение явилось к Леонтию отнюдь не в переносном смысле. До убийства, понятно, дело бы не дошло, но до белого каления – определенно, а там и до термоядерного скандального взрыва. Что вышло бы не только вредно для здоровья, но и бесполезно в смысле удаления Коземаслова. Такая уж это была порода. Человеческая. Кто не знает, и кто не сталкивался! Кто не знает и не сталкивался, тому без вопросов повезло. Потому что Ванька Коземаслов, он был из размусольщиков. Леонтий как-то однажды выдумал это понятие, или скорее выстрадал, оно вошло в его тайный словарный обиход, исключительно мысленного приложения, но к Ваньке прилипло тютелька в тютельку, будто бы сам Юдашкин кроил. Размусольщик – это такой человек. Такой человек… который… В общем, если случалось кому иметь дело: такой человек представляет о себе, что он семи пядей во лбу, ну – или умней интернета, на худой конец. Может, оно так и есть: кусками разрозненных энциклопедических знаний напичкан под кадык, и добирает еще – будто тришкин кафтан, на коем разномастные заплаты пошли уже вторым слоем. Размусольщик этим горд. Но просто и молча гордиться ему тяжело, или как то говорится на блатном языке – сильное западло. Вот и начинает он шастать по людям. Знакомым и не очень, которые достаточно терпеливы, дабы не швыряться в него травмоопасными предметами, или не пытаться выкинуть незваного гостя в окно, или – под зад коленом выставить за входную дверь. Заметьте, Ваньки Коземасловы всегда гости незваные, потому – какой же чудак их добровольно позовет к себе, – но очень навязчивые и как-то напрочь лишенные элементарной тактичности. Может, в энциклопедиях об этом полезном свойстве воспитанных личностей ничего и нигде не сказано?