Страница 39 из 73
Все померкло, когда я наблюдала за ней. Затем я закрыла глаза и позволила музыке завладеть моими ощущениями. Я позволила ей увлечь меня в свое путешествие. Когда темп увеличился, а вибрации красиво эхом отдавались от стен театра, я открыла глаза.
И слезы полились.
Слезы полились, как и требовала музыка.
Рука Руна напряглась в моей, и я ощутила его взгляд на себе. Он беспокоился, что я расстроилась. Но я не была расстроена. Мое сердце парило. Парило в блаженной мелодии.
Мои щеки были влажными, но я позволяла слезам катиться. Вот почему музыка была моей страстью. Это магическая мелодия, способная привнести жизнь в душу, могла быть создана из дерева, струн и смычка.
И я осталась в таком состоянии. Осталась, пока последняя нота не уплыла к потолку. Виолончелистка подняла свой смычок, только затем она открыла глаза, направляя свой дух упокоиться у себя внутри. Потому что я знала, что она чувствовала. Музыка перенесла ее в отделенное место, о котором знала только она. Она переместила ее.
На какое-то время музыка наградила ее своей силой.
Дирижер кивнул, и оркестр ушел за кулисы, позволив тишине занять пустую сцену.
Но я не повернула голову, пока Рун не сел ровно, положив руку мне на поясницу.
— Поппимин? — прошептал он, его голосом был осторожным и неуверенным. — Мне жаль, — сказал он себе под нос. — Я думал, что это осчаст...
Я повернулась к нему, сжав обе его руки между своими.
— Нет, — сказала я, прерывая его извинение. — Нет, — повторила я. — Это слезы радости, Рун. Абсолютного счастья.
Он выдохнул, освободив одну из своих рук, чтобы вытереть мои щеки. Я рассмеялась, мой голос отдавался вокруг нас эхом. Я прочистила горло, отогнала избыток эмоций и объяснила:
— Это моя любимая мелодия, Рун. «Лебедь» из «Карнавал Животных». Главная виолончелистка сыграла мой любимый кусок. Красиво. Идеально. — Я сделала глубокий вдох. — Эту пьесу я планировала сыграть на прослушивании в Джульярд. Я всегда представляла, что играю ее в «Карнеги-холл». Я знаю ее как свои пять пальцев. Знаю каждую ноту, каждое изменение в темпе, каждый крещендо... все. — Я шмыгнула носом и вытерла глаза. — Слушая ее сегодня, — сказала я, сжав его руку, — сидя рядом с тобой... как будто мечта воплотилась в реальность.
Рун, растеряв все слова, обнял меня за плечи и прижал ближе к себе, поцеловав меня в макушку.
— Обещай мне, Рун, — сказала я. — Обещай, что когда поедешь в Нью-Йорке и будешь учиться в «Тиш», ты сходишь и посмотришь игру Нью-Йоркской филармонии. Обещай, что посмотришь, как ведущая виолончелистка будет играть эту симфонию, и в этот момент ты будешь думать обо мне. Представляя, что это я играю на сцене, исполняя свою мечту. — Я глубоко вздохнула, удовлетворенная этим изображением. — Потому что сейчас этого будет достаточно для меня, — выдохнула я. — Просто знать, что я переживу эту мечту, по крайней мере, в твоем воображении.
— Поппи, — сказал Рун мучительно. — Пожалуйста, малышка... — мое сердце подпрыгнуло, когда он назвал меня малышкой — это было как музыка для моих ушей.
Подняв голову, я подняла его подбородок своим пальцем и настояла:
— Пообещай мне, Рун.
Он отвел взгляд.
— Поппи, если тебя не будет в Нью-Йорке со мной, тогда какого черта я должен туда ехать?
— Из-за фотографий. Потому что как эта мечта была моей, твоя была — изучать искусство фотографии в НЙ.
Обеспокоенность прошла через меня, когда я увидела, что челюсти Руна сжались.
— Рун? — спросила я. После затянувшейся паузы, он медленно повернулся ко мне лицом. Я откинулась на своем сиденье при виде его выражения лица.
Отказ.
— Почему ты больше не фотографируешь, Рун? — спросила я, а Рун отвел взгляд. — Пожалуйста, не игнорируй меня.
Рун вздохнул в поражении.
— Из-за тебя. Я больше не видел мир таким, как раньше. Ничего не было таким же. Я понимал, что мы слишком молоды, но без тебя ничего не имело смысла. Я был зол. Тонул. Я отказался от своей страсти, потому что страсть внутри меня вымерла.
Из всего того, что он мог сделать или сказать, это опечалило меня больше всего. Потому что его страсть была так сильна в нем. И я не видела лучше фотографий, чем его, хоть ему и было всего пятнадцать.
Я смотрела на ожесточенные черты лица Руна, его взгляд был потерян в трансе, когда он безучастно смотрел на сцену. Он снова возвел свои стены, и напряг челюсти — угрюмое выражение вернулось.
Желая оставить его в покое, а не толкать его слишком далеко, я положила голову ему на плечо и улыбнулась. Я улыбалась, пока симфония все еще отдавалась в моих ушах.
— Спасибо тебе, — прошептала я, когда огни на сцене потухли.
Подняв голову, я ждала, что Рун посмотрит на меня. В конце концов, он это сделал.
— Только ты знал, что это, — я указала жестом на зрительный зал, — так много значит для меня. Только мой Рун.
Рун прижался к моей щеке в мягком поцелуе.
— Ты был на моем сольном концерте в тот вечер, не так ли?
Рун вздохнул и в конце концов кивнул головой.
— Я никогда не хотел пропускать твою игру, Поппимин. Никогда.
Он поднялся на ноги, и был тих, когда вытянул свою руку. Он был тих, когда я протянула ему свою, и он повел нас к машине. Он был тих, когда вез нас до дому. Я подумала, что как-то обидела его, переживала, что сделала что-то не так.
Когда мы приехали к дому, Рун вышел из машины и обошел ее, чтобы открыть мне дверь. Я приняла его протянутую руку, выпрыгивая из машины, и держала ее крепко, когда Рун вел меня к дому. Я ожидала, что мы пойдем к двери, вместо этого он повел меня к моему окну. Я нахмурилась, увидев расстроенный взгляд на его лице.
Нуждаясь знать, что не так, я провела рукой по его лицу. Но когда мои пальцы коснулись его щек, в нем как будто что-то щелкнуло. Рун подтолкнул меня к боку моего дома, и когда его тело прижалось к моему, он обхватил мои щеки руками.
Я задыхалась... задыхалась от его близости. Задыхалась от его напряженного взгляда. Его голубые глаза осмотрели каждую черточку моего лица.
— Я хотел сделать все правильно, — сказал он. — Хотел не спешить. Это свидание. Мы. Сегодняшний вечер. — Он покачал головой, на его лбу выступили морщинки, как будто он сражался с тем, что боролось внутри него.
Я открыла рот, чтобы ответить, но он провел большим пальцем по моей нижней губе, его внимание было приковано к моему рту.
— Ты моя, Поппи. Поппимин. Ты знаешь меня. Только ты. — Взяв меня за руку, он положил ее на свое сердце. — Даже под всей этой злостью ты знаешь меня. Знаешь. — Он вздохнул, находясь так близко, что мы делили один и тот же воздух. — И я знаю тебя. — Рун побледнел. — И раз у нас ограниченное время, я не собираюсь тратить его впустую. Ты моя. Я твой. К черту все остальное.
Мое сердце трепетало в груди как арпеджио5.
— Рун, — все, что я сумела сказать. Я хотела прокричать «да», что я была его. Он был моим, и ничего не имело значения. Но мой голос подвел меня, я была слишком под сильным влиянием эмоций
— Скажи это, Поппимин, — потребовал он. — Просто скажи «да».
Рун сделал решающий шаг, отчего я оказалась в ловушке, его тело прижималось к моему, его сердце билось в тандеме с моим. Я сделала вдох. Губы Руна коснулись моих, зависнув, ожидая, воспламеняясь, чтобы овладеть ими полностью.
Когда я посмотрела в глаза Руну, его черные зрачки полностью утратили синеву, я сдалась и прошептала:
— Да.
Теплые губы внезапно обрушились на мои — знакомый рот Руна завладел ими с целеустремленной решительностью. Его теплота и мягкий вкус заглушили мои чувства. Его твердая грудь прижимала меня к стене, я была в ловушке, когда он владел мною в этом поцелуе. Рун показывал мне, кому я принадлежала. Он не оставил мне выбора, кроме как присоединиться к нему, отдать себя снова ему после расставания на несколько лет.
Рун запустил руку в мои волосы, удерживая меня на месте. Я застонала, когда его язык скользнул, чтобы встретиться с моим — мягкий, горячий и отчаявшийся. Подняв руки с его широкой спины, я запустила их в его волосы. Рун зарычал мне в рот, целуя еще более страстно, отодвигая все дальше и дальше страх или тревогу, которые я питала из-за его возвращения. Он целовал меня, пока во мне не осталось ни одной части, которая не принадлежала бы ему. Он целовал меня, пока мое сердце снова не слилось с его — две половинки одного целого.