Страница 31 из 73
— Это хуже любой боли. Это хуже, чем смотреть в лицо смерти. Видеть, как моя болезнь высасывает радость из тех, кого я люблю, — это хуже всего. — Она сглотнула, сделала мягкий вдох и прошептала: — Мое время ограничено. Мы все понимаем это. Поэтому я хочу, чтобы это время было особенным…— Поппи улыбнулась. И это была одна из ее широких, ярких улыбок. Улыбка, из-за которой даже такой сердитый парень, как я, видел кусочек света. — Таким особенным, каким только может быть.
И так я улыбнулся.
Я позволил ей видеть счастье, которое она мне дарила. Я позволил ей увидеть, что эти слова, — слова из нашего детства — прорвались через тьму.
По крайней мере на мгновение.
— Замри, — внезапно сказала Поппи. Легкий смешок вырвался из ее горла.
— Что? — спросил я, все еще держа ее руку.
— Твоя улыбка, — она ответила и игриво изобразила, будто у нее отвисла челюсть от шока. — Она все еще существует! — прошептала она наигранно. — Я думала это какая-то мистическая легенда как Бигфут или Лох-несское чудовище. Но вот она! Я вижу ее собственными глазами!
Поппи обхватила лицо руками и наигранно захлопала ресницами.
Я покачал головой, на этот раз борясь с реальным смехом. Когда я перестал смеяться, Поппи все еще улыбалась мне.
— Только ты, — сказал я. Ее улыбка стала нежной. Наклонившись, я потянул воротник ее парки, чтобы прикрыть ее шею. — Только ты можешь вызвать у меня улыбку.
На мгновение Поппи закрыла глаза.
— Тогда я буду стараться делать это чаще. — Она посмотрела мне в глаза. — Я буду вызывать у тебя улыбку. — Она встала на цыпочках, пока наши лица почти не соприкасались. — И я буду решительной.
Птицы запели снаружи, и взгляд Поппи переместился к окну.
— Нам надо идти, если мы хотим успеть, — призвала она, затем отступила, нарушая наш момент.
— Тогда пойдем, — ответил я, натянув свои ботинки и следуя за ней. Я поднял ее рюкзак и перебросил через плечо, Поппи улыбнулась.
Я открыл окно, а Поппи бросилась к кровати. Когда она вернулась, в ее руках было покрывало. Она посмотрела на меня:
— В такую рань холодно.
— Эта парка недостаточно теплая? — спросил я.
Поппи прижала покрывало к груди.
— Это для тебя. — Она указала на мою футболку. — Ты замерзнешь в роще.
— Ты помнишь, что я норвежец, да? — спросил я сухо.
Поппи кивнула.
— Ты настоящий викинг. — Она наклонилась. — И между нами говоря, ты действительно хорош в приключениях, как и было предсказано.
Я покачал головой в изумлении. Она положила свою руку на мою.
— Но, Рун?
— Да?
— Даже викинги мерзнут.
Я склонил голову к открытому окну.
— Пойдем или пропустим рассвет.
Поппи выскользнула через окно, все еще улыбаясь, а я последовал за ней. Утро было холодным, а ветер сильнее, чем прошлым вечером.
Волосы Поппи хлестали по ее лицу. Обеспокоенный тем, что она замерзнет и заболеет, я потянул ее за руку и развернул лицом к себе. Поппи выглядела удивленной, пока я не поднял ее тяжелый капюшон и натянул ей на голову.
Я затянул шнурки, чтобы капюшон не спал, а Поппи наблюдала за мной все время. Мои действия были медленными под ее пристальным вниманием. Когда я завязал бантик, мои руки были неподвижны, и я посмотрел ей в глаза.
— Рун, — сказала она, после нескольких странных секунд тишины. Я поднял подбородок, молчаливо ожидая продолжения: — Я могу видеть твой свет. Под злостью, он все еще там.
От ее слов, изумленный, я сделал шаг назад. Я посмотрел на небо. Начало светать. Я сделал шаг вперед.
— Ты идешь?
Поппи вздохнула и бросилась меня догонять. Я засунул руки в карманы, пока мы в тишине шли в рощу. Поппи смотрела по сторонам. Я пытался следовать за ее взглядом, но это просто были птицы или деревья, или колыхания травы на ветру. Я нахмурился, задаваясь вопросом, что же ее так привлекает. Но это была Поппи, она была не такой как все. Она всегда видела больше в мире, чем любой знакомый мне человек.
Она видела свет, просачивающийся из тьмы. Она видела хорошее в плохом.
Это было единственное объяснение для меня, почему она не сказала мне оставить ее в покое. Я знал, что она видела меня другим — изменившимся. Даже если она и не говорила мне об этом, я видел то, как она смотрела на меня. Ее взгляд иногда был осторожным.
Прежде она никогда так не смотрела на меня.
Когда мы вошли в рощу, я знал, где мы будем сидеть. Мы подошли к самому большому дереву — нашему дереву — и Поппи открыла рюкзак. Она вытащила покрывало, чтобы сидеть на нем.
Когда расстелила его, то жестом показала мне садиться. Я сделал это и прижал спину к стволу дерева. Поппи села по центру покрывала и оперлась на руки.
Казалось, ветер стихал. Развязав бантик на капюшоне, она опустила его, открывая лицо. Внимание Поппи было приковано к светлеющему горизонту, небо сейчас было серым с оттенками красного и оранжевого.
Потянувшись в свой карман, я вытащил сигареты и поднес одну к своему рту. Достал зажигалку, поджег сигарету и затянулся, чувствуя момент, когда дым попал в мои легкие.
Дым валил вокруг меня, и я медленно выдохнул. Я видел, что Поппи пристально за мной наблюдает. Положив руку на свое согнутое колено, я уставился на нее.
— Ты куришь.
— Ja.
— Ты не хочешь бросить? — спросила она. По ее голосу я мог слышать, что это была просьба. И по вспышке улыбки на ее губах, она знала, что я понимал.
Я покачал головой. Это успокаивало меня. Я не смог бы бросить курить в ближайшее время.
Мы сидели в тишине, пока Поппи не посмотрела на восходящий рассвет и спросила:
— Ты когда-нибудь наблюдал рассвет в Осло?
Я последовал за ее взглядом к сейчас уже розоватому горизонту. Звезды начали исчезать в простирающемся свете.
— Нет.
— Почему? — спросила она, поерзав на месте, чтобы повернуться ко мне лицом.
Я сделал еще одну затяжку и наклонил голову, чтобы выдохнуть. Опустил голову и пожал плечами.
— Никогда не приходило мне в голову.
Поппи вздохнула и отвернулась еще раз.
— Какая впустую потраченная возможность, — сказала она, махнув рукой на небо. — Я никогда не покидала США, никогда не видела рассвет где-то еще, а ты был в Норвегии и ни разу не проснулся раньше, чтобы увидеть начало нового дня.
— Когда ты видишь один рассвет, ты видишь их все, — ответил я.
Поппи печально покачала головой. Когда она посмотрела на меня, в ее взгляде читалась жалость. Из-за этого мой желудок перевернулся.
— Это неправда, — спорила она. — Каждый день — разный. Краски, оттенки, влияние на твою душу. — Она вздохнула и произнесла: — Каждый день — это подарок, Рун. Я выучила это за последние пару лет.
Я затих.
Поппи запрокинула голову назад и закрыла глаза.
— Как этот ветер. Он холодный, потому что сейчас ранняя зима, и люди убегают от него. Они остаются в тепле. Но я принимаю его. Я дорожу ощущением ветра на моем лице, теплом солнца на моих щеках, холодом в моих костях. — Она открыла глаза. Солнце начало подниматься в небе. — Когда я лечилась, когда была прикована к больничной койке, когда мне было больно, и я сходила с ума от каждого аспекта моей жизни, я просила медсестру передвинуть мою кровать к окну. Рассвет каждый день успокаивал меня. Он восстанавливал мои силы. Наполнял надеждой.
Пепел упал на землю рядом с ней. Я осознал, что не двигался с тех пор, как она начала говорить. Она снова повернулась ко мне лицом и сказала:
— Когда я смотрела из этого окна, когда скучала по тебе так сильно, что это было больнее, чем химиотерапия, я смотрела на рассвет и думала о тебе. Я думала о том, как ты наблюдаешь рассвет в Норвегии, и это дарило мне покой.
Я не произнес ни слова.
— Ты был счастлив хоть раз? Была ли какая-нибудь часть последних двух лет, когда ты не был грустным или злым?
Огонь гнева, что сидел в моем животе, вернулся к жизни. Я покачал головой.
— Нет, — ответил я, когда бросил бычок на землю.
— Рун, — прошептала Поппи. Я видел вину в ее глазах. — Я думала, что в конце концов ты двинешься дальше. — Она опустила взгляд, но когда снова посмотрела вверх, почти разбила мое сердце. — Я сделала это, потому что не думала, что это продлится долго. — Слабая, но странно мощная улыбка украсила ее лицо. — Мне было подарено больше времени. Мне была подарена жизнь, — она глубоко вдохнула, — и сейчас к чудесам на моем пути добавилось твое возвращение.