Страница 18 из 73
— Аделис сказала, что Рун больше не тот мальчик, которого мы знали. Она сказала, что он создавал одни проблемы, когда они вернулись в Осло. Эрик потерян и не знает, что делать. Они, правда, рады, что Эрика вернули сюда. Они хотели увезти Руна от плохой компании, с которой он связался в Осло.
Я снова посмотрела на Руна. Он выкинул сигарету в окно и повернул голову, чтобы прислониться к стеклу. Его взгляд был сфокусирован только на одном — окне моей комнаты.
Когда мама начала выходить из кабинета, она положила руку мне на плечо.
— Может, это хорошо, что ты разорвала все контакты, малышка. Я, правда, не уверена, что он бы справился со всем, через что тебе пришлось пройти, исходя из того, что сказала его мама.
Слезы заполнили мои глаза, когда я задумалась, что сделало его таким. Незнакомым мне мальчиком. Я намеренно отрезала себя от мира на последние пару лет, чтобы спасти его от боли. Чтобы он мог жить счастливой жизнью. Потому что все, через что я прошла, было терпимым, пока я знала, что в Норвегии есть мальчик, чье сердце наполнено светом.
Но фантазия исчезла, когда я изучала двойника Руна.
Этот Рун был тусклым, не сверкал так ярко. Вся яркость была заслонена тенью и погрязла в темноте. Как будто мальчик, которого я любила, остался в Норвегии.
Машина Дикона притормозила у дома Руна. Я увидела, что телефон Руна засветился в руке, и он медленно вышел из комнаты и спустился с крыльца. Он шел небрежно и развязно к Дикону и Джадсону, которые выпрыгнули из машины. Он хлопнул их обоих по спине и поприветствовал.
Затем мое сердце треснуло надвое. Эйвери соскользнула с заднего сиденья и крепко обняла Руна. Она была одета в короткую юбку и обрезанный топик, демонстрируя свою фигуру. Но Рун не обнял ее в ответ — хотя это не облегчило мою боль. Потому что Рун и Эйвери выглядели так идеально, стоя друг с другом. Оба высокие и со светлыми волосами. Оба красивые.
Все они погрузились в машину. Рун сел последним, заняв переднее сиденье, и затем машина покатилась по улице и скрылась из виду.
Я вздохнула, когда видела, как задние фары исчезают в ночи. Когда я снова посмотрела на дом Кристиансенов, я увидела, что папа Руна стоит на краю крыльца, вцепившись в перила и глядя в направлении, в котором только что уехал его сын. Затем он поднял голову к окну кабинета, и его губы растянулись в печальной улыбке.
Он видел меня.
Мистер Кристиансен поднял руку и слабо помахал мне, и когда я помахала в ответ, увидела выражение печали на его лице.
Он выглядел уставшим.
Он выглядел убитым горем.
Он выглядел как человек, который потерял своего сына.
Я вернулась в свою спальню, легла на кровать и взяла свое любимое фото в рамке. Когда я смотрела на влюбленных — красивого мальчика и влюбленно смотрящую на него девочку, я задалась вопросом, что же случилось за последние два года, что Рун стал таким проблемным бунтовщиком.
Затем я заплакала.
Я оплакивала мальчика, который был моим солнцем.
Я оплакивала мальчика, которого однажды полюбила всей душой и сердцем.
Я оплакивала Поппи и Руна — пару, которая была слишком красива и слишком быстро исчезла.
Поппи
— Ты уверена, что в порядке? — спросила мама, поглаживая мою руку. Машина затормозила.
Я улыбнулась и кивнула.
— Да, мама. Я в порядке.
Ее глаза покраснели и в них начали образовываться слезы.
— Поппи. Детка. Ты не должна идти в школу сегодня, если не хочешь.
— Мама, я люблю школу, — пожала я плечами. — К тому же пятым уроком у меня история, и ты знаешь, как сильно я люблю ее. Это мой любимый предмет.
Вынужденная улыбка растянулась на ее лице, и она рассмеялась, вытирая глаза.
— Ты так похожа на свою бабушку. Упрямая как бык и всегда видишь солнце за каждым облаком. Каждый день я вижу ее в твоих глазах.
Тепло расцвело в моей груди.
— Это делает меня на самом деле счастливой, мам. Но со мной правда все в порядке, — сказала я искренне.
Когда глаза мамы снова наполнились слезами, она прогнала меня из машины, сунув мне в руку записку врача.
— Вот, обязательно передай ее.
Я взяла листок, но прежде чем закрыла дверь, наклонилась сказать:
— Я люблю тебя, мам. Всем своим сердцем.
Мама замерла, и я увидела выражение горьковато-сладкого счастья на ее лице.
— Я тоже люблю тебя, Попс. Всем своим сердцем.
Я закрыла дверь и повернулась к школе. Я всегда думала, что это странно — опаздывать в школу. Место было таким тихим и спокойным, своего рода вымершим, полная противоположность буйству во время обеда или безумной толкотне учеников на переменах.
Я отправилась в школьный офис к миссис Гринуэй, секретарю, чтобы передать записку от врача. Когда она протянула мне мое разрешение на выход из класса во время урока, она спросила:
— Как ты, дорогая? Ты держишь эту хорошенькую головку высоко поднятой?
Улыбнувшись ее доброму лицу, я ответила:
— Да, мэм.
Она подмигнула мне, отчего я рассмеялась.
— Вот это моя девочка.
Взглянув на часы, я поняла, что мой урок шел всего пятнадцать минут. Шагая так быстро как могла, чтобы не пропустить остальную часть урока, я прошла через две двери, пока не подошла к своему шкафчику. Я открыла дверцу и вытащила стопочку книг по английской литературе, которые нужны были мне на уроке.
Я услышала, что дверь в конце коридора открылась, но не обратила внимание. Когда у меня было все, что нужно, я закрыла шкафчик локтем и направилась в класс, пытаясь удержать книги. Когда я подняла голову, то замерла на месте.
Я уверена, что мое сердце и легкие перестали функционировать. Примерно в двух метрах от меня стоял Рун, казалось, так же приклеенный к месту, как и я. Высокий и взрослый Рун.
И он смотрел прямо на меня. Кристально голубые глаза пленили меня. Я бы при всем желании не смогла отвернуться.
Наконец, я смогла начать дышать, и мои легкие наполнились воздухом. Как будто с помощью стартового провода, мое сердце начало биться, яростно биться под пристальным взглядом этого мальчика. Мальчика, которого, если быть честной с самой собой, я любила больше всего на свете.
Рун был одет в своем стиле — черная футболка, черные облегающие джинсы и черные замшевые ботинки. Только сейчас его руки были массивнее, его талия была подтянутая и худая, сужаясь у бедер. Мои глаза переместились на его лицо и мой желудок перевернулся. Я думала, что разглядела всю его красоту, когда он стоял под светом фонаря прошлой ночью, но это было не так.
Он стал старше и выглядел более зрелым, и, вероятно, был самым красивым человеком, которого я видела. Его линия челюсти была резко очерчена, прекрасно демонстрируя скандинавский тип лица. Его скулы выделялись, но этим не предавали ему женственности, а едва заметная светлая щетина украшала его подбородок и щеки. Неизменными остались русые брови, которые были нахмурены над его миндалевидными ярко-голубыми глазами.
Глаза, которые даже на расстоянии четырех тысяч миль и временного промежутка в два года, так и не стерлись из моей памяти.
Но этот взгляд, который в настоящее время прожигал меня, не принадлежал Руну, которого я знала. Потому что он был наполнен обвинением и ненавистью. Глаза смотрели на меня со скрытым презрением.
Я сглотнула боль, которая царапала мое горло, боль, которую приносил этот жесткий взгляд. Любовь Руна приносила тепло. А ненависть — холод с арктического ледяного рифа.
Шли минуты, и ни один из нас не шелохнулся. Казалось, что воздух потрескивал между нами. Я наблюдала, как Рун сжал кулаки по бокам. Вероятно, он вел мысленную войну с самим собой. Я задумалась, о чем эта война. Выражение его лица становилось мрачнее. Затем позади него открылась дверь, и Уильям, дежурный по школе, вошел в нее.