Страница 11 из 73
— Это не навсегда, Рун. Через пару лет мы вернемся. Я обещаю. Моя работа и вся наша жизнь здесь, в Джорджии. Но я должен ехать туда, где нужен компании, — сказал папа. — В Осло не так плохо, это наша родина. Я знаю, что твоя мама будет счастлива снова находиться рядом со своей семьей. Я думал, что ты, может, тоже.
Я не ответил. Потому что несколько лет вдали от Поппи были целой жизнью. Мне было плевать на свою семью.
Я был потерян, смотря за наплывами волн, и ждал так долго, как мог, прежде чем встал на ноги и направился к машине. Я хотел добраться до Поппи, но в то же самое время, не знал, как сказать ей, что уезжаю. Я не мог вынести мысль, что разобью ее сердце.
Сработал гудок машины, и я побежал к ней, где меня ждала семья. Мама пыталась улыбнуться, но я проигнорировал ее и скользнул на заднее сиденье. Когда мы отъехали от побережья, я уставился в окно.
Почувствовав руку на своей, я повернулся и увидел, что Алтон вцепился в рукав моей футболки. Его голова наклонилась в сторону.
Я взъерошил его непослушные светлые волосы. Алтон рассмеялся, но его улыбка увяла, и он продолжал смотреть в моем направлении всю дорогу до дома. Я находил это ироничным, как мой младший брат, казалось, понимал, как сильно мне больно, и делал это лучше моих родителей.
Поездка, казалось, длилась вечность. Когда мы подъехали на подъездную дорожку, я практически выпрыгнул из машины и побежал к дому Личфилдов.
Я постучал в переднюю дверь. Миссис Личфилд ответила через несколько секунд. Минуту она смотрела в мое лицо, я видел сочувствие в ее взгляде. Она посмотрела через двор на моих маму и папу, что выходили из машины, и слабо помахала им.
Она тоже знала.
— Поппи здесь? — смог выдавить из себя я, выталкивая слова из сжатого горла.
Миссис Личфилд притянула меня в объятия.
— Она в вишневой роще, милый. Она провела там весь день, читая. — Миссис Личфилд поцеловала меня в макушку. — Мне жаль, Рун. Сердце моей дочери разобьется, когда ты уедешь. Ты — вся ее жизнь.
А она — моя жизнь, хотел я добавить, но не мог вымолвить ни слова.
Миссис Личфилд отпустила меня, я попятился назад, спрыгнул с крыльца и бежал всю дорогу до рощи.
Я был там через три минуты и сразу же заметил Поппи под нашим любимым вишневым деревом. Я остановился, не попадаясь на глаза, и наблюдал, как она читала свою книгу, а ее фиолетовые наушники были на голове. Ветки, отяжелевшие от розовых вишневых лепестков, накренились вокруг нее как защитный щит, отгораживая ее от яркого солнца. На ней было надето белое платье с коротким рукавом, белый бант был прицеплен с боку ее длинных каштановых волос. Я чувствовал себя как во сне.
Мое сердце сжалось. Я видел Поппи каждый день с того времени, как мне исполнилось пять. Спал рядом с ней почти каждую ночь с двенадцати лет. Целовал ее каждый день с восьми лет, и любил ее всей душой так много дней, что сбился со счета.
Я понятия не имел, как прожить и дня без нее. Как дышать без нее.
Как будто почувствовав мое присутствие, она оторвалась от страниц своей книги. Когда я ступил на траву, она одарила меня своей самой широкой улыбкой. Это была улыбка, предназначенная только мне.
Я пытался улыбнуться в ответ, но не мог.
Я шел по опавшим вишневым цветочкам, дорожка была так завалена их лепестками, что выглядела как бело-розовая лужа под моими ногами. Чем ближе я подходил, тем быстрее увядала улыбка Поппи. Я не мог ничего скрыть от нее. Она знала меня так же, как я знал самого себя. Она видела, что я расстроен.
Я говорил ей прежде, что во мне не было загадочности. Ни для нее. Она была единственным человеком, который знал меня вдоль и поперек.
Поппи замерла, сдвинувшись только, чтобы снять наушники с головы. Она положила книгу рядом с собой на землю, обернула руки вокруг согнутых ног и просто ждала.
Сглотнув, я упал на колени перед ней, и, пораженно, моя голова упала вперед. Я боролся с тяжестью в груди. В конце концов, поднял голову. Взгляд Поппи был настороженный, как будто она знала, что бы ни вылетело из моего рта, это изменит все.
Изменит нас.
Изменит наши жизни.
Приведет к краху нашего мира.
— Мы уезжаем, — наконец, смог выдохнуть я.
Я видел, как ее лицо побледнело.
Отведя взгляд, мне удалось сделать еще один короткий вдох, и я добавил:
— Завтра, Поппимин. Возвращаемся в Осло. Папа отрывает меня от тебя. Он даже не пытался остаться.
— Нет, — прошептала она в ответ. Она наклонилась вперед. — Мы можем что-нибудь сделать? — дыхание Поппи ускорилось. — Может, ты можешь остаться с нами? Переехать к нам? Мы можем что-нибудь придумать. Мы можем...
— Нет, — перебил ее я.— Ты знаешь, что мой папа не позволит это. Они знали об этом неделями, они уже договорились о моем переводе из школы. Родители не сказали мне, потому что знали, как я отреагирую. Я должен уехать, Поппимин. У меня нет выбора. Мне придется.
Я уставился на одинокий вишневый цветок, когда он оторвался от низко висящей ветки. Он как перышко опустился на землю. Я знал, что с этого момента, когда увижу вишневое дерево, буду думать о Поппи. Она проводила все свое время здесь в роще со мной рядом. Это было одно из самых любимых ее мест.
Я зажмурил глаза, представляя ее совершенно одну в этой роще завтра — никто не будет отправляться на поиски приключений с ней, никто не услышит ее смех... никто не подарит ей поцелуй для ее банки, от которого сердце почти взорвется.
Чувствуя, как мою грудь пронзает острая боль, я повернулся к Поппи, и мое сердце разбилось надвое. Она все еще не сдвинулась со своего места под деревом, а по ее лицу тихо текли дорожки соленых слез, ее маленькие ручки были сжаты в кулачки и лежали на дрожащих коленях.
— Поппимин, — прохрипел я, наконец, выпуская свою боль на свободу. Я бросился к ней и сгреб ее в объятия. Поппи растворилась во мне, плача у меня на груди. Я закрыл глаза, чувствуя каждую частичку ее боли.
Это боль была и моей.
Мы на какое-то время замерли в такой позе, пока, наконец, Поппи не подняла голову и прижала свою дрожащую ладонь к моей щеке.
— Рун, — сказала она, ее голос надломился, — что... что я буду делать без тебя?
Я покачал головой, без слов говоря ей, что не знаю. Я не мог говорить, мои слова были заперты в сжавшемся горле. Поппи уткнулась в мою грудь, ее руки как тиски сжались вокруг моей талии.
Часы пролетали, а мы все молчали. Солнце опускалось, оставляя позади себя желтовато-красное небо. Вскоре появились звезды и луна, яркая и полная.
Холодный ветер поднимался в роще, из-за чего лепестки вихрем носились вокруг нас. Когда я почувствовал, что Поппи начала дрожать в моих руках, я знал, что пришло время уходить.
Поднимая руки, я провел пальцами по густым волосам Поппи и прошептал:
— Поппимин, мы должны уходить.
Она только схватила меня сильнее в ответ.
— Поппи? — я снова попытался.
— Я не хочу уходить, — сказала она почти неслышно, ее сладкий голосок сейчас был хриплым. Я опустил голову, когда она подняла свою и ее зеленые глаза вперились в мои. — Если мы покинем рощу, это будет означать, что почти пришло время и тебе покинуть меня.
Я провел тыльной стороной руки по ее красным щекам. Они были холодными на ощупь.
— Никаких прощаний, помнишь? — напомнил я ей. — Ты всегда говорила, что нет такого явления, как прощание. Потому что мы всегда можем увидеть друг друга в наших снах. Как с твоей бабушкой. — Слезы потекли из глаз Поппи, я стер капли подушечкой большого пальца.
— И ты замерзла, — сказал я тихо. — Уже правда поздно, мне нужно отвести тебя домой, чтобы у тебя не было проблем из-за того, что пропустила комендантский час.
Слабая, вынужденная улыбка появилась на губах Поппи.
— Я думала, что настоящие викинги любят нарушать правила?
Я слегка рассмеялся и прижал лоб к ее. Оставил два нежных поцелуя в уголках ее губ и ответил:
— Я провожу тебя до двери, и как только твои родители уснут, я заберусь в твою спальню на еще одну ночь. Это похоже на нарушение правил? Достаточно для викинга?