Страница 64 из 88
Многим из того, что имеется у Хайясиды на Такасиме — музеем и лабораторией — он обязан драматической находке, сделанной в 1994 году примерно в 50 метрах от берега: сперва двух огромных гранитных якорных штоков, каждый в 1,5 метра длиной и в 300 кг весом, а затем и самого деревянного якоря, массивного семиметрового предмета весом в тонну. Еще более значительной находкой были канаты: сделанные из бамбука, совершенно целые, они лежали на морском дне, ориентированные строго на север. Дальнейшие исследования показали, что гранит происходит из южного Китая; датировка радиоуглеродным анализом открыла, что дуб, пошедший на якорь, был срублен за некоторое время до вторжения 1281 года. Не требуется напрягать воображение для вывода, что этот якорь — с крупного монгольского судна водоизмещением примерно в 300–400 тонн, отогнанного тайфуном на север и утонувшего (надо полагать) вместе со своим командиром и его бронзовой должностной печатью. Но где же тогда сам корабль? И где все остальные?
Вскоре из ила появились дразнящие находки, включая массивные, изъеденные червями куски переборок-краспиц, разделявших большие корабли водонепроницаемыми перегородками. Одна из них достигает семи метров в длину, а это означает, что корабль был по меньшей мере такой величины в ширину — по меньшей мере, поскольку невозможно определить, из какой именно части корабля эта переборка, с верха или с полпути до трюма. В любом случае это был огромный корабль, самое меньшее 70 метров длиной, рядом с которым все остальное в мире кажется карликовым. Европейские парусники вплоть до XIX века и близко не подбирались к чему-либо таких размеров. «Грейс Дьё» («Божья милость») Генриха V, самый большой корабль начала XV века, имевший 38 метров от кормы до носа, выглядел ничтожным в сравнении с этим монгольским судном. Флагман Нельсона «Виктори» имел 57 метров длины, слегка уступая своим испанским и французским аналогам. Лишь когда вплотную подступил век пара, последние западные парусники превзошли размерами те китайские и корейские боевые корабли.
Но размер не был защитой от тайфуна. Наверное, обреченный командир бросил здесь якорь у подветренного южного берега в надежде, что тайфун, кружащий против часовой стрелки, нанеся касательный удар с севера, направится мимо по суше. Но в данном случае, как открыли якорные канаты, око тайфуна находилось в море, и ветер налетел с юга, ударив прямо в лоб через залив Имари.
Последовали другие находки, сотни находок, и все их доставляли на очистку в лабораторию Хайясиды. Одна из наиболее значительных — шесть «гром-бомб» или тецаху, «железных бомб», как их называют по-японски, несмотря на то, что они керамические, а не железные. Некоторые оказались еще опаснее, чем казались с виду: когда одну из них просветили рентгеном, обнаружилось, что она наполнена десятком металлических осколков, которые стали бы крайне эффективной шрапнелью — прямое доказательство, что в 1274 году Суэнага и его друзья и впрямь могли быть обстреляны «гром-бомбами». В тот день я был единственным посетителем в музее Хайясиды, поэтому ассистент открыл витрину и передал мне пару тецаху. Они заставили меня нервничать. Я все думал о Суэнаге и о том, как тот месяцами ускользал от смерти — и вот у меня в руках хрупкие, покрытые коркой из морских уточек устройства величиной с арбуз, доказавшие, что то сообщение о происшествии правдиво. Что, если по какой-то непостижимой причине я их уроню? Я рад был подержать их, но еще больше был рад вернуть.
Рядом, в лаборатории, штат Хайясиды из четырех сотрудников возится с почти четырьмя тысячами обломков, лежащих большей частью в сотнях пластиковых контейнеров с пресной водой, в которых они остаются месяцами, а иногда и годами, пока не очистятся от всей морской воды. В больших чанах содержатся переборки, мелкие осколки керамики, кусочки металла, дерева, чаш и даже костей. По одну сторону лежат якорные штоки, некоторые такие маленькие, что удержали бы лишь ялики. Призовой экспонат, гигант в тонну весом, хранится в запечатанном контейнере, задача которого — сохранять якорь в целости с помощью консерванта под названием полиэтиленгликоль (ПЭГ). Процесс этот болезненно медленный и займет еще год или два.
Куратор Акико Мацу, полноватая, суетливая, полная энтузиазма женщина, с гордостью продемонстрировала некоторые из своих любимых находок: прекрасную селадоновую чашу, шлем, меч, связку стрел, обломки лука и арбалета — а потом тщательно упакованные в вату человеческие черепа.
— Вот этот принадлежал молодому человеку, — показал Хайясида. — Видите, морская вода разъела кальций, но по его развитости видно, что этому юноше было около двадцати лет. А вот это — череп старика. Взгляните на его зубы. Вот это коренные. Старик был в хорошей форме, в зубах вообще ни одного дупла.
Осмысливать эти находки пока еще слишком рано. Это всего лишь немногочисленные кусочки гигантской головоломки, созданной тем тайфуном и всеми тайфунами, случившимися потом. То, что произошло тогда и после, равносильно попытке бросить 4000 яиц в гигантский смеситель, затем раскидать смесь по илу, потом навалить сверху новые слои ила и после всего этого — попытаться разобраться в получившейся мешанине. Четыре тысячи кораблей! Это миллионы обломков, большей частью, надо полагать, рассеянных по дну залива Имари. Из них только сотня или около того готова для показа публике. Хайясида все еще находится в самом начале работ, надеясь, что еще какая-нибудь находка вдохнет в других такую же страсть, как у него, и позволит продолжить исследования.
И все же не слишком рано сделать некоторые предварительные выводы. Из найденных обломков горшков почти все китайские, а не корейские, многие из них изготовлены в давно учрежденных мастерских Исина в Цзянсу. В самом деле, из всех найденных предметов лишь около 20 корейские — убедительное доказательство, что основные потери пришлись на долю китайского флота.
Как же так вышло?
Для мореходных судов главное значение имеет конструкция. А здесь, похоже, было немало сделанных кое-как, лишь бы побыстрее. Один из помощников Хайясиды, Рэндолл Сасаки из Техасского сельскохозяйственного и машинного университета, изучивший около 500 деревянных обломков, с удивлением обнаружил отверстия от гвоздей, находящиеся подозрительно близко друг к другу и сгруппированные так, словно строители использовали старые доски.
Есть и другие доказательства от самого Хайясиды. Он показал мне квадратный кусок дерева с двумя отверстиями.
— Это мачтовая опора, деревяшка, на которой стояла мачта, подкрепляемая двумя подпорками, вставленными вот в эти гнезда. Но взгляните: эти отверстия не по центру. Эту мачтовую опору сделал кто-то, не знавший что делает, — заметил он и добавил, подводя итог. — Знаете, что, на мой взгляд, действительно странно? Мы пока не нашли никаких свидетельств мореходности этих судов — клинообразных килей.
Эти свидетельства в совокупности с катастрофической потерей по меньшей мере одного крупного судна, которому полагалось бы иметь способность выплыть из тайфуна, предполагают поразительный, но логичный вывод: в ответ на безумные требования массового строительства с высокой скоростью строители флота Хубилая принялись импровизировать. Они брали любой доступный корабль, не глядя, мореходный он или нет, хорошие ставили в строй, а плохие переделывали с помощью подручных материалов. За исключением новых судов, построенных корейцами (от которых не найдено ни одного фрагмента), огромное большинство флота вторжения состояло из плоскодонных речных барж, совершенно непригодных для плавания в открытом море. Хайясида также гадает насчет еще одной возможности, на которую наводит употребление некачественной древесины и плохая конструкция судов: не была ли оппозиция планам Хубилая столь сильна, что рабочие действительно занимались саботажем? В любом случае амбиции Хубилая привели к массовому отказу от контроля над качеством продукции. Я чуть ли не слышу лицемерные слова десятков надзирающих за строительством кораблей, дружно с гордостью заявляющих, что приказ выполнен и все суда готовы. Никто не сообщил хану, что если на море станет неспокойно, то эти суда окажутся смертельными ловушками.