Страница 13 из 88
Хасан недолго наслаждался своим новым статусом — через два года он был заколот своим более ортодоксальным родственником. Но доктрина Воскрешения с этим Хасаном в качестве мессианского лидера стала частью асассинских верований.
Правда, это новшество не следовало открывать миру: оно оставалось исмаилитским секретом, защищенным постулатом, что дозволено все — даже отступление от принципов, — если это сохраняет ядро исмаилитских верований. Следовательно, вполне допустимо прикидываться человеком более ортодоксальных религиозных взглядов, если это помогает выжить. Любого рода внешние законы, даже исмаилитские, суть всего лишь «временная оболочка», под которой лежит скрытая истина. По сравнению с этой внутренней истиной не имели значения ни шариат, ни вообще вся нравственность в том смысле, в каком ее понимал внешний мир, ибо в ней заключалась кияма — Воскрешение. Наверное, именно этой двуличностью можно объяснить внезапное, пусть и кратковременное, изменение, озвученное в 1210 году тогдашним имамом Джелал ад-Дином. Поразив своих последователей и весь исламский мир, он объявил, что пришло время возвращения в традиционный ислам. Он так убедительно обратился ко всем другим исламским лидерам, что те поверили ему. Лишь его смерть позволила остальным членам секты вернуться к убийствам и разбою.
Однако секта асассинов характеризуется не только двуличностью и насилием. В конце концов, они утверждали, что их вера и есть правдивая воля Аллаха. А правде никогда не помешает дополнительная помощь в виде разума и науки; потому, как это ни удивительно, исмаилитские имамы любили не только эзотерические знания, но и объективные. Они построили знаменитую библиотеку и принимали ученых с распростертыми объятиями. Одним из них был знаменитый астроном и теолог Насир ад-Дин Туси, который много лет жил в Аламуте.
Они все еще обитали там, время от времени убивая кого-нибудь, когда в 1219 году монголы напали на их нового восточного соседа, султанат Хорезм, выскочка-шах которого изгнал в 1194 году сельджуков. В катаклизме 1219–1222 годов погибло свыше миллиона жителей Средней Азии, были уничтожены великие города, а государство рассыпалось на обломки. Обычно великая смута благоприятствовала асассинам — можно было захватить под шумок новые замки и обратить неофитов в свою веру видениями исламского возрождения. Поэтому нет ничего удивительного в том, что Мункэ опасался за свою жизнь и сделал асассинов первой мишенью, когда решил раздвинуть границы империи на запад под предводительством Хулагу.
Это был вызов, который требовал энергичного руководства. Но у асассинов не было ничего подобного. Занимавший должность имама Ала ад-Дин, которому было только тридцать с небольшим лет, сошел с ума от изоляции, спиртного и некритического повиновения окружающих. Все знали, что его любовница была женой красивого юноши по имени Хасан (еще одного!), который попал в плен к монголам во время их первого вторжения, сбежал, присоединился к асассинам и стал своего рода комнатной собачкой при психически неустойчивом Ала ад-Дине, пребывая то в фаворе, то в немилости. Хасану приходилось одеваться в лохмотья, как его эксцентричный хозяин, который кулаком выбил ему почти все зубы и отрезал часть от «орудия его мужественности». И в довершение всего, «развлекаясь с женой Хасана, Ала ад-Дин не избегал и Хасана». Щербатый, с наполовину отрезанным пенисом, содомизируемый рогоносец — у этого Хасана хватало причин негодовать на своего хозяина, как и у многих других, в том числе собственного сына Ала ад-Дина, Руки ад-Дина, юнца, которому еще не исполнилось и двадцати. «В своем сумасшествии и меланхолическом безумии, — писал Джувейни, — [Ала ад-Дин] постоянно мучил и донимал [мальчика] без всякой причины». Его заставляли оставаться в женских покоях рядом с покоями отца, откуда он сбегал побродить по замку только в отсутствие имама. До ужаса боясь пьяных безумств отца, он пришел к убеждению, что единственный способ выжить — это поднять мятеж, захватить свое наследие и подчиниться монголам. Замок мог бы продержаться много лет, задержав наступление монголов, и, наверное, даже сохранить независимость на всем протяжении их оккупации — но только не при такой никуда не годной паре на самом верху.
В ноябре 1255 года юный Рукн ад-Дин активно планировал свое выступление, когда вождь асассинов отправился в близлежащую долину, очевидно, проверить отару овец. В последнюю ночь месяца кто-то посторонний напал на него и двух его спящих слуг. Его нашли на следующее утро, «голова у него была отрублена ударом топора». Один слуга был настолько тяжело ранен, что умер, другой же выздоровел, но не смог пролить свет на личность убийцы. Некоторые поговаривали, что это сделал сам Рукн, однако тот валялся в постели с горячкой. Значит, это должен быть Хасан. В самом деле, его жена под нажимом призналась, что ей известно о заговоре. Конечно, Рукн мог в нем участвовать, мало того, с высокой вероятностью участвовал, поскольку сам Хасан, прежде чем его успели допросить, тоже был обезглавлен неким неопознанным лицом с топором, пока стерег овец. Вся его семья была казнена и сожжена — удобно и быстро. Рукн ад-Дин стал новым и в равной степени неадекватным лидером.
Теперь он был волен договариваться о выживании. Он переехал в другой замок, Маймундиз, и отправил гонцов в местную штаб-квартиру монголов в Хамадане — сообщить, что готов покориться. Оттуда пришел ответ, что вскоре ожидается прибытие Хулагу и покорность следует изъявить ему. Рукн начал тянуть время. Прошло пять месяцев. В мае 1256 года он отправил брата к Хулагу, находившемуся теперь в пяти днях пути, в Дамарванде. Хулагу ответил, что Рукну требуется всего лишь уничтожить свои замки и приехать лично. Рукн снова стал вилять, умоляя дать ему еще немного времени, даже произвел несколько символических разрушений, но главные замки оставил нетронутыми. В доказательство своих добрых намерений новоявленный имам прислал в заложники шестилетнего сына. Но когда выяснилось, что этот заложник — внебрачный сын Рукна от курдской служанки, Хулагу отправил мальчика обратно, как не имеющего никакого значения.
Уже наступил ноябрь; Рукн увиливал почти год, и монголы подступили к нему вплотную. Астроном Туси сказал, что звезды не одобряют сопротивления, лучше сдаться — что Рукн в конце концов и сделал. Хулагу поступил как надлежало: принял его со всем положенным имаму почетом и роздал подарки Рукна монгольским воинам. Рукн пробыл с Хулагу достаточно долго, чтобы положить глаз на монгольскую девушку, и ему позволили пополнить ею свой гарем. Он также до крайности увлекся боями верблюдов, и в ответ на это Хулагу подарил ему 100 верблюдиц. Очевидно, чувствуя себя в полной безопасности в качестве гостя Хулагу, Рукн не проявил должной радости при этой милости — верблюдицы-то не дерутся! «Как я могу ждать, пока они дадут потомство?» — жаловался он. Однако Хулагу пока был вполне расположен проявлять великодушие, поскольку хорошее обращение с этим имамом могло избавить монголов от хлопот, связанных с необходимостью штурмовать один замок за другим.
И это сработало: большинство замков открыли ворота перед завоевателями. Лишь Аламут, Ламасар и Гирдкух не сдались. Два последних продержались еще не один год — веское доказательство, что эти замки и в самом деле были неприступными, если твердо решали сопротивляться. Что касается Аламута, то прибытие в ноябре 1256 года монгольского войска вкупе с капитуляцией Рукна через месяц убедили его коменданта передумать. Обитатели вышли, и монголы сожгли крепость. Пропало бы и все хранившееся в ней, если бы Джувейни, уже служивший монголам, не предложил проверить библиотеку, из которой он изъял Кораны, астрономические инструменты и коллекцию исторических сочинений. Он заметил, что замок был в очень хорошем состоянии и смог бы продержаться почти бесконечно долго.
Примерно 12 000 человек, принадлежащих к элите низаритов, были убиты. Сам же Рукн ад-Дин оказался в роли мавра, который сделал свое дело и в конечном итоге тоже будет отправлен на тот свет, так как асассины либо сопротивлялись, либо медлили капитулировать. Тем не менее Хулагу терпел Рукна еще некоторое время, осознавая, что казнь добровольно сдавшегося вождя будет не слишком хорошим посланием, отправленным другим потенциальным вассалам. Однако Рукн сам подписал себе смертный приговор, потребовав, чтобы ему позволили предстать перед Мункэ в Каракоруме. Хулагу это вполне устраивало: таким образом юный имам будет убран с дороги. Поэтому Рукн отправился через всю Среднюю Азию ко двору Мункэ, где через несколько месяцев его ждал весьма холодный прием. «Отправляйся домой и уничтожь свои замки», — приказал ему Мункэ. Но по пути домой, около горного хребта Хангай, сопровождающие монголы, отведя и Рукна, и его свиту в сторону, предали его спутников мечу, а его — в конце концов, он все еще был вождем — забили ногами, оказав ему таким образом подобающую вождю честь: смерть без пролития крови.