Кондотьер

Первый из мужчин дергается на ходу, его разворачивает назад от мощного удара в плечо, а вторая пуля бьет в грудь, разрывая галстук и манишку. Очередь в того, что слева, но он уходит с линии огня и вскидывает руку со стволом. Быстро, очень быстро, но все-таки медленно. Натали успевает первой. Выстрел, выстрел. Две пули, — одна за другой, как на стрельбище, — бьют в десятку, в переносицу и в лоб, а «Стечкин» уже летит вместе с телом вправо… а там… Там все уже кончено. Незнакомый высокий парень, которого, вроде бы, и не было здесь еще мгновение назад, застрелил третьего боевика, и Натали доворачивает еще чуть-чуть вправо, чтобы перекрыть последний оставшийся незащищенным сектор.

«Поздно…»

Ствол смотрит ей прямо в глаза. Один жалкий удар сердца, и не успевающая за событиями рука со «Стечкиным»…

Выстрел прозвучал над самым ухом, вломив в висок с такой силой, что ее качнуло в сторону. Но зато никто уже не целился в лоб. Пуля попала боевику прямо между глаз.

«Хороший выстрел!» — Она оглянулась и встретила понимающий взгляд Генриха, ствол вскинутого в правой руке «Вальтера Эйч Пи» еще дымился.

— Все! Все! — остановил он Натали, когда та попробовала отвернуться. — Все кончено. Их было четверо. Больше нет…

Стрельба утихла, началась истерика. Была б его воля, Генрих ушел, не задумываясь. Но приходилось думать о многом сразу, и он остался. Сидел в уголке на кожаном диване вместе с Натальей, курил, пил водку прямо из горлышка и наблюдал за охватившим дом Ростовцевых безумием. Генрих молчал, что тут скажешь? Молчала и Наталья. Сидела, чуть отодвинувшись — насколько позволял диванчик — сохраняла дистанцию, но была настолько рядом, насколько это вообще возможно в данной ситуации. Во всяком случае, Генрих не только вдыхал запах ее духов и пота, но ощущал, кажется, даже тепло ее тела, что было странно, если учесть, сколько на них было надето разной одежды.

— Вы очень хорошо стреляете, Наташа, — сказал он, наконец, передавая ей бутылку.

— Да, и вы не промах! — выдохнула папиросный дым женщина. — Честно говоря, я едва не описалась. Оборачиваюсь, а он, сука, мне в лоб целится. С семи метров — верная смерть.

— Да, уж! — он посмотрел, как она пьет и перевел взгляд на полицейских, собиравших показания. — Интересно, они хоть понимают, что тут произошло?

— Это вряд ли!

И в самом деле. Факты, как они открылись всем присутствующим уже через несколько минут после инцидента, были просты и очевидны. Четверо нападавших. Молодые мужчины без документов и других идентифицирующих предметов. Вооружены пистолетами и револьверами. Стреляли. Целились в Генриха и, возможно, но не обязательно, в Наталью. Все убиты Натальей и Генрихом в целях самообороны из зарегистрированного оружия, на ношение которого имеются разрешения, выданные Спецотделом МВД. Вроде бы, — так показывают некоторые очевидцы — участвовал в инциденте еще один стрелок, защищавший, как кажется, Генриха, но про этого высокого молодого господина ничего более известно не было. Последнее, что выяснилось во время опроса свидетелей, это то, что нападавшие приехали к дому Ростовцевых на двух машинах, но автомобилей этих к моменту прибытия полиции и след простыл.

— Вы свободны, госпожа Цельге, — поклонился молодой жандармский офицер. — И вы тоже, господин Воинов. Если у нас возникнут вопросы, мы с вами обязательно свяжемся.

— Будем рады помочь следствию! — Генрих встал, вздохнул коротко, переживая волну боли, прокатившейся через грудь, подал руку Наталье. — Пойдемте, Наталья Викторовна. Ночь на дворе, а мы с раннего утра на ногах.

Наталья руку приняла и молча последовала за ним. Короткое и яростное боестолкновение истерики у нее не вызвало, но ввергло в некое подобие философского настроения. Мрачного русского фатализма, если говорить правду. Но и то верно, что, памятуя о событиях на Тюремном мосту, Генрих от нее такой прыти не ожидал. Впрочем, факты упрямая вещь: Наталья действовала на равных с Конрадом, если не лучше.

«Пожалуй, что и лучше! А ведь Конрад…»

Конрад — действующий оперативник контрразведки. Вот и думай теперь, кто же она такая, Наталья Викторовна Цельге, и отчего не добила его позавчера вечером на мосту. Одно ясно, сегодня она его, похоже, уберегла от пули во второй раз. Он ее, правда, тоже.

Между тем, вот он — двор, машина, выезд на улицу.

— Езжайте по Петроградской на Большую Зелейную, затем налево на Барочную и сразу направо на Петрозаводскую, налево на Ладейнопольскую и снова направо на Пудожскую. Запомнили?

— Не ошибусь!

— Тогда вперед!

И они поехали. Маршрут Генрих проложил по памяти, предполагая, что Людвиг его маневр поймет и подключится так быстро, как только сможет. Игра в «левый поворот, правый поворот» известна с тех пор, как автомобилей стало больше двух. Так он думал, и не ошибся. На Пудожской было пустынно — три часа ночи все-таки — и машину, мигнувшую габаритными огнями справа у тротуара Генрих заметил сразу.

— Притормозите, когда будем проезжать! — попросил он, не вдаваясь в объяснения, но Наталья ничего и не спрашивала. Поравнялась с тяжелым крестьянским «Кочем», притормозила, и Генрих увидел за баранкой Людвига.

— Паркуйтесь, где получится. Это за нами!

— Как прикажете! — пожала она плечами.

Притерла «Кокер» к тротуару, заглушила мотор.

— Идемте!

— Ведите, сударь! — в голосе ирония, но не спорит и вопросов не задает.

«И то хорошо!»

Вышли из «Кокера», перешли в «Коч», закурили, пока Людвиг выруливал через улицы и переулки Петроградской стороны к Большому проспекту.

— Вроде бы, чисто, — машина вывернула на проспект и понеслась к Васильевскому острову.

— Куда мы едем? — поинтересовалась молчавшая до сих пор Наталья.

— На прежнюю квартиру вам возвращаться не резон.

— Понятно.

— У Натальи Викторовны в Тарасовом проезде вещи остались, — Генрих достал из кармана фляжку и стал отвинчивать колпачок. — Кофр и наплечная сумка. Будете? — протянул он Наталье флягу.

— Давайте!

— Ваши вещи забирает с квартиры один мой коллега, — объяснил Людвиг. — Вернее, забрал, когда вы еще у Ростовцевых с жандармами общались. Я тогда сразу понял, что вам не стоит возвращаться в Тарасов проезд. Утром жандармские дознаватели сопоставят данные и сразу же сообразят, что это уже второй случай за два дня с одними и теми же участниками.

— Ну да, бывает! — коротко и сухо-иронично бросил Генрих, забирая у Натальи значительно полегчавшую фляжку.

— Ну, если бы у вас были настоящие бумаги, можно было бы и не волноваться, — продолжал между тем Людвиг. — Но у вас Генрих, уж извините, липа хоть и качественная, но все-таки липа. Для того, чтобы выяснить, что никакого Генриха Воинова в королевстве Вюртемберг с роду не бывало, много времени не потребуется. А у вас, госпожа Цельге, документы и вовсе стремные. В городе нет ни одной Натальи Цельге. Тут уж, как говорится, только в адресное бюро заглянешь, как вся правда и откроется.

— А если я из Новгорода или Новогрудка?

— Ну, да! — кивнул Генрих. — Империя большая, и городов в ней пруд пруди. И это еще, не считая деревень.

— Проехали! — повела плечом Наталья. — Так мы на другую квартиру перебираемся?

— Угол Малого проспекта и 15-й линии. Дом старый, но квартира хорошая. Лифт, кухня, то да се.

— Звучит соблазнительно, — усмехнулась Наталья.

— Людвиг плохого не предложит, — вздохнул Генрих. — Мне лишь бы где жить по чину не полагается, так что не бойтесь, Наталья Викторовна, будет вам, где душ принять и голову приклонить.

Квартира на Васильевском острове оказалась огромной. Семь больших комнат, длинный коридор и еще один — покороче, кухня, две уборных и две ванных комнаты, не считая кладовок, стенных шкафов и встроенной гардеробной. И все это, как ни странно, обжитое. Посуда, мебель, постельное белье, полотенца и бутылка коньяка на тумбе трюмо. Не забыли и про ее вещи. Людвиг не соврал, их забрали из квартиры в Тарасовом проезде и аккуратно разложили в ящиках комода. Не сказать, чтобы ей нравилось, когда трогают ее белье, но, с другой стороны, имелось некое извращенное очарование в том, как дотошно выполняли люди Генриха его распоряжения.