Сказание о 'Сибирякове'

На хуторе, кроме пленных, жили и русские девушки. Угнанных на чужбину советских граждан здесь называли восточными рабочими. Они хоть и считались "вольными", но надзор над ними осуществлялся строжайший. Большинство девушек были из Ленинградской области. Жили они отдельно, а в поле нередко встречались с парнями.

Однажды Ивана заставили копать на хозяйском дворе погреб. Жара стояла, как в пекле. Кидал, кидал землю - заморился, воткнул лопату в глину, вылез из ямы, свернул цигарку, прилег. Глотнул едкого дыма, слеза выкатилась, прищурился, а открыл глаза: девушка идет. По всему видать, русская - одета плохо, на ногах деревянные башмаки. Согнулась в три погибели под тяжестью двух бадей с водой, ноги в коленках подламываются.

Вскочил Иван, подбежал:

- Давайте подмогну! Сорветесь ведь, сестренка.

Девушка подняла ресницы. На Алексеева смотрели огромные голубые, как васильки, глаза. Прочел в них Иван тихую печаль, страданье.

- Давайте подмогну! Нельзя же так, - повторил матрос.

- Что вы, что вы! - девушка испуганно оглядела двор. - Хозяйка увидит. Вот передохну только.

Иван помог поставить на землю бадьи, опустился на колени, вытер пот с лица и аккуратно через край попил холодной колодезной воды.

- Хорошая, студеная, как дома в деревне, - похвалил Алексеев и спросил: Зовут-то вас как?

- Катя Крючкова. А вас?

- Меня Иван Алексеев, а кличут меня тут Портной. Специальность у меня гражданская такая была.

Ну, а сам я моряк, вернее - бывший моряк. Потопили наш корабль.

- А я из города Пушкино, это под Ленинградом, знаете? Много девушек оттуда угнали, кого в Германию, кого сюда, в. Польшу.

- Чего делаете тут?

- Работаем, конца ей нет, работе. Хозяева отдыха не дают, злющие, жадные. А вот простой народ здесь хороший, такой же, как мы, сочувствует, помогает, чем может. Им тоже трудно, ох, трудно!

Девушка схватилась за коромысло, но Иван остановил ее:

- Погоди-ка, Катя, что скажу. Приходи сюда почаще. Завтра сможешь? Я дней пять буду тут в земле ковыряться. Придёшь?

Девушка с минуту помолчала, опустив ресницы, потом тихо, чуть слышно ответила:

- Приду.

С того дня Иван и Катя виделись почти каждый день. И хоть встречи иногда продолжались всего несколько минут, силы у них прибавлялись от коротких, наспех брошенных друг другу слов.

А однажды они провели вместе целый вечер. Он целовал ее горячие губы, чувствовал теплое дыхание на своей щеке, густые Катины волосы приятно щекотали его лицо. От них струился нежный запах свежего сена. Они оба мечтали о времени, когда окончится война. Конечно же, разобьет врага Красная Армия, выручит их из беды. И тогда уже можно будет встречаться не украдкой, а смело идти рядом, у всего света на виду.

Мечтали они с Катей пожениться, бежать вместе задумали, а судьба решила иначе. Теперь рвутся их сердца навстречу, а встретиться не могут.

* * *

Эх, как же нескладно все получается у него в жизни! Ночь тянулась долго, томительно. В который раз достал Иван заветное письмецо, стал читать.

"Здравствуй, Ваня! Пишу я тебе, а у самой руки дрожат и сердце стучит. Думала, уж не увижу тебя больше, и вдруг все так сложилось. Приехал посыльный от вашего пана, Матек, ты, должно, знаешь его, высокий такой блондин. Увидел меня и рассказал про тебя. Нет у меня слов, чтобы описать радость. Мысли путаются от. волнения, да еще Матек торопит: ему ехать надо.

Ты, наверное, думаешь, почему я не пришла тогда? Может, такая мысль была, что я струсила? Нет, Ванюша. Приключилось со мной несчастье. Расскажу все, как было. Помнишь, мы назначили свидание в полночь за овином? Как пришла я домой после нашего сговора, хозяйка велела мне отправляться вместе с управляющим на соседнюю усадьбу, туда муж ее уехал еще с утра. Им нужно было отвезти какой-то груз. Никак я тебе о том сообщить не могла. Потом подумала: "Немец этот живет недалеко, километров двадцать пять от нас, скоро обернусь и к полночи поспею".

Приехали на место, а там хозяева гуляют, самогон пьют. Передала, что велено было, собралась в обратный путь, а он кричит управляющему: "Распрягай лошадей!" Замерла у меня душа: время-то уж к восьми подбирается. "Не поспею, думаю,- если задержусь". Приглашает хозяин к столу, а у меня ноги словно к полу приросли. Но подавила свой страх, выпила рюмку. А хозяин, жирный кобель, полез ко мне обниматься. Сама уж не помню, как вышло, только размахнулась да как ударю его по толстой морде! Вскочила и бежать. Перехватили звери, избили так, что сознания лишилась.

Очнулась. Луна белая, как саван, надо мной висит. Во рту солоно. Вспомнила все, побежала. Сердце вперед летит, а ноги мои за ним не поспевают. Как птица подбитая к гнезду, летела. А тут еще ливень хлынул. Уж не помню, много ли, мало ли бежала, только вдруг мочи не стало, упала. И дума одна: не свидимся уж боле, улетел соколик мой ясный на волю.

Насилу доплелась до хутора. Хозяйка, немка злющая, давай хлестать меня по лицу чем ни попадя.

Ваня, милый! Поведала тебе про то, как все было. Хочется еще поговорить с тобой, да уж Матек за письмом идет. До свидания, родной, шлю тебе поклон. Еще забыла сказать, видела Дусю, она рассказала, как вас схватили. Сама она вернулась и работает неподалеку на одном хуторе.

Василек"

Хоть и крепкий был человек Иван Алексеев, а тут вдруг обмяк. Словно железным обручем сдавило горло, дышать стало трудно, на лбу выступили росинки.

Да, вот почему не пришла Катя. А как он ждал тогда, и сердце словно чуяло недоброе...

Нервничал он в ту ночь. Саша Решин, товарищ, тоже нервничал. Дуся его пришла, а вот Кати не было. Алексеев метался, как волк, попавший в капкан. Друзья понимали его и терпеливо ожидали решения. Минуты не шли, а летели. Когда небо на востоке начало светлеть, он твердо сказал:

- Больше ждать нельзя. Идем! И они отправились в путь втроем. Было это шестнадцатого мая сорок четвертого года. От линии фронта беглецов отделяло больше тысячи километров, шансов добраться к своим было очень мало. Но они упорно шли к заветной цели.

Так минуло две недели. Истощённые, голодные, они еле передвигали ноги. Все, что удалось припасти на дорогу, было давно съедено. Питались корой, корнями, травой.

Однажды ранним утром, когда солнце только позолотило верхушки деревьев, мужчины, оставив Дусю в лесу, направились к уединенному хутору: голод стал нестерпимым. Решились достать еду во что бы то ни стало.

Осторожно подошли к дому. Навстречу выскочила огромная собака, принялась свирепо лаять. И надо же было такому случиться: в доме оказались немецкие солдаты. Бежать некуда, да и сил нет. Гитлеровцы окружили обессилевших парней; тыкая автоматами в грудь, принялись допрашивать: кто такие, зачем сюда пришли?

Снова попали Алексеев и Решин в концентрационный лагерь. Ох, и поиздевался же над ними комендант! Двадцать один день продержали их в карцере - сырой яме, а потом отвезли к прежнему хозяину. Надеялся Иван увидеть Катю, но никто не мог сказать, куда она исчезла.

Днем вместе со всеми Алексеев работал в поле. Вечером пленных запирали в темном бараке за колючей проволокой. Следили теперь за ними строго.

Совсем потерял Иван надежду снова встретиться с девушкой.

И вот когда Матек привез ему письмо, оторопел: от кого бы? Быстро сунул в карман, чтобы не заметили. Прочитать удалось только вечером, в бараке. Так и берег это письмо. Ведь только и осталась у него на чужбине одна радость Катина ласка. Но встретиться опять не удалось.

Утром всех погнали на работу, только Ивану и Решину велено было остаться. Через полчаса их вели под конвоем в штрафной лагерь, который пленные прозвали "Железка". Отсюда узников гоняли на разгрузку колючей проволоки. Работа была тяжелая, руки вечно в ссадинах, кровоподтеках, нарывах.

"Старое припомнили, - понял Алексеев, когда его привели в барак. - Жаль, что не успел написать ответ Кате. Теперь уже не удастся".