Страница 16 из 30
Тот сильно вздрогнул и отпрянул, ошеломленно уставившись на молодого человека, словно увидел умершего родственника.
— Вы что-то сказали? — громким шепотом пробормотал он, приходя понемногу в себя. — Вы так меня напугали, — прошептали его синие сморщенные губы, — я не ожидал встретить здесь посетителей.
Его маленькие выцветшие глазки испытующе оглядывали незнакомца.
— Простите, что испугал вас, — начал молодой человек, чувствуя неловкость и не зная, что сказать дальше.
— Пустяки, — скороговоркой проговорил старик, овладев уже обычным голосом и все еще пристально изучая лицо незнакомца, — просто я был погружен в мысли и не заметил вас.
— Я хотел спросить, — начал молодой посетитель и запнулся. — Ведь в вашем музее выставлены одни ископаемые, окаменелые ископаемые, — зачем-то поправился он, вообразив, что его не поймут. — В банке, — пояснил он, — спиртовой препарат. По-моему, он совсем свежий. Кажется, скорпион.
— Свежий, — внезапно изменившимся скрипучим голосом повторил старик, совсем свежий, вы правильно отметили. — Непонятная бледность проступила вдруг сквозь желтизну его лица. — Этому экспонату уже скоро двадцать шесть лет… но это тоже ископаемое, вполне ископаемое, хотя мы встретили его живым…
— Ваш экспонат мой ровесник, — оживился молодой посетитель, не замечая перемен, происшедших с его собеседником. — Вот удивительно! А как он попал в музей? Кто его нашел? Я полагал, сэр, что ископаемое — это во всех случаях ископаемое и его отыскивают в земле. А вы говорите, что это…
— А это двигалось по земле, и довольно проворно, впрочем, другие суставчатые химеры были еще проворнее, — задумчиво, в замедленном темпе проговорил старик и часто заморгал слезящимися глазами. Казалось, что-то напомнило ему не совсем обычный эпизод из его долгой жизни и воспоминания расстроили его.
— Вы, вероятно, знаете его историю? — донимал расспросами молодой посетитель старца. — В самом деле скорпиона нашли живым?!
Старик молчал и только моргал глазами, веки его стали совсем красными. Молчание затянулось. Неожиданно старик прервал его.
— Вы еще молоды, и вам многое предстоит узнать, — с хрипотцой пробормотал он и повторил: — Вы еще так молоды…
— Мне двадцать шесть, — сконфуженно напомнил посетитель.
— Вам двадцать шесть? — Старик еще раз мягко взглянул на собеседника. Что ж, так и быть, пожалуй, я расскажу вам историю, связанную с этим экспонатом, чтобы вам стало понятным, почему он здесь, — неожиданно согласился старик. Он тотчас пригласил молодого собеседника в свой кабинет.
Это была узкая длинная комната с высоким потолком. Пол, два потемневших от времени письменных стола и диван были завалены обломками серовато-бурого сланца и картонными коробками с окаменевшими реликвиями древнейших эпох.
— Присаживайтесь, — предложил глуховатым голосом старец и убрал с кожаного кресла каменный барельеф, похожий на огромную лилию. Несмотря на середину дня и высокое узкое окно из целого стекла, в комнате стоял полумрак. Старик включил освещение. Атмосфера таинственности, свойственная в большей или меньшей степени каждому научному кабинету, почти осязаемо окутала молодого посетителя. Старый ученый погрузился до подбородка в кресло у стола и, уставившись маленькими бесцветными глазками в обрамлении красных, припухших век куда-то в переносицу гостя, внезапно начал:
— Мне было тогда, — на мгновение он умолк, — словом, я тогда был в два раза старше вас. И произошло все это в неисследованном районе Чили, в пустынной местности к северу от города Токопильи, примерно в двух с половиной милях от Тихоокеанского побережья…
И скоро из рассказа старика начала вырисовываться весьма необычная история…
Слегка волнистая равнина, безлюдная и пустынная, не имела конца. Под горячими лучами солнца ее гнетущее однообразие скрашивалось лишь бирюзовой голубизной неба и мерцавшими по временам вспышками ослепительных игл света, отброшенных гранями камней. От зноя пересыхало в горле. Короткие лиловые тени от камней и скал дрожали, волновались и растекались в полуденном жарком мареве, как в причудливых видениях сюрреалистов.
По пескам медленно тащился большой фургон, запряженный лошадьми, и всадник на худосочном чалом коне с чеканной серебряной уздечкой. Человек с лицом и руками цвета бронзы и властным орлиным профилем в одежде из домотканой пестрой материи подъехал к дышлу фургона. Из кибитки высунулась голова в широкополой островерхой шляпе и вопросительно повернулась к всаднику.
— Что скажешь? — спросил человек по-английски.
— Море, — возвестил индеец, протянув вперед заскорузлый палец. Он говорил на одном из перуанских наречий, но белые люди немного понимали его язык.
— Где ты увидел море? — удивился человек в фургоне и даже привстал, чтобы лучше видеть.
— Там, за холмами, море, — настаивал индеец.
— Не болтай вздор, — попробовал вразумить его человек в широкополой шляпе, — ты говорил, что до моря далеко. Ты, должно быть, не знаешь ни местности, ни куда привел нас. И зачем только ты нам навязался?! Я думаю, — обратился он к компаньону в глубине фургона, — мы заблудились.
— Не заблудились, — меланхолично возразил человек с орлиным профилем. Там, за холмами, море, — продолжал повторять он, — до моря далеко. Дальше я не пойду. Мне дальше нельзя. — Глаза его испуганно бегали по сторонам.
— Чего он боится? — спросил второй путник из фургона.
— Далеко ли до берега? — отрывисто спросил первый.
— Когда тени станут такие, — и краснокожий проводник составил замысловатую комбинацию из обеих рук и части своей груди, — лама добежит до воды.
— Не побежать ли и нам, как ламы? — задумчиво проговорил человек в широкополой шляпе. — Почему ты не хочешь вести нас дальше? — резко заговорил он. — Мы заплатим. Ты не можешь оставить нас!
— Дайте, сколько обещали, — сказал меднолицый проводник, — и я уйду. — И он повернул худого чалого коня назад.
— Ну что с ним поделаешь? — в раздумье сказал человек в широкополой шляпе.
— Придется отпустить его, — донеслось из глубины фургона.
— Отпустить и остаться одним в совершенно незнакомом месте? Колею скоро заметет песком, — словно жалуясь, проговорил человек, державший вожжи.
— Справимся, — убежденно заявил его компаньон, просовывая непокрытую голову в щель между полотнищами брезента.
— Ты хорошо знаешь эти места? — обратился первый к проводнику.
— Нет, — последовал лаконичный ответ.
— Он не хочет признаться, чтобы мы не задержали его. Он может уйти и не получив обещанного вознаграждения, — сказал человек с вожжами.
— В какую сторону нам направиться, чтобы выйти к берегу? — снова спросил он, словно примирившись с мыслью, что они останутся одни в пустыне. Он соскочил на землю и раза два подпрыгнул, расправляя затекшие ноги. Индеец равнодушно протянул руку и с бесстрастным лицом указал направление.
— Справьтесь по компасу, — предложил его спутник, — и расплатитесь с ним. К силурийским песчаникам мы двинемся одни.
— Придется, — нехотя согласился человек в широкополой шляпе и, забравшись снова в фургон, стал отсчитывать шиллинги.
— Вот, бери, — сказал он, появляясь снова и протягивая раскрытую ладонь меднолицему всаднику. Тот взял деньги, долго недоверчиво пересчитывал, потом спрятал в потертый кожаный кисет и, не простившись, пустил коня рысью.
— Заплатим вдвое! — прокричал ему вслед возница, вдруг спохватившись, но кричал напрасно. Пыли не было, из-под копыт летели камни и пригоршни крупного песка. Всадник в пончо — одежде, похожей на одеяло, в отверстие которого он продел голову, — начал вскачь огибать невысокий песчаный холм. Через двадцать секунд он навсегда скрылся от взоров раздосадованных путников за извилистым гребнем бугра. Эти двое продолжали еще стоять, прислушиваясь к щемящему чувству, возникшему после того, как затих вдали топот копыт.
— Поехали, — нарочито спокойным тоном сказал человек с непокрытой головой, забираясь под брезент.