Страница 6 из 13
-Де Бриньи, де Бриньи; - вторило, отражаясь, эхо, уходя в расщелины, горного тумана.
-Что с вами матушка? - задавала вопрос сестра Хевронья, смотря на настоятельницу. Видя, как подкашиваются её ноги. По бледным щекам матушки, еле заметным всполохом выступал румянец. Затем потекли слёзы.
- Прикажи открывать Хевронья.
Открывайте сёстра! - приказала она, спускаясь со стены.
- Примем гостеприимно воинство Христово.
Готовьте трапезную, - послышались приказы.
- Запрет на чревоугодие и уныние на время отменяется, - сказала она подоспевшим сёстрам,
Едва заметно улыбаясь кончиками губ.
Послышались шушуканье, шуршание сутан.
Руки сами потянулись вверх, поправляя головные уборы. Раздался звон глиняной посуды. Массивные засовы с лязгом стали открываться. И через образовавшийся проход в скале, через мост, приведённым в действие невидимым подъёмным механизмом. По двое, в ряд стало заезжать, рыцарское войско. В туниках
Одетых поверх боевых кольчуг. Красные санитарные кресты, которых выглядели в эту минуту, особенно праздно.
-Хвала! Хвала! Господу нашему!
Хвала воинству господнему, вставшему на защиту гроба господнего! - шептали уста, взволнованных сестёр.
Два друга.
Сегодня главный гребной канал, в Венеции выглядит несколько празднично.
Пробудившееся недавно солнце, заглянув сюда утром, зажгла стёкла в зданиях. И они словно зеркала стали пылать, отбрасывая свой пожар, чтобы охладить его в водной ряби гребного канала.
Спящие гребцы пробудились на своих гондолах.
И словно грациозные цапли стали поправлять свои перья, ожидая клиентов, у входа центрального гостиничного двора.
Из вестибюля парадной, гостиничной таверны.
С иероглифами на вывеске, "Для жителей востока" вышли двое. Юноша в одежде господина, и пожилой слуга, в восточном халате,
Подпоясанным кушаком, где из-за пояса,
Украшенный искусной резьбой серебром по золоту топорщилась, кривой Дамасский клинок.
На голове слуги была чалма, от чего лицо, обрамляющее чёрной бородой, выглядело строго. Юноша напротив был одет в свободный
Европейский костюм, и с первого вида, напоминал скорее, тех людей которые управляли лодками.
Но если присмотреться, то можно было заметить расписной камзол, с кружевными рукавами. А на груди, жабо, работы венецианских белошвеек. Добротные туфли, с золотыми пряжками, весело скрипели, переходя в непрерывную игру, когда юноша ускорял шаг. И казалось что он идёт не по дощатой мостовой, а по первому морозному снегу, выпавшему утром.
И все сравнения ушли бы в сторону, если бы вместо обычного парика, на голове у юноши
Не была одета чалма, из тёмного муслина,
А в середине, не красовался большой рубин, с вправленным в него, бирюзовым пером неизвестной птицы.
Пройдя немного, быстрым шагом по дощатому
настилу, поверх щербатого тротуара, юноша резко остановился.
-Малик!;- послышалось сзади отстающего слуги,- прошу тебя ради Аллаха, не надо так торопиться, будто за тобой гонится банда кривого Хасана.
-Я же просил не ходить за мной; - с раздражением в голосе ответил юноша, сторонясь, давая проход молодым торговкам, в нарядных чепцах, спешащих с корзинами на центральную площадь базарного рынка.
Не понимая восточного языка, они лишь стрельнули, косо глазами на странных прохожих.
Причём одна стала шептать что-то на ухо другой.
-Мирзой! - обратился молодой человек к слуге
На чисто венецианском языке.
- я же просил тебя не говорить при людях, на нашем языке дабы не вызывать ненужных подозрений; - сделал он замечание слуге.
- О, Аллах! - вскрикнул слуга, поднимая глаза и руки к небу и опуская их одновременно на лицо.
Сводя их воедино, на конце чёрной бороды,
принимая смиренно спокойный образ послушного слуги.
Пройдя пол квартала, где улица сворачивает за угол ведя в тупик. Где за массивными кованными воротами, распахнутыми ещё с вечера. У раскрашенных в чёрно белую полоску зебры столбов, находилась, мастерская для ремонта лодок, юноша остановился.
В изумительно прозрачной воде, уходящий в глубину синим отливом. Играло время от время солнце. На гладкой поверхности качались лодки,
закреплёнными концами пеньковых канатов
к кнехтам.
-Мирзу, ты бы не мог не ходить сюда; - обратился юноша к слуге; - спрячься, где нибудь, а то неудобно перед друзьями.
-А что? впрочем, я могу и за углом погулять, или вообще сделать вид, что мы не знакомы.
Переходя на Венецианскую речь, ответил слуга. И не дожидаясь одобрения, уселся на крашеный кнехт, и как бы замер, тупо глядя на поверхность канала. Затем, достав из полы халата, маленький коврик. Расстелив его на дощатой мостовой, встав на колени, начал молится, произнося не громкую молитву. Проходил второй период после утреннего намаза.
-У Алла у Акбар! У Алла а у Акбар!;- Слышалось со стороны, молитвы Мирзу.
Не прошло и минуты, как на территорию мастерской с противоположной стороны подошёл ещё один юноша. Одетый почти так же как первый. Только вместо чалмы, на его голове, соломенными буклями красовался напудренный парик. И вместо изящных пары туфель, на ногах были стоптанные башмаки с медными пряжками.
-Доброе утро, Малик, поднял он свою трость для приветствия и засовывая её под мышку.
- Салам Алейском, Шота. - приветствовал Малик, будто озираясь по сторонам.
Шота невольно поймал его беглый взгляд и увидел как его слуга Мирзой совершая утренний намаз, стоя на коленях на маленьком коврике. Мирзой отвешивал поклоны лицом своим повернувшись к востоку, где поднимающееся из - за домов утреннее солнце слепило глаза.
-Я смотрю, ты как всегда в окружении, нянек? - подколол Шота. И по красивому его лицу, пробежала тень кривой усмешки.
Малик промолчал.
-Цвинь, Цвинь,- раздалось щебетание трясогузки.
И через секунду она уже неслась прочь, то взлетая то опускаясь над тихой гладью гребного канала. Небольшая стайка ласточек, будто спустилась с небес. Пролетая над водой они едва коснулись воды, и так же стремглав взметнувшись в верх прицепились к фрамугам окон, продолжая кропотливую работу, над недостроенными гнёздами.
Снизу канала у самой воды, послышался всплеск вёсел, и к причалу неслышно, причалила гондола с весёлой кампанией молодёжи.
Четверо юношей и две привлекательные девушки, поднялись по шатким ступеням, на помост причала. По каменным, уходящим к воде ступеням. Поднялись на дощатую мостовую. Направляясь к мастерской для конопатки лодок.
Впереди компании шествовали два крепких юноша, бросаясь идентичностью зеркального изображения. Так походившим друг на друга, и отличавшимся друг от друга если только левым и правым положением или арабскими цифрами один или два. Причём преставление их местами не имело ни какого значения. Это были два красавца, с горящими как угли глазами. С загорелой и смуглой кожей испанских, донов или Мексиканских Мачо. Остальные двое имели не приметный вид, и отличались друг от друга если только комплекцией и ростом.
Один из них, что поменьше, был крепко посаженный малый, и походил на небольшую строительную кувалду каменотеса. А другой был наоборот, высокого роста. И из за этого казался неуклюжим словно весло гондолы. К тому же он был немного подслеповат и из под маленьких и слегка суженных глаз его, сверкали от солнечного света окуляры очков с тёмными стёклами. Очки были последнего новшеством. Входя в обиход, своим удобством уже начали вытеснять пенсне, монокли и лорнеты.
Чуть поодаль, стояли две барышни. С виду знатные, по пышным платьям, пошитым из Генуэзской парчи. И дорогими украшениями на ушах и шеи.
-Да! Малик, я чуть было не забыл представить вас; - спохватился обескуражено Шота. И беря девушек, чуть касаясь за их пальчики в белоснежных перчатках, слегка подвёл их поближе, представляя их.