Сумерки волков

Когда они стали встречаться с Марьяной, к этой шутке Левон добавил нечто вроде комплимента. Обнимая ее, хвастался перед гостями:

– А в жены взял настоящую фрау, чтобы держала меня в строгости. У нее не разбалуешься – лагерный режим.

Марьяне было что возразить – ее советы он пропускал мимо ушей, на упреки отшучивался, да и женой она пока не стала. Ее развод с Георгием Измайловым застрял на промежуточной стадии. Не получалось окончательно решить имущественные вопросы, общались они с бывшим мужем только через адвокатов, у нее не было сил встречаться с ним и что-то обсуждать.

Марьяна все еще чувствовала жгучую горечь, думая о том, что Измайлов добился всего, чего хотел, но так и не был наказан за причиненную ей обиду. Год назад он со своим двадцатилетним любовником окончательно перебрался в Москву. А там благодаря женитьбе сына сделался вторым лицом корпорации, которую с таким размахом выстроила властная семья.

Этот человек удивительным образом умел все обращать в свою пользу, даже сокрушительные удары судьбы. Пережив потерю бизнеса и тюремное заключение, перестав общаться с теми, кто осуждал его открытое гомосексуальное сожительство с продажным юношей-моделью, Измайлов вдруг снова оказался на вершине. Он опять занимался финансовыми махинациями, обрастал новыми влиятельными связями и запросто появлялся в публичных местах вместе со своим любовником, о котором Марьяна не могла думать без чувства гадливости.

Левон убеждал ее покончить с прошлым, подписать необходимые бумаги и отпустить бывшего мужа на все четыре стороны. Сердился на ее нерешительность:

– Чего там считать, развод есть развод. Уходишь – оставь женщине все. Берешь ее – бери без ничего. Я так всегда делал, и мне не нужно твоих акций, дивидендов. Мне нужна ты.

Левон следовал своим правилам – все еще помогал своей первой жене и взрослым детям, баловал маленькую внучку. На свой юбилей он официально представил Марьяну своим детям. Пока они не жили вместе, но Марьяна оставалась в его квартире на два, три дня, после возвращалась к себе. Он тоже оставался у нее на ночь, все чаще заговаривая о том, что боится потерять ее, что хочет видеть ее рядом. Они вдвоем ездили в отпуск, планировали выходные.

Марьяна знала, что с ним будет чувствовать себя окруженной заботой, что подруги будут называть ее счастливой. Да и условия развода, которые предлагал Измайлов, можно было считать выгодными для нее. Но это не меняло главного. Георгий предал, открыто унизил ее и даже не пытался оправдаться. Поэтому Марьяна не соглашалась ни принять от него права на совместную фирму, ни отдать ему часть долей в предприятиях, оставшихся от наследства ее отца. По каждому активу она требовала подробной экспертизы и раздела долей, выставляя все новые претензии к адвокатам.

Ко всему прочему Марьяна продолжала переписываться с женщинами, уличившими своих мужей в противоестественных наклонностях, узнавала все новые истории обид и разочарований, знакомилась с сюжетами из прошлого. Особенно близка ей была судьба несчастной Констанс, супруги писателя Оскара Уайльда, которая приняла на себя позор бесчестия мужа и вынуждена была бежать из собственного дома. С двумя детьми она жила под чужим именем на подачки родственников и умерла раньше мужа от какой-то болезни спины. Марьяна догадывалась, что эта молодая еще женщина покончила с собой, не вынеся душевных страданий.

Левону, конечно, она не рассказывала об этих своих тревогах. Их душевная близость заканчивалась у черты, которую определила сама Марьяна. За этой линией комфорта она чувствовала себя хотя бы отчасти защищенной от нового предательства. Как ни странно, эта бессознательная стратегия работала на пользу ее отношений с новым мужчиной – он сам досочинил ее характер, сам искал объяснения ее словам и поступкам, часто находя в них пресловутую «загадку женской души».

С Левоном Марьяна впервые начала манипулировать чужими чувствами, распаляя его тщеславие, охлаждая надежды, и оказалось, что управлять нелюбимым мужчиной – ремесло, не представляющее особой сложности. Возможно, это и был секрет успешного брака.

В пятницу Левон приехал к ней с большой корзиной фруктов и свежей рыбой в пакете – его знали, кажется, на всех рынках и отбирали лучший товар. Он поцеловал Марьяну и, перед тем как пойти мыть руки, бросил на стол цветной буклет с рекламой Фонда содействия развитию жилищного строительства. Крикнул уже из ванной:

– Посмотри, там у них мероприятие в рамках форума. Твой Измайлов чего-то будет докладывать.

Марьяна открыла буклет. Возразила:

– Это Максим Измайлов. Его сын от первого брака. Я тебе рассказывала. Георгий был женат на моей родной сестре Веронике, она погибла. У нас была сложная, но дружная семья. Все развалилось после смерти моего отца…

Но, увидев чуть ниже имя бывшего мужа, она ощутила привычный кислый вкус во рту, физический признак досады. Левон вышел в кухню, вытирая шею полотенцем:

– Давай уже расставим все точки над «ё». Хочешь, я сам с ним встречусь и поговорю? По-мужски. Так будет проще, нет?

Марьяна понимала, он прав – в конце концов, нельзя просто зажмуриться перед будущим и провести так остаток жизни. Она зябко передернула плечами, ей захотелось, чтобы Левон почувствовал ее страдание.

– Нет, ты один не сможешь ничего решить. Я должна сама.

Он заглянул ей в лицо. Хлопотливо, словно извиняясь, приобнял:

– Что ты? Расстроилась? Ну прости.

– Нет, ты прав. Хвост нельзя рубить по кускам. Только пойми, для меня это все еще очень, очень больно.

– Скажи, что мне сделать? Я тоже не могу смотреть, как ты мучаешься.

Он погладил Марьяну по волосам, она прижалась щекой к его ладони:

– Давай назначим встречу, я готова. Спасибо тебе за все.

– Ну что ты, Маша, – Левон застыдился, начал подворачивать рукава рубахи. – Где фартук? Сейчас мы такой закатим пир!

Марьяна поднялась и, сама повязывая фартук вокруг его объемистого живота, задумалась о странном противоречии жизни. Мужчина, который давал ей то, о чем мечтает каждая женщина, – букеты белых роз, заботу, уважение и страсть, любил не саму ее, а эту навязанную ей роль несчастной, слабой, обманутой жены. В то время как другой мужчина, который знал и понимал ее до нитки и был по-настоящему близок ей, – он не любил ее. И, возможно, теперь уже ненавидел.

Рэгтайм

Ужасно легко быть бесчувственным днем, а вот ночью – совсем другое дело.

После отпуска, начиная с сентября, Игорь работал без выходных. Свалились новые проекты, нужно было срочно разбросать их по исполнителям. В октябре просел валютный рынок. Прижимистые клиенты начали урезать бюджеты, вычищали сметы. Были вопросы к рабочим и проектировщикам. Одному заказчику криво установили камин, другой остался недоволен сложной и дорогой водяной панелью. Все почти жаловались на качество столярных работ, нужно было искать нового подрядчика.

Игорь тратил на мелкие конфликты слишком много энергии, злился на себя и на менеджеров, которые беспечно пили чай и болтали на офисной кухне. Вспоминал шутку Георгия о том, что капиталисту поздно конспектировать Маркса.

Но проблемы забывались, когда он принимал хорошую работу, видел законченный интерьер, в котором получалось удачно соединить несочетаемые стили, слышал от клиентов слова благодарности. Ему нравилось делать мир немного лучше. Впервые в жизни он ощущал себя хозяином своей судьбы. Менеджеры, заказчики, подрядчики ничего не знали о его прошлом, и минутами он сам начинал верить, что сможет забыть и ремень отчима, и липкие прикосновения Майкла Коваля, и черного старика с расколотым надвое черепом, который все реже навещал его во сне. Он хотел избавиться от этого груза, от внутренней раздвоенности и сложности, которой не было в других, обыкновенных людях.

Георгий поначалу не относился к его занятиям всерьез и вложил деньги в интерьерную студию без надежды на возврат – как дарят дорогую игрушку. Но постепенно и он свыкся с тем, что у Игоря появилось собственное дело, и даже начал помогать ему с рекламой и финансовой отчетностью. Иногда смеялся, лежа в постели: «Черт возьми, как подумаешь, что тебе делает минет не просто красивый парень, а руководитель высшего звена, – сразу поднимается самооценка». Игорь усмехался в ответ, хотя и чувствовал себя задетым. Он понимал, что Георгий всегда будет наполовину принадлежать прежней жизни, многое из которой ему так хотелось навсегда забыть.