Дом на горе

— А ты что, робеешь?

— Да нет… — помолчав, сказала Марина. — За пшеницу я спокойна — наверняка соколовским не уступим. И рожь, у нас неплохая, и овсы… А вот просо не радует… чахлое, редкое, трудов жалко.

— У соколовских, я знаю, просо тоже не лучше, — заметил Сергей.

— Всё равно обидно. Над пшеницей или рожью мы вроде полные хозяева, а вот просо нам ещё не подчиняется. Хоть не сей его больше! И в чём тут беда, разгадать не могу.

Марина вновь подошла к ведру, зачерпнула воды.

— Может, тебя обедом накормить? — предложил Сергей. — Костя сегодня щи готовил… Приняты с высшей оценкой.

— Можем на постоянное довольствие зачислить, — шутливо сказал Костя.

— Ещё чего! Будто у меня и дома нет, — отмахнулась Марина.

Но тут Сергей напомнил ей, что сегодня звонили по телефону из почаевского колхоза и просили вернуть сортировку, которую «бригадир-два» взяла у них ещё весной.

— Отвезу завтра, — пообещала Марина. — Вот кого послать только?

— А меня! И Костю ещё, — поднялся от порога молчавший до сих пор Паша. — Мы быстро управимся.

Марина согласилась — пусть ребята прокатятся. Потом она оглядела избу, и взгляд её задержался на бревенчатой стене, увешанной портретами прославленных на всю страну хлеборобов, льноводов, хлопкоробов — Героев Социалистического Труда.

Костя уже давно вырезал эти портреты из газет и журналов и по вечерам любил рассказывать старшему брату, кто из мастеров земледелия где живёт, чем прославился, и всё это с такими подробностями, что Сергей невольно удивлялся: «Ты, случайно, не в гостях ли у них побывал?»

А в прошлом году осенью, когда высоковского бригадира Марину Балашову за высокий урожай пшеницы наградили орденом Ленина, Костя снял со стены карточку Сергея и Марины, закрыл картонкой лицо брата и пополнил портретом Марины галерею знатных людей.

Сейчас Марина нахмурилась и попросила Костю снять со стены её карточку:

— Сделай мне одолжение, сколько раз тебя просила! Никакой я не герой, и незачем меня тут пристраивать…

— А может, будешь в этом году… — вырвалось у Кости, и он переглянулся с Пашей.

Сергей улыбнулся:

— Видала, Марина! Надеются на тебя хлопцы, ждут…

— Да ну вас, Ручьёвых! Разве с вами договоришься! — Девушка с досадой махнула рукой и хлопнула дверью.

Сергей вышел за ней следом. Костя и Паша посмотрели в окно.

Сергей и Марина молча и быстро спустились с крыльца, потом шаг их замедлился, и они остановились у палисадника. Буйно разросшиеся кусты акации и сирени лезли через изгородь. Сергей сломал ветку сирени и, щёлкая ею по голенищу сапога, принялся в чём-то убеждать Марину. Посмеиваясь, девушка отобрала у него ветку и что-то ответила. Сергей заговорил ещё горячее.

— Костя, это они всё о колхозных делах беседуют? — спросил Паша.

Костя нахмурился. Этот простак Паша ни о чём, верно, не догадывается, в то время как весь колхоз знает, что Сергей ухаживает за Мариной Балашовой.

— О чём надо, о том и беседуют! — буркнул Костя и подозрительно оглядел Пашу: — А ты чего для Марины стараешься? И цветы ей, и «в Почаево могу съездить»!

— Понимаешь, какое дело… — мечтательно заговорил Паша. — Хорошая бригада у Марины, дружная. У них даже правило есть: работай не как-нибудь, а с отличием, с красотой. Вроде как марку ставь: наша работа, балашовской бригады.

— Поздненько же ты разобрался! — усмехнулся Костя. — Да кто же об этом не знает?

Паша, на редкость словоохотливый сегодня, продолжал говорить. Если уж работать летом в колхозе, так лучше всего им примкнуть к бригаде Марины Балашовой. Для начала они, пожалуй, поработают ездовыми.

— Что там ездовыми! — Костя махнул рукой, всем видом говоря, что у него на этот счёт имеется своё особое мнение.

Утром Костя всё же отправился в конюшню. Паша Кивачёв был уже здесь и запрягал в телегу Командировочную.

Костя с неудовольствием покосился на пегую коротконогую кобылу.

— Попросил бы Гордого для выезда, — заметил он. — Как-никак, в Почаево едем! Засмеют нас с такой красавицей.

— Ничего… Лошадь справная, — заступился Паша.

Он неторопливо, но обстоятельно, как и всегда, завязал чересседельник, поправил шлею, проверил, прочно ли держатся подковы на копытах лошади. Потом положил в передок телеги охапку свежего сена, сунул банку с колёсной мазью.

— Сборы такие, будто мы за сто верст едем! — засмеялся Костя.

— Это не мешает. В дороге всякое может случиться…

Мальчики подъехали к машинному сараю, погрузили на телегу сортировку и тронулись в Почаево.

Дорога шла полем, среди хлебов.

Костя и Паша Кивачёв сидели на краю телеги, и гранёные, никнущие к земле колосья пшеницы ударяли их по ногам.

Колхозники второй бригады немало потрудились над тем, чтобы вырастить добрые хлеба. Сейчас колосья были тяжёлы и полновесны, словно отлиты из бронзы, и ветер, казалось, уже был не в силах пошевельнуть их.

Скоро уборка!.. Как чудесно преобразится тихое поле! Застрекочут жатки, на токах вырастут горы зерна, по дорогам побегут машины, полные пшеницы…

Костя вытянул руку и коснулся усатых, шершавых колосьев. Вид хлебов всегда приводил его в волнение… Потом он спрыгнул с телеги и шагнул в прохладную, густую пшеницу — было приятно ощущать, как колосья щекочут руки, бьются о грудь, тянутся к лицу.

— Паша, хлеба-то какие! Как река в половодье. Море… До самого горизонта разлилось. Так бы вот и шёл и шёл!

— Тебе везде море видится… Ты брось пшеницу топтать! — охладил его порыв Паша. — Ещё сторож увидит. — Паша оглядел поле, потом сорвал один колосок, вышелушил из него зёрна, попробовал их на зуб и с досадой сказал:

— Эх, переспеет хлеб! Что это Марина с уборкой тянет?..

Они долго ехали молча.

Неожиданно среди хлебов замелькали головы людей.

Костя догадался, что это делегация Соколовских колхозников проверяет высоковские поля.

— Давай немного послушаем, — предложил он и, спрыгнул с телеги.

Паша нехотя остановил лошадь.

Делегация по узкой меже выбралась на дорогу. Впереди шёл высокий белобородый старик с орденом Ленина и тремя медалями на новеньком пиджаке. Он ещё раз зорко вгляделся в посевы, бережно провёл рукой по тяжёлым колосьям, потом обернулся к Марине:

— Твои труды, молодая?

— Наши… второй бригады, — сказала девушка.

— Да… Ничего не скажешь! — И старик кивнул стриженному под бобрик подростку с карандашом и блокнотом в руках: — Пиши, Иван… Хлеба отменные, первой категории.

Костя вгляделся в подростка, на груди которого на полосатой ленточке сияла медаль «За трудовую доблесть».

— Паша! — шепнул он. — А ведь это Ваня Воробьёв! Он когда-то в нашей школе учился… Узнаёшь?

— Как не узнать!.. Ох, и надраил он медальку!

Делегаты сели отдохнуть. Ваня Воробьёв, увидев ребят, подошёл к ним, поздоровался.

Костя с завистью поглядел на медаль:

— За высокий урожай получил?

— Да, за пшеницу, — ответил Ваня. — С дедом на семенном участке работал. Ему орден Ленина дали, а мне вот это…

— По-большому, значит, живёшь?

— Это как? — не понял Ваня.

— Ну, как… считаются с тобой… уважают.

— Это есть… Вот с делегацией от колхоза приехал. Договор проверять. Меня от комсомола назначили.

— Ну и как? — ревниво спросил Костя. — Кто в победителях будет?

— Пока сказать трудно. До конца уборки ждать надо! Но недоделок у вас ещё много: с сенокосом запоздали, хлеба в первой бригаде засорены…

— У вас всё очень чисто, гладко! — недовольно перебил его Костя.

— Ты погоди! — усмехнулся Ваня. — Мы и достижения замечаем. Здорово у вас вторая бригада работает!.. На большой площади — и такой урожай! Мой дедушка говорит: теперь ваша Марина Балашова на всю область прогремит. На Героя вытянет.

— Ага, признаёшь, — обрадовался Костя.

— А вы что, тоже у Балашовой в бригаде работаете?

— Нет… мы пока где придётся, — сознался Костя.