Страница 54 из 68
– Hilfe! Rettet Mich! Die sind alleWahnsi
Рухнув от неожиданной подсечки, он немедленно оказывается осёдланным кусачим преследователем. Фонарь падает на пол и откатывается в сторону, озаряя помещение холодным призрачным светом.
«Олаф! Олаф!», – единственное, что способна членораздельно выкрикнуть жертва, дальше погребальная камера снова погружается в ад нечеловеческих воплей и завываний.
Герман не может оторвать взгляда от безумной сцены. Он просто не знает, что делать. Зато Фитисов знает – короткая автоматная очередь сбивает кусачего Олафа на землю.
Оставшийся в живых что-то невразумительно пролепетал, пятясь к стене. Он дотронулся до разорванного лица, с испугом одернул руку и воззрился на запачканные кровью пальцы.
– Affen! Affen! Alte stinkige Affen[120]! – отчетливо сказал он.
– Не стрелять! – крикнул Фитисов, и велел схватить немца, что разведчики и двинулись исполнять.
Потом произошло неожиданное. Немец, испугавшись двух дюжих красноармейцев, бросился наутёк. Одним прыжком он преодолел расстояние до разверстой могилы и, свалившись вниз, забарахтался, перемалывая кости в труху.
– Сука! – жалобно закричал Никольский, бросаясь вперёд.
Поздно! Немец успел безвозвратно уничтожить скелет гиганта… Держась за край могилы, он неуклюже пытался встать, напоминая младенца в манеже. Когда же подняться удалось, он заговорил:
– Sie klettern! Sie klettern! Sie klettern nach dem riesigen goldenen Thron, der im Schmutz steht! Sie stoßen einander herunter! Die wütenden Affen![121]!
Крыжановский и Артюхов в немом изумлении взирали на нелепое уничтожение уникальной находки. Какие-то мгновения казалось, что костяк не погиб, что его удастся восстановить… Но потом пришло осознание потери.
– Сука! – громче прежнего взвыл Никольский, и несколько раз выстрелил в немца. – Сука! Сука! Сука!
Пули разнесли голову безумца, сотворив то же самое, что сам он перед тем содеял с черепом исполина. В следующий момент убитый разоритель свалился на дно могилы. Подойдя, Герман Крыжановский посветил туда фонариком и невесело констатировал:
– Что называется, воссоединение с предками…
За спиной профессора яростно заспорили Никольский с Фитисовым. Один ругал другого за бездействие, а тот в ответ сыпал упрёками за бессмысленную стрельбу – немец мог пригодиться, вдруг его удалось бы разговорить.
Глава 13
О том, что мог бы рассказать камень
«В 1930 году американский ученый Лоуренс придумал чрезвычайно остроумный аппарат, названный циклотроном. В этом аппарате положительно заряженные частицы водорода «разгоняются» до нужной скорости подобно тому, как раскручивается камень в праще, прежде чем из нее вылететь».
«Техника молодежи» за январь 1941 г.
26 сентября 1942 года. Левобережное Цимлянское городище.
– Я знаю, от кого фрицы драпали…
Прозвучало сие довольно зловеще, хотя в мрачном подземелье с тремя трупами – одним доисторическим и двумя свежими – даже самые простые слова способны породить тревожные предчувствия в самой, что ни на есть, смелейшей душе. Автор реплики Иван-Абрам смелостью, как известно, не отличался: всё его мужество проистекало не из духовных сфер, а из разума – логика подсказывала время и место для храбрости.
– Да-да, я понял, кого фрицы испугались так, что в штаны надристали! – настойчиво повторил красноармеец. – Разрешите доложить соображения?
– Ну, так поделись, дружочек, – попросил Крыжановский. – Что там такое? Крысы?
Слюсар опасливо глянул на разверстый зев пролома, оскаливший зубья-обломки:
– Фрицы, я считаю, от крыс бегать не станут! Разве они дураки – от крыс бегать?! Драпали они от кого-то посущественнее. А там, внизу, никого не видать, я глянул!
– У тебя, Абраша, у самого от страха зубы перкуссию выбивают! – заметил Фитиль.
– Но умом-то я не тронулся, товарищ командир, – возразил Иван-Абрам
Фитисов осклабился.
– Ну, кто тебя знает? Глаза выпучены, губы трясутся, слюни текут! Чисто психический!
Разведчики рассмеялись, но даже смех не развеял беспокойства. Сам же Иван-Абрам и не думал обижаться.
– Там, внизу, этих великанов цельная шайка, я говорю, – продолжал он. – Засели и выжидают, когда мы, дурики, к ним в лапы полезем. Коли есть мёртвый великан, надо думать, и живые найдутся, а кто сказал, что они все дохлые? Вон, сколько сказок и легенд ходит про подземных жителей. Приспособились, живут себе там веками…
Германа словно обухом по голове ударили – отчётливо вспомнилось, как много лет назад в Лапландии Александр Васильевич Харченко перед спуском в яму развивал подобную мысль. Только у Харченко были не великаны, а карлики. Гномы…
«Дежа вю, право слово, – усмехнулся он про себя. – Нет никаких подземных жителей, сказки это. Уж Носители бы точно о таком знали… Стоп, а может, и знают, только не говорят – из них же слова лишнего не вытянешь. К тому же, спорно само утверждение, будто Носители знают всё. Покойный Каранихи точно ничего не слышал об этом месте, а о знании старой Шурпанакхи лишь предполагал…»
По спине прошёл холодок.
– И не стыдно тебе, Абраша? – спросил Фитиль. – Вроде, образованный человек. Интеллигент! Артист с автоматом! И шо я слышу? А я скажу, шо я слышу: ахинею! Ты б ещё нам спел за то, шо это – не просто великаны, а людоеды.
Вот теперь Иван-Абрам действительно выпучил глаза и, несмотря на всю свою образованность, выпалил:
– Не бывает, чтобы великан да не был людоедом.
Тут уж не выдержал Никольский
– Ты чего плетешь, зараза?! – прошипел он яростно. – Панику разводишь? Людоеды твои – бабьи суеверья! Фрицы рехнулись от естественных причин. А то, может среди них такой паникёр, как ты, завёлся? Один порассказал сказок, вот эсесовцы и взбеленились. А ещё есть такая вещь как клаустрофобия, когда люди боятся темных тесных помещений… Вот о чём надо думать, и о чём говорить!
– Товарищ младший лейтенант, – подал голос старшина Суслин. – Вы зря про нашего Абрашу плохо думаете. Он перед делом всегда страху любит нагнать. Но вниз по-любому первым полезет.
– Послушайте, наконец, – взмолился Артюхов, – давайте думать не о страхах, а о тех великих открытиях, что ждут нас впереди!
– Точно! – согласился Фитисов. – Вы не поверите, но даже такой человек, как я, сейчас думает не о музыке, а об археологических открытиях…
– Не может быть, – скривился Никольский, будто нарочно подстёгивая своей репликой одессита. Тот немедленно развёл болтовню:
– Шоб вы знали, в младые годы я часто прогуливал уроки в музыкальной школе. Особенно не любил сольфеджио. И где, вы думаете, я прятался во время уроков? Не знаете? Так я вам скажу: в археологическом музее! Вы знаете за наш одесский археологический музей?
– Ещё бы! – синхронно воскликнули Крыжановский с Артюховым.
– Работая над диссертацией, я немало времени провёл в вашем музее за изучением скифских и сарматских древностей, – пояснил Артюхов.
– Там очень занятная тибетская коллекция, – добавил Крыжановский.
– Археологический музей города Одессы – самый лучший в стране, шоб я так жил, – Фитисова явно обрадовало понимание со стороны учёных. – Тибет, скифы и сарматы – это, конечно, брависсимо, но я всё время торчал в другом месте – точнее, в Египетском зале, среди саркофагов и мумий. Не замечая, как бежит время, маленький мальчик по имени я мечтал, как он вырастет, как станет заправским мореходом, и однажды-таки посетит знойный Египет, где увидит пирамиды. Шо вы себе думаете, в один прекрасный день тот мальчик, за которого я веду речь, так замечтался, так воспарил, шо лбом буцнулся о стеклянный стеллаж. Оно бы ничего, но одна маленькая глиняная птичка, которая стояла на полке, ибис чи шо, возьми, да и свались, и разбейся на части. Шо тут началось! Ой, мама! Набежали старухи, и давай меня гнобить – птичке от роду исполнилось две тысячи лет. Выгнали с позором и велели не возвращаться. И я-таки больше не появился, но не со страха, што вы, а со стыда. О, сколько раз с тех пор я мечтал снова войти в Египетский зал! Но так и не вошёл. И теперь для осуществления детской мечты нужна сущая безделица, вернее две безделицы: прогнать врага из родного города и принести в музей какой-нибудь экспонат взамен разбитого. С врагом всё более-менее понятно, а шо до экспоната – его я рассчитываю добыть там, внизу.