Поверить Кассандре

И, пусть Павел в бою не так сноровист, как Фёдор Ипполитович или Сергей Ефимович, зато он, не хуже зайца, ловок и быстр: и от летящего топора сумел увернуться и выстрелить первым. Уродливый викинг-метатель топоров получает одну пулю в ногу, другую в лоб и отправляется прямиком в Валгаллу. Он ещё продолжает падать, а инженер уже во все лопатки мчится в зрительный зал на помощь друзьям.

Происходящее в зале повергает Циммера в отчаяние: Щербатский лежит на полу недвижимо, а Крыжановский вот-вот разделит участь шурина. Крикнув: «Бегите!», его превосходительство бросается на жандармского штабс-капитана и вместе с ним падает на пол. При этом свою незащищённую спину подставляет под выстрел солдата с карабином. Тот бы убил Сергея Ефимовича, если бы на миг не замешкался, решая в кого стрелять – в женщин, с визгом бросившихся врассыпную, или же в чиновника, который схватил за горло его командира. Пользуясь моментом, Павел приостанавливается и выпускает в солдата все остававшиеся в барабане пули, но ни одна из них не достигает цели – слишком велика дистанция. Всё, чего удалось добиться, это подарить Оленькиному дядюшке одно-единственное мгновение жизни, ибо солдат отвлёкся на Павла. Увы, Сергею Ефимовичу не удаётся воспользоваться подарком – он слишком усердно занимается Цыгановым, чьё яростное сопротивление отвлекаться не позволяет.

Зато представившуюся возможность не упускает некая третья сила, до сей поры взиравшая на происходящее с горних высот и не вмешивавшаяся. Вначале слышится тоскливый скрип, будто кому-то вздумалось раскачивать на свежей могиле крест, а тот своим основанием скребёт по крышке неглубоко закопанного гроба. Затем сверху обрушивается декорация – огромный деревянный конь – и накрывает солдата с карабином. Следом за конём вниз летит и всадник – некто бородатый в длинной шубе. Свой короткий полёт этот некто сопровождает отборным матом, который и после падения не смолкает, свидетельствуя о том, что человек ни в коей мере не расшибся насмерть.

Столь невероятное событие Павел фиксирует лишь краешком сознания, оставляя анализ «на потом». Молодой человек спешит на помощь Сергею Ефимовичу, но это лишнее: его превосходительство уже сам справился и встаёт с побелевшим лицом и трясущимися руками. Что касается Цыганова, то одного взгляда достаточно, чтобы понять – тот мёртв, задушен.

«А что же последний из противников?» – Павел с трудом отодвигает деревянного коня и горестно вздыхает – там снова поджидают кровь и мозги! В следующий миг приходит осознание: «Кончено, всё кончено, это победа!»

Сергей Ефимович с супругой склонились над Федором Щербатским. Тот ещё дышал, пуская кровавые пузыри. Мари плакала навзрыд, нежно звала брата по имени и укоряла себя за случившееся.

Открыв глаза, Фёдор Ипполитович тихо произнёс:

– Плохо моё дело, сестрица, похоже, засела в груди маслина. Вот что значит неверно подобранный напиток…

– Полно, Феденька, – грустно шепнула Мария Ипполитовна, гладя брата по холодному потному лбу. – О том ли нужно сейчас говорить?

– Нет-нет, я ещё в своём уме, – слабо шевельнув рукой, сказал профессор. – В нагрудном кармане фляжка с коньяком…. Чувствую, пуля её пробила и, потеряв силу, вошла в лёгкое. «ШустовЪ» – определённо, король коньяков, но для сего случая оказался непригоден. Верно, следовало наполнить фляжку напитком большей плотности, например, ликёром. Глядишь, свинец бы увяз…

– Эх, Фёдор-Фёдор, – покачал головой Сергей Ефимович. – Даже на краю могилы ты верен себе. Истекая драгоценной кровью, рассуждаешь о жидкостях совершенно никчемных.

– Не хочу в могилу, – безапелляционно объявил раненый. – И если Господь сподобит ещё пожить, обязуюсь…

Далее Павел, будучи удручённым этой сценой, не стал слушать, а принялся искать глазами Оленьку. Девушка обнаружилась за одной из колонн, откуда выглядывала с опаской. Стоило молодому человеку приблизиться, как его возлюбленная заговорила скороговоркой:

– О, вы живы, я так рада, так рада… Но я чуть не умерла, услыхав, что вас убили, а особенно, когда тот страшный жандарм велел тому страшному человеку с обезьяной пойти и принести вашу отрубленную голову… А обезьяна, вы её видели? Это же кошмар!

– Не беспокойтесь, сударыня, – выпятил грудь Павел. – Обезьяна больше вас никогда не побеспокоит, я её застрелил.

– Застрелили? Ах, какая-то путаница выходит, – пожаловалась Оленька, делая большие глаза. – Вначале думала, их целых две – одна рыжая, поменьше, а вторая, которую я раньше в темноте, на лестнице видела – огромная, с чёрной бородой и ужасными глазищами. Но, когда эта вторая, вслед за Троянским конём, сверху упала, я поняла: вовсе то не обезьяна, а совсем даже человек, ведь не станет же животное так грязно ругаться…

– Вы правы: тот, кто свалился на сцену, и мне весьма интересен, тем более, он нас всех спас, а сам, возможно, пострадал… Давайте пойдём, взглянем и поможем.

– Я боюсь, – пискнула девушка, но в глазах её при этом читался явный интерес.

– Пойдёмте, я рядом, – млея от любви, сказал Павел, и в руку ему доверчиво легла девичья ладонь.

Молодые люди быстро поднялись на сцену, однако, как они ни спешили, Вера Ивановна поспела раньше и уже хлопотала подле упавшего.

– Это Распутин! – вскричала Оленька. – Я ведь его на балу видела у Юсуповых, как же так вышло, что не смогла отличить от обезьяны? Видимо, оттого, что всё время думала об этом животном, вот и почудилось. Но Распутин ведь заодно с Орденом, зачем же он нам помог?

Павел хотел пересказать то, что узнал от Крыжановского, но тут из-за его спины донёсся голос самого Сергея Ефимовича:

– А-а, почтеннейший лампадник! Гляжу, ты всё-таки раздумал ехать в родные веси?

– Чё лыбисся? – зло пробурчал Распутин. – Яво от пули спасли, от верной смерту-ушки, сами пострадали, а он лыбицца! Вот и Пётр твой, Столыпа, хи-хи, да ха-ха, ну и где он таперича, а?

– Это у меня нервное, Григорий, – примирительно сказал Сергей Ефимович. – На самом деле я очень рад тебя видеть. Вовремя подоспел, брат, чего уж там...

– То-то же, – удовлетворённо прогудел Распутин и, опираясь на руку Веры Ивановны, попытался встать. – Спина, поди, целая, как грицца, кому на роду от пули помереть написано, тому с высоты сверзиться – милое дело. Не удержалси, вишь, вот и навернулси! А ты попробуй, удержися, када нада эдакую конскую махину раскачать, да не мимо чтоб, а прям на башку!

Спустившись со сцены, старец подошёл к Фёдору Ипполитовичу.

– Эк тебя угораздило, болезнай, поди, не знал, что тот злыдень вдруг стрельнет, иначе б не харахорилси? Ну-кася, дай посмотрю…

– Его в больницу надо, – жалобно произнесла Мария Ипполитовна.

– До больницы ишшо следует дожить, – одной рукой Распутин схватил ладонь Фёдора Ипполитовича, а вторую возложил на рану. Посидел так, раскачиваясь, будто прислушивался, а потом уверенно заявил:

– Кровушку-то я ему затворил, енто нам дело привычное, но надобно поспешить, не то скоро преставится. Есть на чём везти?

– У нас тут недалеко сани, только без кучера, – сказал Сергей Ефимович. – Ничего, сам на облук сяду.

– Э, нет, милай, у нас с тобой иное дело имеется, поважнее, – возразил Распутин. – Папу с Мамой, да птенцов выручать надобно. А приятеля твово пущай бабы-барыньки в лазарет доставляють.

– Что такое? – удивлённо приподнял бровь Сергей Ефимович.

– Он прав, Серёженька, – выступила вперёд Вера Ивановна. – Проклятые «ахейцы» задумали цареубийство.

Следующие несколько минут Сергей Ефимович слушал сбивчивые рассказы свидетелей разговора, состоявшегося между двумя террористами, и пытался ухватить суть намечавшегося злодеяния.

– Стоп! – вскричал он, наконец. – Если мы и дальше здесь останемся, то непременно прикончим Фёдора. Предлагаю поступить так: мы с Григорием понесём раненого, по дороге я всех выслушаю. А Павел, тем временем, соберёт оружие и отыщет жандармских лошадей – их, должно быть, где-то невдалеке привязали.

– Справедливо! – выразил согласие Циммер, срываясь с места. – И волки сыты, и зайцы целы.