Страница 54 из 72
– Ева, но это же какая-то пародия на Евангелие получается,- заметил Герман. – Только с точностью до наоборот: вначале ученики образовали «тёплую компанию», а уж потом пришёл «духовный учитель».
– Всё так и есть, – подтвердила рассказчица. – Весь ирминизм – это… нет, даже не пародия, а зеркальное отражение христианства. А если ещё учесть, что Гильшер оказался просто каким-то дьяволом во плоти, то картина выходит устрашающая. Поверь, Герман, мне действительно страшно, но не за себя, а за Германию, и… за весь остальной мир.
Крыжановский хотел сказать что-нибудь успокаивающее – одну из тех вещей, с помощью которых мужчины испокон веку успешно прогоняют страх и тревогу из мнительных женских головок, но осёкся, осознав, что рядом с ним – Высшее существо, обладающее незаурядным умом, превосходящим его собственный, профессорский. А ещё отчётливо вспомнился парад на день рождения Гитлера – синхронный топот тысяч сапог, лязг танковых гусениц и рёв авиационных моторов.
Ева, проследив за выражением лица Германа, грустно вздохнула и продолжила:
– Обычно любой замкнутый коллектив плохо встречает чужаков, особенно тех, что лезут со своим уставом. В Ложу Света входили весьма незаурядные люди – дружные и давно знакомые друг с другом, но противостоять Гильшеру они не смогли – тот посшибал учёных мужей, словно катящийся шар сшибает кегли. Не всех, и не сразу. Вначале он использовал существующие во Внутреннем Круге противоречия для натравливания одних членов на других, а когда Ложа Света раскололась на две враждующие группировки и каждая из них стала нуждаться в сторонниках, Гильшер присоединился к сильнейшей, где лидировали Карл Вилигут и Герман Вирт.
– Понимаю, принцип «Разделяй и властвуй», – сказал Герман. – Но как же учёные мужи не раскусили уловки?
– О, Гильшер действовал более изобретательно, чем тебе представляется, – начала пояснять Ева. – Разделив людей, он не стал стремиться к личной власти, а позволил себе только давать советы, и больше ничего. Удивительно, но советы этого человека, стоило им последовать, всегда приводили к успеху. Эти советы помогли Вирту и Вилигуту полностью избавиться от противоборствующей группировки, моему отцу помогли сделать блестящую карьеру в армии, а Адольфу Гитлеру – карьеру в политике. В те годы будущий фюрер Германии был просто неприкаянным молодым человеком, сильно контуженным на фронте.
– Но откуда к столь ничтожной личности как Гитлер пришёл столь ошеломляющий успех?…
– Это всё Гильшер. Он никогда и никому не рассказывал о своей прежней жизни, – вздохнула Ева. – Но именно туда, в его прошлое, тянутся весьма обширные связи с сильными мира сего, причём именно всего мира, а не только Германии. А потому самые невероятные и фантастические идеи Общества Туле как по мановению волшебной палочки получали поддержку политиков и «денежных мешков». За это Гильшер требовал сущей безделицы – следовать его советам и требованиям. И Гитлер до сих пор неизменно им следует. А вот Герман Вирт в какой-то момент попытался противиться и поплатился – Гильшер отстранил его от руководства, причём не собственными руками, а руками Гитлера. С Вилигутом вышло ещё трагичнее: вначале Гильшер всячески подмазывался к старику, объявил себя его учеником. Вилигут души не чаял в Гильшере, видел в нём продолжателя своего дела, чуть ли не сына, а потом ученик просто оттеснил учителя, заняв место пророка и первосвященника новой религии – Ирминизма.
– А что же другие члены Общества Туле, почему они безропотно взирали на такое? – возмутился Герман.
– Выгодно это, потому и взирали. Вот типичный пример такой выгоды: вздумалось изобретателю-самоучке Виктору Шаубергеру создать летательный аппарат на принципах, противоречащих всем законам физики, как тут же под его безумный проект Гильшер нашёл деньги. Шёл тысяча девятьсот тридцать первый год, подавляющая часть населения Германии тогда недоедала, но деньги всё равно нашлись. Через семь лет Шаубергер-таки создал нечто вроде летающего волчка. Я сама видела его в действии. Конечно, с точки зрения термодинамики прототип совершенно не представляет интереса – и в Германии, и в Англии уже есть более удачные двигатели – газотурбины, хотя, должна признаться, идея Шаубергера с самоотклонением вихревого потока посредством Кориолисовой силы весьма остроумна. Кстати, Гильшер нашёл «волчку» прекрасное применение – передал гестапо. Те создали вокруг никчемной штуковины легенду, будто это сверхоружие, и теперь на неё ловят иностранных шпионов.
При этих словах Герман не удержался и глупо хихикнул. Девушке хватило одного взгляда, чтобы понять причину такого веселья. Закинув назад голову, она в свою очередь громко захохотала.
– Представляешь, на эту утку уже клюнул британский агент, – сквозь смех сказала Ева, – такое впечатление, что бедняга не знал историю про Братца Кролика, Братца Лиса и смоляное чучелко[108]. Уф, полегчало! Недаром говорят, что смех – лучшее лекарство: веришь, до сих пор сидела как на иголках, не могла в себя прийти… Ведь я чуть тебя не потеряла, – девушка наклонилась к Герману и нежно поцеловала в лоб. – Кстати, должна признаться, по замыслу Гильшера я ведь тоже вроде смоляного чучелка, только не для англичан, а для тебя.
– В отличие от английских коллег, я прекрасно знаком с этой сказкой, – усмехнулся Крыжановский. – Помнится, Братец Кролик прекрасно управился не только с чучелком, но и с самим Братцем Лисом. Это так, к слову, а что касается твоего рассказа, одного не пойму – зачем Гильшеру понадобилось малоизвестное и не обладающее какой-либо силой Общество Туле? Ведь в нём собрались сущие маргиналы: бароны-самозванцы, медиумы, безумные изобретатели и этот…, контуженный? На кой Гильшер поднял их всех из грязи, дав в руки власть и деньги?
– На самом деле, Герман, ты задал очень трудный вопрос. Не только трудный, но и страшный. Правдивый ответ, возможно, прозвучит нелепо, – Ева прикрыла глаза и стала тереть виски, собираясь с мыслями. Внезапно скрипнула входная дверь, девушка вскинула глаза и облегчённо воскликнула: – Вот кто может дать нам все ответы!
Прежде, чем Крыжановский успел повернуть голову к двери, послышалось:
– Гляжу, ошиблась я! Выдюжил, мурш[109], не помер, значится кровь в жилах не жидкая, а прежняя – горячая. Оно и понятно, богатырского роду-племени как-никак.
Сказано было по-русски, за исключением непонятного «мурш». А голос оказался знакомый, жгучий – тот, что слышался под лавиной и который вернул, почитай, с того света.
Глава 2
Два возраста глумливой дакини
24 июня 1939 года. Тибет.
Обладательницей примечательного голоса оказалась ни кто иная, как приснопамятная госпожа Шурпанакха, которую Герман лишь мельком видал на симпозиуме в Берлине, зато вспоминал с тех пор неоднократно. Особенно въелись в память глаза – чёрные, жгучие – под стать голосу. Увы, внешность старухи подкачала: скрюченное тело, тёмная, в многочисленных пятнах, морщинистая кожа, узловатые пальцы, стискивающие кривую клюку. Право, жизнь человеческая слишком коротка, чтобы успеть так состариться. Рядом со старухой застыла фигура господина Каранихи.
Бабка, между тем, продолжала разглагольствовать:
– Думала, при смерти человек, в бреду мечется. Иду-поспешаю, мази-отвары несу, вдруг, чу-у, из окна мужеский хохот: га-га-га, а следом девчоночий: хи-хи-хи. Правильно люди говорят: любовь – лучшее средство от всяческой хвори. Поинтересуюсь, что тебя так рассмешило, ракло[110], чай, с переломанными рученьками-ноженьками не шибко на смех разбирать должно?
Герман поглядел на Еву – та успокаивающе улыбнулась, мол, старухе вполне можно доверять.
– Спасибо вам, матушка, – сказал профессор благодарно. – За лечение спасибо и за участие, но в особенности – за то, что дышу! А смеялись мы над тем как немцы, русские и англичане пытаются водить друг друга за нос, а в результате сами оказываются в дураках.