Страница 50 из 72
Глава 10
То, что ждёт в конце пути
22 июня 1939 года. Тибет. Мегалитический комплекс в «Стране камней».
В своём трактате «Путь в Шамбалу» безымянные авторы рассмотрели несколько вариантов правильного лабиринта, каждый из которых имел собственную, отличную от других, систему прохождения. Тот лабиринт, по которому шёл сейчас Герман, именовался «Мост гигантов». Выяснилось это из следующего обстоятельства: стоило лишь войти и завернуть за угол, как тут же обнаружился первый узел с шестью ответвлениями. Был бы это, скажем, «Суп хаоса», тогда узлу следовало появиться гораздо позже, и ответвлений иметь не шесть, а всего четыре. Хорошо, что это не «Суп хаоса», ибо тот – самый коварный из всех.
– Ну-ка, мальчик, – по-русски обратился Герман к Сахарку. – Что ты обо всем этом думаешь?
Пёс преданно взглянул на хозяина, подступил к стене и невозмутимо задрал лапу.
Крыжановский хмыкнул, потер лоб и, обнаружив, что настроение заметно улучшилось, принялся за записи. При этом уходящий в неведомое темный коридор бархатным эхом начал повторять за профессором считалку: «Из Сэра в Джоканг, из Джоканга в Ганден…Что же, ошибки быть не может, искомое ответвление – третье, если считать по часовой стрелке!»
Сделав выбор, Герман решительно двинулся вперёд. Луч света вырвал из темноты начертанную мелом на стене стрелку, перечёркнутую косой линией. Поведя фонариком, профессор обнаружил точно такие же перечёркнутые отметины у каждого из ходов, даже у того, по которому он только что пришёл.
«Похоже, несчастный Кон бродил у самого выхода, но так и не нашёл его».
От такого открытия сделалось не по себе, а веселья изрядно поубавилось. Тотчас вспомнилась история, слышанная давно, ещё во время учёбы в университете, будто бы при строительстве пирамиды Хеопса нескольких рабов оставили внутри, чтобы они завалили массивными каменными блоками единственный коридор, по которому могли бы в будущем проникнуть грабители. Рабы сделали всё, как велено, при этом осознавая, что и себя хоронят заживо…
Пересилив малодушие, Герман выудил из кармана мелок и, решительно стерев чужую стрелку, нанёс на её место букву «Г».
Меловые стрелки и дальше попадались во множестве, а поскольку наносили их совершенно хаотично, не вызывало сомнений, что тот, кто это сделал, явно потерял ориентацию и заблудился. Всякий раз, выбрав путь, Крыжановский убирал одну из стрелок и ставил заглавную букву своего имени.
У одной из развилок, он наткнулся на более вещественные следы предшественника, нежели меловые метки: в пыльном углу лежал расколоченный фонарь, судя по обломкам, разбитый отнюдь не нечаянно, рядом расшнурованный рюкзак, а в нём толстая амбарная книга, куда обычно записывают приходы-расходы.
Хозяина пожитков поблизости не оказалось, но сомневаться не приходилось: рано или поздно встречи с тем не избежать.
«Интересно, почему он так грубо обошёлся с фонарём? Обозлился, что батарейки кончились раньше срока, или швырнул в кого-то?» – грустно подумал Герман, беря в руки амбарную книгу. Та, как и следовало ожидать, представляла собой дневник путешественника. На титульном листе значилось имя владельца «доктор Христофор Кон». Герман мельком полистал страницы. Судя по всему, доктор Кон много времени потратил на изучение всего, что связано с лабиринтами. Герман прочёл кусок текста: «От фаюмского лабиринта, бывшего, по всей вероятности, пантеоном египетских богов, до нашего времени дошли только жалкие развалины, по которым нельзя составить даже представления о нём и, хотя в 1843 г. немецкая экспедиция под руководством архитектора Эрбкама эти развалины исследовала, полученные результаты, изложенные позже Лепсиусом, добавили лишь крохи к тому, что уже было известно о лабиринте Аменемха III благодаря сочинениям писателей древности». Некоторые заметки имели сугубо прикладное значение и относились к способам прохождения лабиринтов: «Входя в ветвь или покидая её, сделайте отметку на стене или на полу. Дойдя до нового узла, сверните на любую ветвь. Если вы зашли в тупик, вернитесь к предыдущему узлу. Если вы двигаетесь по новому пути и встречаете старый узел (в этом месте метки должны быть, по меньшей мере, на двух ветвях), возвратитесь к тому узлу, через который вы только что прошли. Если вы находитесь на пути, по которому уже проходили, сверните на новую ветвь». Последняя запись гласила: «Жизнь – это лабиринт, кривой, неверный лабиринт, который я прошёл до конца. Правильный лабиринт пройти невозможно». И дальше: «Я ошибся, полагая, что можно обмануть древних строителей, заблокировав входной камень. Здесь, внутри, есть другие тайные двери, которые открываются и закрываются одновременно с первой, ведущей наружу. Сейчас они закрыты, и я обречён блуждать во тьме вечно. Интересно, сколько на самом деле длится вечность?»
Крыжановский встревожено глянул на наручные часы – рассвет ещё не скоро, но лучше продолжить путь, а записи Христофора Кона можно и потом почитать, при дневном свете…
Подхватив книгу, Герман двинулся дальше.
«Пять узлов, только пять из восьми удалось пройти, а кажется, что прошло много дней. Неудивительно, что Кон проиграл – как можно было соваться сюда без точной схемы прохождения узлов, прописанной в трактате «Путь к Шамбале»? Стоп! А насколько она точна, эта схема? Что, если кто-нибудь из монахов ошибся при проведении ритуала? Одна единственная ошибка – и всё!!!»
Профессор замер от ужаса, потребовалось большое усилие воли, чтобы сдвинуться с места, но он сделал это – вначале нетвёрдо, а затем всё увереннее зашагал дальше.
Рвущийся вперед Сахарок пританцовывал, будто молодой конь, которому хозяин до времени не позволяет показать, на что тот способен.
– Что, брат, не терпится? – спросил профессор, ни на толику не ускоряя шага. – Эрнсту вот тоже не терпится, и англичанам тоже. Потому они все остались там, снаружи, а мы с тобой тут, и не имеем права дать маху. Эх, ты, живая душа! Что бы я без тебя делал один в этом каменном мешке!
Коридор сделал резкий поворот и вывел к предпоследней, седьмой развилке, но для профессора Христофора Кона она оказалась последней – на полу лежали высохшие кости.
Свет неожиданно померк перед глазами, хорошо Сахарок ободряюще ткнулся холодным носом в руку, что не позволило Герману впасть в панику.
– Тьфу ты, пропасть, батарейки кончились! – выдохнул он, нервно нашаривая в кармане рюкзака запасные аккумуляторы.
Когда электрический свет вернулся в мрачные чертоги пирамиды, Герман осмотрел останки. Похоже, Кон не стал дожидаться голодной смерти, а перерезал себе вены. На такую мысль наталкивал лежащий рядом нож с заржавленным лезвием. Не удержавшись, Герман снова открыл дневник профессора. Оказалось, фразой про вечность записи в нём не кончаются. На последних страницах имелся плохо различимый текст – видно, что писали уже впотьмах:
«Рыжая собака снова здесь, из темноты на меня смотрят её горящие желтым огнём глаза. Она пришла за мной и ждёт. Неужели не может подождать за гранью мира живых? Она торопит...»
Профессор посмотрел на Сахарка и совершенно серьёзно спросил:
– Не чувствуешь запаха рыжей собаки? Кажется, такая здесь бегала. Я вот, например, знаю одну рыжую суку по кличке Лилька – всю жизнь за мной бегает, не удивлюсь, если и сюда притащится.
С приближением к восьмому узлу Германом всё больше и больше овладевало прежнее беспокойство:
«Одна ошибка, всего одна ошибка! И не важно, кто допустил её – монах ли при проведении ритуала, или я сам, выбрав не тот коридор – конец один. Бритва при мне, убить себя духу хватит… Хуже то, что прежде придётся лишить жизни ещё и этого славного пса!»
– Зачем ты за мной увязался, мальчик?! Ладно, я дурак, гоняющийся за химерой, но ты-то! А ещё говорят – собаки умные!
Пёс в ответ вильнул хвостом.
Оставив позади последний узел, Крыжановский свернул за угол и остановился. Сердце колотило в набат.