Тибетский лабиринт

Крыжановский раздражённо дёрнул плечом, но вечерний воздух дышал такой приятной свежестью, а лица людей оказались столь приветливыми, что раздражение моментально улетучилось. В ответ на улыбку проходящей мимо незнакомой девушки, он тоже улыбнулся и решил примириться со своей нечаянной спутницей – тростью. Хотелось жить, и этим процессом наслаждаться. Увы, хорошее настроение продолжалось недолго – оказалось, белорусские товарищи приготовили Поезду дружбы торжественную встречу. Здание вокзала украшали красные флаги и длиннющий кумачовый плакат: «Привет участникам советской делегации, убывающей в Германию!» Тут же находилась наспех сколоченная трибуна, справа от которой бодро наяривал ансамбль баянистов, а слева спешили занять места на приставных скамейках многочисленные хористы. Откуда ни возьмись, к Герману подбежали две красавицы в белорусских национальных костюмах и, насильно вручив хлеб-соль, уложенные на красиво вышитом рушнике, повлекли на трибуну. Пришлось произносить речь, в завершение которой хор внезапно грянул:

Цячэ вада ў ярок,

Цячэ вада ў ярок,

Кладачку занясло.

Кладачка тоненька, вада халодненька,

Кладачка тоненька, вада халодненька,

А я малодзенька.

…Папирос он решил купить сразу десять пачек, чтобы в пути ни под каким видом больше не пришлось покидать вагон.

Увы, означенное решение не смогло уберечь Германа от тех испытаний, которые в ознаменование начала новой жизни уготовили ему высшие силы.

По возвращении имела место весьма досадная история. У вагона слонялся без дела мальчишка – тот самый, перед которым Марк утром хвастался биноклем. Лишь только профессор приблизился, мальчишка вложил два пальца в рот, свистнул, что есть мочи, и был таков. Герман вскинул взгляд и успел заметить в окне вагона ещё одну маленькую тень, метнувшуюся по коридору. Марк, кто же ещё! Видимо, приятель свистом предупредил его об опасности. В купе сразу всё стало понятно – листки доклада, что прежде аккуратной стопкой лежали на столе, теперь валялись в беспорядке, а один замок на чемодане оказался расстёгнут. По всему выходило, что будущий следователь постигал здесь науку проведения обысков.

Конечно, Герман кинулся искать негодника, но тот умело спрятался, а расспросы среди пионеров вызвали только совершенно возмутительные смешки. Профессор был вне себя от ярости, лишь работа над докладом позволила позабыть о выходке Марка.

Утром, когда поезд стоял в Варшаве, Марк объявился и, как только закончились пограничные формальности, со своим сачком сошёл на перрон. Крыжановский устремился за ним и настиг у большой клумбы, на которой только-только начали появляться первоцветы. Взяв сачок наизготовку, Марк зорко высматривал добычу.

– Что вы себе позволяете, молодой человек! – тоном, каким, бывало, отчитывал нерадивых студентов, начал профессор.

Не тут то было: наглый ловец бабочек даже не удосужился прервать своё занятие, лишь молча покосился снизу вверх.

– Марк, я с тобой разговариваю! Изволь объяснить – зачем ты рылся в моих вещах?

– А зачем вы исписали кучу листов по-немецки? – процедил мальчик, доставая из сачка, наверное, самую первую в этом году бабочку, отчаянно трепещущую крылышками. – Эта куча листов подозрительно напоминает донесение в фашистский центр.

– Выпусти! – брезгливо сказал Герман. – Выпусти, кому я сказал.

– Ещё чего! – ухмыльнулся Марк. – Вот потренируюсь хорошенечко на вредителях садов и огородов, а вырасту – настоящих вредителей ловить стану!

С этими словами маленькое чудовище снова снизу вверх окинуло взглядом профессора.

Вздохнув, тот слегка хлопнул мальчика по руке, отчего бабочка обрела свободу и унеслась прочь, а в следующий момент в плен угодило уже ухо несносного пионера, которое, кстати, по форме весьма походило на крыло бабочки. Пальцы Германа от природы обладали немалой силой, а сейчас к этой силе добавилась изрядная толика злости, поэтому, сколько Марк не трепыхался, вырваться ему не удалось.

– Дедушка велел мне за тобой присматривать, – объявил Крыжановский. – А если что – нещадно драть за уши! Предпочитаешь, чтобы тебя таким манером на глазах у всего отряда отвели в поезд или лучше за руку?

Конечно, Марк сразу сдался на милость победителя, ибо не существует такого мальчишки, который станет хорохориться, когда взрослый крепко держит его за ухо. Зато внутри вагона, оказавшись на безопасном расстоянии, поганец прошипел:

– Это мы ещё поглядим – кто за кем ловчее присмотрит, так что советую не терять бдительности, гражданин профессор, – Марк потёр пунцовое ухо, – недаром имя у вас фашистское – Герман.

В этот день Крыжановский допоздна играл в преферанс в компании Орлова и его соседа по купе. Благодаря успешному окончанию работы над докладом, но в большей степени благодаря моральной победе, одержанной над юным следователем, профессор постоянно шутил и неизменно выигрывал. А ещё он пил много чая, ведь на свете более нигде нет такого вкусного чая, как тот, что подают в советских поездах.

Под утро выпитое разбудило Германа. Светящийся циферблат наручных часов показывал половину пятого. В состоянии полуяви, профессор силился решить «сложнейшую» задачу: отправиться ли по малой нужде в сортир или же, повернувшись на бок, преспокойно уснуть? Внезапно посторонний звук, отличный от монотонного стука колёс, прогнал остатки сна. Звук повторился, не оставив теперь ни малейших сомнений относительно своей природы: кто-то осторожно пытался открыть дверной замок. Вот раздался щелчок, вот повернулась ручка, вот дверь медленно начала отъезжать в сторону. В проёме, освещённая тусклым светом, идущим из коридора, показалась маленькая нескладная фигурка – короткое тело, длинные руки-ноги, алый галстук, белая рубашка – ну, конечно, это будущий истребитель паразитов и вредителей Марк решил взять реванш за дневное поражение.

– Руки вверх! – зарычал не на шутку взбеленившийся Крыжановский и, намереваясь, как следует оттаскать за уши зарвавшегося сорванца, включил лампу над койкой.

В следующий миг ярость сменилась ужасом, потому что пред ним находился никакой не Марк, а некто, весьма походящий на мальчика фигурой и одеждой, но отнюдь не лицом.

Словно в тумане кажется, что маньяк-учёный из книжки Беляева «Голова профессора Доуэля» отрезал пионеру голову и на её место пришил другую – несуразно большую и взрослую, со сморщенным порочным лицом и злобными маленькими глазками. Кроме того, стало заметным ещё одно малоприятное отличие: вместо сачка для ловли бабочек неизвестный сжимает в руке финский нож. Какая-то часть Германа прекрасно понимает, что кошмарный ночной посетитель – не химера, порожденная перетрудившимся умом, а существо из плоти и крови, но другая часть упорно цепляется за мысль, что всё происходящее – лишь сон. Только сон!

Между тем мнимый Марк, которого окрик профессора заставил невольно отступить в коридор, криво ухмыляется и, выставив перед собой руку с ножом, прыгает в купе. Крыжановский нащупывает трость, стоящую между столом и койкой и, размахнувшись, изо всех сил бьёт напавшего по плечу. Тот, шипя как рассерженный кот, снова отступает в коридор. Фехтуя тростью, словно шпагой, Герман подбирается к двери, чтобы захлопнуть её, но ряженый «пионер» успевает просунуть в щель ногу, а затем, подбрасывает вверх нож и, поймав за лезвие, замахивается для броска.

Дико зарычав, Крыжановский делает выпад, тонкий железный наконечник трости с хлюпаньем входит в глаз противника. Нож с тихим шелестом пролетает мимо и вонзается в линкруст[40], которым отделано купе, а ужасный «ребёнок» безмолвно падает лицом вниз. Из-под его головы медленно вытекает чёрная глянцевая лужа.

Герман, не отрываясь, смотрит на эту лужу, а в голове пионерским барабаном стучит: «Кошмарное лицо мне привиделось спросонья, а на самом деле я убил мальчика! Я убил Марка!»