Страница 3 из 24
Преобладающее большинство известных нам эпических героев, если и подвергаются критике за недостойное или неразумное поведение, то только изредка и только отдельными, словно специально предназначенными сказанием для этой роли, лицами: царя Саула обличает пророк Самуил, царя Давида – пророк Нафан, царя Агамемнона – оскорблённый им Ахилл, князя Владимира – Илья Муромец. В целом сказания сохраняют нейтральный тон и при изложении конфликтов, драматических событий [попробуйте угадать, кому сочувствует Гомер, троянцам или грекам «Илиады» (далее – Ил)] или даже коварных замыслов и предосудительных действий («Сага о Ньяле», Исландские саги, СПб., 1999, т. 2). Мбх составляет ярчайшее исключение из этого правила: Дхритараштра, как и другие герои индийского эпоса, постоянно подвергается обсуждению и осуждению брахманами, праведниками, мудрецами, родичами и даже рассказчиками; при этом сказание не забывает время от времени превозносить его мудрость!
Следует подчеркнуть, что слово «судьба» отнюдь не случайно вынесено в заглавие книги: этические оценки действий или бездействия старого царя, данные персонажами или рассказчиками, разнятся в зависимости от того, на какой концепции судьбы основывает свою оценку резонёр. В ряде случаев несчастное правление Дхритараштры, кульминацией которого стала братоубийственная битва на Курукшетре, расценивается как интегральная часть плана богов (то есть всеобъемлющей и неотвратимой судьбы), и в этом случае старый царь может быть представлен бессильной и, следовательно, безвинной игрушкой космических сил. Противоположная точка зрения считает героя активным творцом собственной судьбы, в том числе и в самом расширительном смысле, когда судьба конкретного человека, включая его характер и, казалось бы, не зависящие от него обстоятельства (например, семья, в которой родился герой), признаётся результатом его кармы – совокупности деяний в предыдущих рождениях. Очевидно, что этот подход подразумевает полную ответственность героя и, тем более, облечённого властью царя, за всё происходящее с ним самим, его семейством и с его народом. «Промежуточный» вариант предполагает, что даже при божественном предопределении хода событий благородному герою надлежит не оправдывать себя бессилием что-либо изменить, но действовать в соответствии с нравственным законом (дхармой), пусть и вопреки всемогущей судьбе, то есть без надежды на успех. Этих конспективных замечаний пока достаточно для предварительного ознакомления читателя с альтернативными учениями Мбх о судьбе, которые будут тщательно рассмотрены в своё время.
Парадоксальным образом, все указанные концепции судьбы задeйcтвoвaны в сказании. Мы увидим, как слабый Дхритараштра, в противоположность решительному Давиду, мечется, действуя в соответствии с одной парадигмой судьбы (до поры надеясь изменить ход событий), оправдываясь с помощью другой (декларируя собственное бессилие перед лицом рока, когда терпит неудачу или совершает неблаговидный поступок) и большую часть жизни игнорируя третью.
Часть I. Наследство
«И хотя то, что предшествовало войне, а тем более то, что происходило ещё раньше, установить точно не было возможности в силу отдалённости от нашего времени, но всё же на основании проверенных и оказавшихся убедительными свидетельств я пришёл к выводу, что все эти исторические события далёкого прошлого не представляли ничего значительного…»
1. Проклятие
После смерти царя Кауравов Вичитравирьи две его юных вдовы остались бездетными, и для продолжения царского рода с ними по обычаю нийога и по приговору родичей должен был сочетаться их деверь святой отшельник Кришна Двайпаяна Вьяса. Этот обычай, известный в европейской традиции как левират (лат. levir – деверь), характерен для патриархальных обществ и нашёл отражение в ряде памятников от Пятикнижия до законов Ману. Примером левирата в ВЗ является сюжет, где отец умершего бездетным старшего брата Ира обращается к среднему брату: «И сказал Иуда Онану: войди к жене брата твоего, женись на ней, как деверь, и восстанови семя брату твоему» (Быт 38, 8). Отголоски левирата находим и в архаических, отражающих родовой быт германских сказаниях о героях «Старшей Эдды» (далее – СЭ), когда смертельно раненный конунг Хельги «завещает» свою невесту Сваву младшему брату:
Очевидно, подобные обычаи сохранялись у северных народов и в раннефеодальном обществе исландских саг (Х-ХII вв.): викинг Эгиль с одобрения родичей берёт в жёны Асгерд, вдову своего старшего брата Торольва (Исландские саги, 1999, т. 1, «Сага об Эгиле», LVI).
Сходным образом, чтобы не прервалась династия Кауравов, по вызову царского семейства отшельник Вьяса прибыл во дворец, но старшей из вдовых цариц прелестной Амбике нечёсаный лесной аскет явно не глянулся (Мбх I, 100): «Увидев рыжие волосы Кришны» (не путать с богом Кришной, оба прозвища означают «темнокожий» – А. И.), «его сверкающие глаза и медно-красную бороду и усы, царица закрыла глаза… Дочь царя Каши» (Амбика – А. И.) «из страха не могла смотреть на него». Вьяса, невзирая на брезгливость нежной царицы, исполнил свой родственный долг, но обиду, кажется, затаил. Впрочем, таил её он весьма недолго. Будучи одарён «сверхъестественным знанием», радеющий о благе династии аскет разразился пророчеством о будущем сыне Амбики (Мбх I, 9-10): «Он будет по силе равен десяти тысячам слонов, будет мудрым и знаменитым, лучшим среди царственных мудрецов, одарённых великой доблестью и разумом. А у него же, благородного, будет сто могучих сыновей. Но из-за оплошности матери сам он будет слепой».
Отвлечёмся ненадолго от династии Кауравов, чтобы напомнить читателю, что пророчество, сделанное в юности, а иногда до рождения или даже до зачатия, является важнейшим фактором, определяющим судьбу героя сказания. В кельтскиx «Сагах об Уладах» (далее – СУ) будущий герой Кухулин в возрасте семи лет слышит предсказание друида Катбадa о том, что ему предстоит очень короткая, но славная жизнь. «Правду сказал я, – воскликнул Катбад, – будешь велик ты и славен, но быстротечною жизнью отмечен!» (СУ «Похищение быка из Куальнгe»). В самой Мбх пророчествам несть числа. Панду пророчествует о ещё не зачатом старшем сыне (Мбх I, 113, 40–41): «…Мир сей… будет считать, что (сын наш) это воплощение справедливости. Несомненно, что и сам он будет справедлив к Кауравам». Последняя фраза намекает на то, что старший сын Панду займёт трон. При рождении ребёнка голос с неба подтверждает предсказание отца (Мбх I, 114, 6–7): «Этот перворождённый сын Панду, несомненно, будет лучшим из блюстителей закона, по имени Юдхиштхира. Он будет известным царём…» Аналогично, при рождении третьего сына Панду – Арджуны – голос с неба предсказывает его великие подвиги (Мбх I, 114, 27–35), как в Новом Заветe праведный Симеон – судьбу младенца Иисуса (Лк 2, 25–35). Все предсказания, естественно, сбываются.
Итак, только что зачатому сыну царицы суждено родиться слепым: в реализации пророчества никто из окружающих не сомневается. A слепой наследник престола – это проблема. Дело в том, что вождь племени, царь страны или патриарх рода в соответствии с воззрениями древних является посредником между своим народом и богами, т. е. представляет всю общину перед небесными владыками: нетрудно заметить, что и еврейские патриархи ВЗ, и греческие цари «Илиады» и «Одиссеи» (далее – Од), в отличие от простых соплеменников, способны общаться как со смертными, так и c бессмертными. Если правитель отсутствует или неугоден богам, всё племя или страна лишается благосклонности богов, a вместе с благосклонностью богов исчезает и благоденствие народа. В соответствии с этой парадигмой по смерти Вичитравирьи, «когда… царство оказалось без царя, не стал проливать дождь владыка богов», и начались голод и болезни (Мбх V, 145, 24). Аспект «угодности» царя богам подчёркивает жена Панду царица Кунти (Мбх V, 130):