Страница 37 из 85
Юристов это тоже зацепило. «Разум, пребывающий в смятении, может быть изображен с научной точностью, и эта картина может помочь гуманнее отнестись к обвиняемому и просветить принимающих решение в отношении пределов ответственности и наказания», — сказал Кен Стратин, директор службы юридической информации при Ассоциации адвокатов штата Нью-Йорк. Многие правоведы и нейробиологи недовольны такой напыщенной риторикой, и у них есть для этого причины. Если людей можно очаровать аурой научного авторитета, окружающей изображения мозга, могут ли эти сканы заставить присяжных поверить в то, что они действительно видят непреодолимую биологическую причину преступности? Может ли такая неуместная вера в нейрореализм отвлечь их от важных, но более привычных видов свидетельств и доказательств? (34)
Юридический термин для такого рода искажения — «предубеждение»[66]. Такое предубеждение не имеет ничего общего с установками на основании расовой или этнической принадлежности обвиняемого, а скорее касается отношения к доказательствам. Судьи должны быть предупреждены о возможности того, что присяжные могут приписать какому-либо одному типу доказательств гораздо более высокую достоверность, чем он может того заслуживать. Нельзя не признать, что результаты не лишены противоречий, но небольшое число существующих исследований, судя по всему, подтверждают опасения, что сканы мозга, сопровождающие объяснения поведения, делают эти объяснения более весомыми для людей. Например, психолог Мэдлин Кинер со своими коллегами показала читателям научный отчет, сопровождавшийся изображениями мозга различной степени детальности. Чем более четким, трехмерным и «мозгоподобным» было изображение, тем чаще именно оно убеждало наивных читателей, а не сопровождающий его письменный отчет, содержащий надежные научные обоснования (35).
Нейронаука пока не в состоянии различитьтех, кто не может контролировать себя, тех, кто не контролирует себя, а также тех, кто находится посредине.
В своем часто цитируемом эксперименте психологи Дэвид Мак- Кэйб и Алан Кастел представили студентам колледжа несостоятельные объяснения психологических закономерностей, сопровождавшиеся изображениями мозга. Исследователи намеренно сделали свои объяснения нелогичными, чтобы получить представление о том, каким потенциалом искажения смысла предлагаемых объяснений обладают изображения. Они объявили испытуемым, что люди могут улучшить свои математические способности, если будут смотреть телевизор, и попытались убедить их — совершенно безосновательно, — что данные, отражающие исключительно статистическую связь между просмотром телепередач и математическими способностями, могли бы послужить доказательством этого утверждения (конечно, такие выводы подменяют корреляцию причинно-следственной связью).
МакКэйб и Кастел разделили своих испытуемых на три группы и показали каждой группе поддельные данные с различным сопутствующим объяснением. Одна группа получила письменное объяснение результатов, другая — объяснение вместе с гистограммой, показывающей изменение активации в височной доле, а третья — описание исследования вместе с разноцветным изображением мозга. Участники оценивали обоснование связи математики и телевидения как наиболее разумное в последнем случае, когда материал сопровождался изображениями мозга. Аналогичным образом, когда психолог Дина Вайсберг со своими коллегами вставляла фразу «томограммы мозга показывают» в объяснения человеческого поведения, эти объяснения
становились более убедительными для неспециалистов (но не для спе- циалистов-нейробиологов). Все эти данные наводят на мысль о том, что нейровизуализация — иногда с юмором называемая «мозговое порно» — и околонаучная терминология могут соблазнить присяжных, как и других людей, и привести к ошибочным выводам (36).
Чтобы ограничить использование в ходе судебных процессов свидетельств, способных ввести в заблуждение, Федеральный закон о доказательствах 403 предписывает судьям оценивать потенциальную способность экспертных заявлений и демонстраций вызвать предубеждение у жюри присяжных, а также их доказательную ценность, то есть насколько эти доказательства способны помочь присяжным решить поставленный перед ними вопрос (37). Судьи вправе отказать в использовании доказательств, основанных на сканировании мозга, если полагают, что эти свидетельства неоправданно исказят мнение присяжных в отношении обвиняемого, как это сделал судья в случае Дугана, предполагаемого психопата, похитившего и убившего маленькую девочку.
По всей видимости, невозможно узнать, создали или нет данные о мозге предубежденность у жюри присяжных в том или ином конкретном случае. Специалисты практически не имеют доступа к совещаниям присяжных или проведению опросов после их выхода из зала суда. И тогда каким же образом они могут оценить интерпретацию доказательств присяжными и тот относительный вес, который те придают различной информации, представленной в зале суда, от заявлений приглашенных экспертов до поведения подсудимого, комментариев адвокатов или выражения раскаяния на лице обвиняемого? В качестве несовершенной, но полезной альтернативы исследователи предприняли попытку экспериментально оценить влияние данных о мозге, выступающих в качестве доказательств, на принятие решений испытуемыми, которые действовали как присяжные.
Психолог Майкл Сакс со своими коллегами решил оценить по отдельности каждый из множества признаков, которыми обладают доказательства, основанные на мозге, чтобы выяснить, что именно влияет на принятие решения присяжными. Они собрали большую выборку испытуемых и предложили им прочесть информацию о реальном ограблении, которое привело к жестокому убийству. Мнимые присяжные были разбиты на несколько групп, которые получили неодинаковое объяснение, почему обвиняемый был неспособен совершить намеренное убийство. Так, испытуемые одной группы читали экспертное заключение нейробиолога, где описывалось обнаруженное на томограмме повреждение левой лобной доли. Вторая группа рассматривала изображение реальной томограммы с видимым дефектом. Еще одна группа читала заключение психолога, диагностировавшего у обвиняемого расстройство личности (38).
В итоге присяжные, которым сказали, что у обвиняемого, скорее всего, расстройство личности, а не какой-то явный дефект мозга, назначили преступнику более жесткое наказание. Зато все объяснения, основанные на мозге, имели одинаковый вес. Только когда испытуемые узнавали, что преступнику грозит смертная казнь (как это было в другом исследовании из этого же цикла, проведенном группой Сакса), — доказательство, апеллирующее к мозгу, приводило к максимальному смягчению до пожизненного заключения. Другие доказательства, указывавшие на генетическую предрасположенность к насилию или заключение невролога, основанное на обычном врачебном осмотре, не оказывали такого влияния. Сакс предположил, что изображения мозга оказывают максимальное влияние, когда вопрос стоит об исключительной мере наказания — смерти (39).
Что означают эти результаты? Можно ли сближать суждения фиктивных присяжных в отношении абстрактного дела, сделанные в изолированной обстановке, и те решения, которые выносит в зале суда реальное жюри присяжных? В конце концов, когда присяжные слушают реальное дело, существует множество деталей, которые они должны объединить вместе: они впитывают информацию от нескольких свидетелей, наблюдают перекрестные допросы специалистов, слушают заключительные речи адвокатов и указания судьи и вступают в длительные обсуждения коллегами-присяжными. Наиболее значимое влияние, вероятно, оказывает то, что они знают, что от их решения зависит свобода и часто сама жизнь реальных людей (40).
Исследователи с творческим подходом могут обойти некоторые из этих препятствий, используя реальных присяжных из пула присяжных, воспроизводя настоящий перекрестный допрос экспертов и прения сторон, запрашивая вердикт до и после совещания и опрашивая присяжных в отношении фактов дела, чтобы понять, сбивают ли их с толку томографические изображения и отвлекают ли их от решающих доказательств (41). Однако элементы ситуации «на грани жизни и смерти», свойственные процессу, чреватому высшей мерой наказания, очень трудно, если вообще возможно, воспроизвести в условиях исследования.
66
«Prejudice» — более широкий термин, охватывающий среди прочего значения «преюдиция», «пристрастие» и в определенных контекстах даже «ущерб». — Прим. пер.