Страница 27 из 85
В начале 1900-х годов Уильям Моултон Марстон, будучи студентом Гарварда, изобрел аппарат, который стал предшественником современного полиграфа. Устройство записывало частоту дыхания с помощью движения воздуха в резиновом шланге, обернутом вокруг груди испытуемого, а также кровяное давление с помощью манжеты на его плече. В качестве забавного примечания к истории полиграфа можно сказать, что Марстон позже стал создателем комиксов и под псевдонимом Чарльз Моултон создал Чудо-Женщину, боевую героиню, которая носила на талии «Золотое лассо правды». Когда злодеи попадались в петлю ее магической версии пневматического шланга, им приходилось говорить правду (12).
История самого полиграфа была менее волшебной. Официальное начало его истории, полной научных и правовых противоречий, можно отнести к 1923 году, когда федеральный суд вынес решение о том, что результаты проверки по методике Марстона неприемлемы в качестве доказательства, поскольку метод не является общепризнанным в научном сообществе. Это судебное постановление в деле «Соединенные Штаты против Фрая»[59] было вехой в доказательственном праве, поскольку оно предложило первое четкое судебное заключение о стандартах научных доказательств. В соответствии со стандартом «Фрай», как и с более поздним стандартом «Дауберт», заменившим «Фрай» в федеральных судах и большинстве штатов, доказательства, основанные на данных полиграфа, в течение последних 90 лет были исключены из судебных процессов практически во всех судах штатов и федеральных судах. Однако за пределами судебных залов полиграф стал рутинной процедурой в американских правоохранительных органах. В середине XX столетия это устройство использовалось для охраны ядерных секретов, подтверждения политической благонадежности ученых и для очистки правительственных постов от гомосексуалистов (13).
Акт зашиты наемных сотрудников от полиграфа, принятый в 1988 году, запретил частным нанимателям использовать полиграф
при отсеивании кандидатов на вакансию или при попытках выявить вора среди сотрудников. Десятилетие спустя после вступления закона в силу Верховный суд США принял постановление, что правительства штатов и федеральное правительство могут накладывать запрет на использование данных полиграфа даже в тех случаях, когда обвиняемый настаивает на том, что результаты оправдают его. Суды продолжают Одно из главных заблуждений проявлять недоверчивость. Некоторые i в отношении лжецов заключается федеральные окружные суды и горстка в том, что они будто бы непредна- судов штатов при особых обстоятельст- меренно выдают себя, вах продолжают принимать во внимание свидетельства, полученные с помощью полиграфа, но только суды Нью-Мексико считают это в целом приемлемым. Однако за пределами судебных залов агентства, ведающие национальной безопасностью, и правоохранительные органы в США проводят ежегодно более миллиона проверок на полиграфе только для того, чтобы оценить кандидатов на вакансии или прояснить вопросы в отношении сотрудников, продвигаемых на более ответственные должности (14).
Чтобы понять, почему полиграф заслужил такое пристальное внимание, нужно знать, как он работает. Предположим, наш подозреваемый украл $ 5000. При стандартной процедуре проверки на полиграфе дознаватель задает три типа вопросов. Чтобы установить фоновый уровень физиологической активности для честных ответов, он просит подозреваемого ответить сначала на вопросы, «не относящиеся к делу», например, «Говорите ли вы по-английски?» или «Правда ли, что сейчас октябрь?». Кроме того, он задает контрольные вопросы о незначительных прошлых правонарушениях: «Вы когда-нибудь получали уведомление о нарушении правил дорожного движения?», «Получали от кассира лишнюю сдачу и оставляли ее себе?», «Говорили неправду своему начальнику?»
Практически все мы хотя бы раз в жизни получали уведомления о неправильной парковке, прятали в карман лишний доллар или рассказыва-ли рабочие небылицы, но поскольку мы не захотим признаваться в этих мелких грешках во время проверки на полиграфе, то, предположительно, должны будем солгать, и это приведет к небольшим изменениям пульса или вспотевшим ладоням. Эти «контрольные» вопросы служат для того, чтобы специалист по полиграфу мог установить фоновый уровень для «невинной лжи», с которой сравнивается более актуальная, относящаяся к преступлению, ложь и, предположительно, связанное с ней состояние большего психического возбуждения. Таким образом, когда виновные подозреваемые отвечают «нет» на тестовый вопрос дознавателя «Вы украли деньги?», будет регистрироваться более активная реакция, чем когда они слегка искажают действительность при «невинной лжи». И наоборот, если они невиновны, ответ «нет» на вопрос дознавателя должен вызвать более слабую реакцию, чем при «невинной лжи».
За этим стоит надежная логика: если вы виновны, ваше тело вас выдаст. Но это в лучшем случае безумное упрощение, а в худшем — заведомо неверно. Привычно лгущие люди не обязательно испытывают при этом тревогу или стресс. Это особенно верно для психопатов, чья периферическая нервная система меньше реагирует на угрозу, чем у большинства людей. А говорящие правду, в свою очередь, нередко испытывают тревогу, особенно когда их допрашивают в ситуации, способной привести к очень серьезным последствиям (15). По критериям определяющей ложь машины невинные люди часто выглядят виновными. При допросе они пугаются или впадают в ажиотаж, их сердца колотятся, дыхание становится затрудненным, ладони потеют. Они могут даже почувствовать себя виновными. Специалисты по полиграфу прозвали таких людей «похитителями вины», поскольку они по большей части думают о том, как бы их не обвинили из-за неадекватных капризов их неконтролируемой нервной системы. И наоборот, виновные люди, опытные преступники нередко знают, как перехитрить полиграф. Они могут сильно прикусить себе язык или начать напряженно выполнять в уме арифметические действия при ответах на вопросы, провоцирующие «невинную ложь», чтобы повлиять на фоновый уровень реакций. В таком случае, когда они врут о реальном преступлении, их результаты менее драматично отличаются от базового уровня.
Таким образом, полиграф в конечном счете является детектором возбуждения в нервной системе, а не детектором лжи. Он, как правило, дает высокий уровень «ложноположительных» результатов, что может заставить власти наказать невиновных, и в несколько меньшей степени выдает «сложноотрицательные» результаты, которые несправедливо освобождают от ответственности виновных. По оценкам Национальной академии наук, хорошо проведенная проверка на детекторе лжи верно определяет 75-80% тех, кто врет (истинно-положительный результат), но вместе с тем неверно приписывает ложь приблизительно 65% говорящим правду (ложноположительный результат). Две наиболее знаменитых ошибки — это неудача 1986 года в выявлении виновности Олдрича Эймса, агента ЦРУ, шпионившего на СССР (ложно-негативная ошибка), и ошибочная идентификация в 1998 году Уэна Хо Ли, научного специалиста Департамента энергетики, как агента китайского правительства (ложноположительная ошибка) (16).
Если нельзя надеяться, что тело достоверно расскажет о своих секретах, не будет ли лучше перейти прямо к мозгу — органу, более причастному ко лжи, — для того чтобы обнаружить обман? Существует два принципиальных подхода к детекции лжи, каждый из которых опирается на ЭЭГ или фМРТ. Один способ — это посмотреть, не скрывают ли подозреваемые какую либо информацию. Тест на осведомленность виновного[60] адресован таким грехам умолчания (17). Другая стратегия состоит в определении активности мозга, которая позволит нам отличить правду от лжи. Как и при работе с полиграфом, в основе детектора лжи, базирующегося на работе мозга, лежит вопрос «Вы сделали это?». Тест же на осведомленность виновного просто требует, чтобы у подозреваемых были воспоминания о преступлении и, в сущности, строится на вопросе «Вам знакомы эти обстоятельства преступления?».
59
Судебный процесс, на котором впервые было принято данное решение (судебный прецедент). Многие решения суда впоследствии становятся юридической нормой, которая получает название по прецеденту. Такая процедура характерна для прецедентного права, действующего в США. — Прим. пер.
60
В оригинале “guilty knowledge”. — Прим. пер.