Страница 37 из 51
— Здесь кое-что съедобное, — подвигая котелок, сказал Неженцев, чтобы переменить разговор, — достали.
— Вы собираетесь уходить, Митрофан Осипович? Мы потеснимся, вы останетесь с нами.
Неженцев стоял худой, подтянутый. Лицо у него было утомленное, бледное.
— Но там полк. Меня ожидают, ваше высокопревосходительство.
— Ах, да, — Корнилов кивнул и быстро вскочил, — я с вами. Во дворе мокнут мои текинцы. Вы, кажется, говорили, что не все устроены.
— Не советую выходить. Вам следовало бы отдохнуть. Дня через два мы, очевидно, войдем в соприкосновение с частями кубанского атамана.
— Вы так думаете?
— Почти уверен. Останьтесь, ваше высокопревосходительство.
— Нет. Не спится. Кстати проведаю Ивана Павловича.
Их сопровождали дежурный адъютант и два низкорослых текинца. Сыны горячего Туркестана, они плохо переносили гнилую мартовскую слякоть чуждых им мест. Но они бездумно шли на все лишения, не ведая еще, что готовит их народу этот человек с близкими им чертами беспокойного монгола-покорителя.
Дождь, по-осеннему мелкий и холодный, переходил в колкий снежок. Морозило. Плащи моментально одеревенели. Под ногами потрескивало. Брезенты, покрывшие брички, набухли,'выпрямились. Начинался известный ледяной поход, прославленный белогвардейскими историками.
Плохо вооруженные и худо одетые кубанские революционные дружины находились не в лучших условиях. Корнилов сам выбирал направление марша, сам рассчитывал привалы. Войска же революции вынуждены были ожидать его повсюду.
Корнилов приостановился у аллеи поскрипывающих обледенелых акаций. Вдоль улицы горели костры, слышался треск разламываемых заборов, сараев. Контурно чернели тачанки, орудия.
Отдаленный гул передвинулся вправо и почти затих. Неженцев откинул башлык, прислушался.
— По-моему, где-то идет второй бой.
— Бой идет примерно на линии адыгейских аулов Гатлукая, Шенджий, — сказал Корнилов, — В наших интересах помочь Филимонову. С рассветом мы выступаем на Шенджий.
Авангард Богаевского вошел в соприкосновение с конными частями Покровского. Две группы соединились, заняв небольшой эллипсис территории Адыгеи. Штаб Добровольческой армии расположился в ауле Шенджий. Сюда прибыл Покровский для переговоров.
Покровского сопровождал живописный горско-кубанский конвой. На плечах Покровского светлели генеральские погоны. В свите находились жилейские офицеры Брагин и Самойленко и некоторые из кавалерийских начальников, специально подобранные по выправке и сановитости. Изгнанное кубанское правительство еще до вчерашнего, дня панически металось в горах, тер-яя людей, обозы, теряя самый дух сопротивления. Но его военные представители своим внешним видом нисколько не напоминали о неудачах и растерянности.
Свидание проходило в натянутой обстановке. Покровский, раболепно обласканный радой, познавший хмельную славу независимости, уже не был скромным офицером, одним из наемников хитроумного Алексеева. Покровский мечтал уже о булаве наказного атамана, нетвердо закрепленной в руках слабовольного Филимонова.
Появление спасительной армии Корнилова в то же время отодвигало выполнение тщеславных замыслов Покровского. Уже и здесь, на свидании с известными и прославленными генералами, он сразу почувствовал их недружелюбие, пока еще скрытое под холодной корректностью. Алексеев сознательно не узнавал его, бросая хмурые и подозрительные взгляды на новенькие генеральские погоны. Такое отношение раздражало Покровского, поднимая дух противодействия.
— Мы считаем, что для пользы общего дела надлежит сохранить самостоятельность кубанского отряда, — сказал Покровский, покусывая губы и изучающе осматривая всех. — Кубанские власти хотят иметь собственную армию, что соответствует конституции края. Кубанцы сроднились со своими частями, привыкли к своим начальникам, и всякие перемены могут вызывать брожение.
— Что вы предлагаете? — сурово спросил Корнилов, старательно сдерживая гнев.
Покровский опустил глаза, и чуть заметная «гримаса удовлетворения пробежала по его лицу.
— Предлагаю не я, ваше высокопревосходительство, предлагает кубанское правительство, на земле которого вы ведете свои операции.
Корнилов вспыхнул.
— Земля. Каждый ее вершок устлан трупами добровольцев.
Палец командующего застучал по столу. Ёсе притихли, и у Покровского на щеках и лбу выступили коричневые пятна.
— Правительство, — раздельно произнес Покровский, — предлагает сохранение самостоятельности кубанского отряда, с оперативным подчинением вам, ваше высокопревосходительство… Таково требование Войска.
— Полноте, полковник, — вспылил Алексеев, — извините, не знаю, как вас величать. Войско тут ни при чем… Просто вам не хочется поступиться своим самолюбием.
Покровский порывисто встал, готовый ответить дерзостью, но неприязненный взгляд Корнилова смутил его; он сел. Пальцы нервически забегали по темляку. Корнилов поднялся и отчеканил:
— Одна армия — один командующий. Иного положения я не допускаю. Так и передайте своему… правительству.
Покровский откозырял и вышел.
…Перед окнами промелькнули всадники Покровского.
— Выскочка! — произнес Корнилов, забарабанив по запотевшему стеклу. Обратился к Алексееву — В свое время я предупреждал вас, Михаил Васильевич.
Алексеев ничего не ответил и обидчиво, слишком уж по-старчески, махнул рукой. Корнилов беседовал с Гур-даем, приятельски потрагивая его за газыри.
— Вы, Никита Севастьянович, как разумный и преданный нам человек, поезжайте-ка к тем олухам. Передайте, что, если они не согласятся на наши предложения, я без их помощи вступлю в Екатеринодар, но тогда уже не допущу их в город.
Романовский что-то шепнул Корнилову. Тот улыбнулся уголками губ. Обернулся, бросил через плечо:
— Правительство мы всегда создадим. Дело нетрудное.
Под густым дождем Гурдай отправился в путь. Судьбы Кубани, безусловно, находились в руках Корнилова, и генерал негодовал на своих земляков.
На выезде из аула Гурдая обогнал отряд, усиленный двумя трехдюймовками и пулеметами, завьюченными на крепких, низкорослых лошадях. Гурдай узнал кавалеристов Глазенапа.
— Куда? — спросил он сотенного командира, проезжавшего мимо.
— Выступаем. Собачья погода.
Корнилов упрямо вел части к заветной цели — Ека-теринодару. Армия двигалась по колено в воде и жидкой грязи, по дорогам и без дорог. Обширные долины рек должны были вот-вот налиться водой. Колонны двигались под прикрытием густых туманов.
Красногвардейские отряды, занявшие естественные рубежи — реки, были растянуты слишком редкой цепыо, чтобы оказать сопротивление собранной в кулак армии, управляемой искусным полководцем.
Корнилов прибегал к излюбленному им маневру ложных демонстраций и крутому изменению направления марша.
Только в станице Ново-Дмитриевской Корнилова догнали представители кубанского отряда. Оставшись одни, они могли погибнуть. В этом нетрудно было их убедить логически мыслящему Гурдаю, иногда обладавшему большой силой убеждения. Таким образом, Гурдай добросовестно выполнил поручение Корнилова, оказавшегося гораздо дальновиднее кубанских националистов. Наказной атаман полковник Филимонов, председатель законодательной рады Рябовол, председатель правительства Быч, генералы Султан-Гирей и Покровский явились с повинной головой и после длительных прений подписали протокол, объединяющий оба войска под командованием Корнилова.
Командующий немедленно реорганизовал части, создав три бригады: Маркова, Богаевского и Эрдели. Наступление продолжалось. На штурм города Корнилов вел семь полков, батальон пластунов, шесть полевых батарей…
Армия белых на три четверти состояла из офицеров и юнкеров. Зачастую даже роты вели испытанные генералы и полковники, а на стороне республики насчитывалось едва ли два десятка офицеров. Народ выдвигал своих командиров. Полками и батальонами командовали унтеры, фронтовые солдаты и казаки, бывшие хлебопашцы, рабочие, сапожники, овчинники.