Страница 33 из 65
— Да вы чего, — усмехнулся Абдель. — Это я к нему приебываюсь.
Мужики громогласно засмеялись, так, что столики задрожали в резонансе.
— Присазывайси, пан, кде хоцишь, — сказал Абдель. — Кебаб щас будет.
Ты уселся в двух столиках от парней. Тот, кто кричал Абделю, тонконосый, тонкоухий и вообще, какой то весь тонкорожий словно гончая, повернулся к тебе.
— Это наш араб, — сообщил он. — Мы, городские, его крышуем. Так что — его не трогай.
Ты отдал ему салют пивом.
— Спокуха, Арек, — сказал Абдель. — Говорю тебе, все нормалек.
— Ну! — Арек тяжеловато, хотя и был весьма тонким и худым, поднялся и подошел к Абделю. — Ну! Давай пять! Ежели чего, ты знаешь!
Абдель, усмехаясь какой-то странной усмешкой мумии, хлопнул свою ладонь по его. Арек вернулся на место, смешно крутя задом, что, похоже, должно было означать задиристый шаг.
Ты пил пиво и слушал, о чем говорят местные.
— Так вот, — говорил один из них, чернявый, темнокожий, практически такой же смуглый, как и Абдель, но в его лице было нечто настолько местное, что прямо свербело, — понимаете, Междуморье[207]. Только вот с кем? Ведь сами мы с русскими не справимся, хоть усрись. Политическая зрелость заставляет признаться в этом.
— А с кем ты хочешь Междуморье желать? — спрашивал полноватый парень в кожаной куртке с меховой подстежкой. — Только не с чехами, потому что они — пиздюки. Со словаками — нет, им бы только покой. С украинцами — нет, потому что они ведь УПА, и вообще, они и так русские. С Литвой — нет, сам понимаешь, поляки на Виленщине, опять же, у них и глядеть не на что. Так чего, с белорусами?
— А с немцами не можем? — хотел получить ответ Арек. — Не можем, нет? Ну, не то, чтобы я немцев так уж любил. Но, все таки…
— Междуморье как раз и направлено против Германии и России, — терпеливо пояснил ему смуглый. — А ты, Томек, как считаешь? — обратился он к полному. — Как раз мы должны с ними всеми. А еще с Венгрией и Румынией…
— С Румынией! — схватился за голову Томек. — Арек, ну скажи ему. С Румынией! Скажи еще: с Сомали!
— Не, Гжесек, а фактически, — Арек выглядел обеспокоенным. — Как это, с Румынией?
— А нормально, — вмешался в беседу сидящий в сторонке великан, что ел кебаб на толстом лаваше, но без вилки; в свою громадную пасть он закладывал его словно бутербродик. — Все нормально, только надо это все соответсвующим макаром разыграть. Все это будет называться Короной Речи Посполитой. Имеется такой секретный план.
— У кого имеется секретный план? — не понял Арек.
— У Польши имеется секретный план, — терпеливо пояснил великан.
— То есть, заговор? — допытывался Арек.
— Ну, — великан откусил и пережевывал кусок своего кебаба, — ну, скажем, что заговор. Так что?
— А ничего, — отрезал Арек. — Не, оно немного странно, потому что тайные заговоры, оно, скорее, против Польши всегда были, так что я впервые слышу, чтобы у Польши имелся тайный заговор против кого-то. Но это хорошо, хорошо.
Все замолкли и уставились на полицейского, который потерянно стоял за окном и выглядел так, будто ему нечего было с собой сделать и куда пойти. В конце концов, он пошел направо и исчез из поля зрения. Но через минуту вновь появился в окне, наверняка идя в правую сторону.
— Эх, — сказал Арек. — А вот представьте себе, как было бы клёво, если бы разборов Польши не было. Польша — от моря до моря. На Черное море в палатках бы ездили.
— Или, если бы Станислав Тыминьский[208] выиграл выборы в 1991 году, — размечтался Гжесек. — Сильное государство, независимое. Природные ресурсы остаются в Польше, банки — только польские, все — польское. Компьютеры — польские, автомобили — польские, вооруженные силы.
— И атомное оружие наверняка бы было, — прибавил Томек, — иначе, а как же еще в такой ммм… геополитической ситуации обеспечить себе безопасность.
— Польское атомное оружие, — легко согласился Гжесек. — Ну конечно. Что еще польское?
— А все, — ответил Томек. — Польские супермаркеты, польский интернет, то есть, польская версия интернета…
— …польнет, — подсказал Гжесек.
— …ага, польнет, а кроме того, польские смартфоны, и вообще — все польское. Польская Польша.
— Но, подожди, — задумался Арек, — а не было бы все это копией?
— Копией чего? — даже разозлился немного Гжесек.
— Ну… Я хочу сказать… ведь все эти вещи придумали не в Польше. А вот разве придумали бы их в Польше?
— Ты чего, курва, хочешь сказать? — Гжесек все больше злился. — Ты чего, курва, сегодня такой, того?…
— Не, ну чего… — смутился Арек. — Я чего…
* * *
— Кебаб остри раз, — сообщил Абдель.
Ты встал со своим бокалом пива и передвинулся поближе к нему.
— Ну, и как пану живется, — спросил ты, — в Енджеюве?
— А вот скажу пану, что очень даже и ничего, — ответил Абдель.
— Серьезно? — поднял на него ты изумленный взгляд.
— Серьезно. Все, что мне нужно, у меня имеется. Мне всего хватает.
— А я, — признался ты ему, — в таком депресняке тут…
— Это почему же? — удивился Абдель.
— Потому что здесь… ад. Здесь ни у чего нет формы. Здесь хаос. Дьявол[209]. Когда-то у этого города форма имелась, а сейчас — это просто хаос. В хаосе жить нельзя. Равно как и в вечной озлобленности.
— А это, как раз, и является формой этого городка. Весь этот хаос и эта озлобленность.
— Но ведь не во всей же Польше. В одном месте поменьше, в другом — больше.
Абдель отрицательно покачал головой.
— Это пану так только кажется. Польша в этом хаосе даже более единообразная, в каждом месте она похожа сама на себя. А знаете, — он даже снизил по этой причине голос, — на самом деле это и есть новой формой Польши. Только она не видна. Поскольку является хаосом. Но прежде всего, — пригнулся к тебе Абдель, — этот хаос мне ужасно нравится, так как напоминает Штаты семидесятых годов.
— А вы что, — спросил ты, — жили в Штатах в семидесятые годы?
— Нет, но мне очень нравятся американские фильмы дороги этого периода. Во, — и он указал пальцем на плакаты. Ты глядел на снимки Ковальского из Исчезающей точки, сидящего на капоте белого «доджа челленджер», а в фоне тянулась нитка американского шоссе и какой-то совершенно раздолбанный американский городишко, по сравнению с которым Енджеюв представлялся, может, и не лучше, но, скорее всего, и не хуже.
— А не напоминает она, скорее, Алжир? — с некоторым сомнением спросил ты. — Я имею в виду, эта Польша?
— Алжир? — улыбнулся Абдель. — Нет, нет, ну что вы. Алжир гораздо красивее. Ладно, преувеличивать не стану. Но я люблю, к примеру, сесть в свою машину, а знаете, я купил себе как раз «додж челленджер», — похвастался он, — и махнуть на Ченстохову. — Тут у нас, под Енджеювом, имеется, — снова похвастался он, — кусочек автострады. Ну, — поправил он феску, — скоростного шоссе, но, в принципе, оно ведь то же самое. И вот я еду, проше пана, на всю катушку, гляжу на все, и чувствую себя, как…
— И вы чувствуете себя, как Ковальский.
— Да, — очень внимательно, чуть ли не подозрительно, он поглядел тебе в глаза, — чувствую себя как Ковальский.
— В «додже челленджере».
— Да.
— В Штатах.
— Да.
— А кроме того, — сказал он через какое-то время, подсыпая порезанные помидоры в серебристый контейнер для резаных помидоров и лук в небольшой контейнер для лука, — на самом деле, это и не хаос. В этом хаосе имеется порядок.
— Какой порядок?
— Там, где существует Бог, — сказал Абдель, — там нет хаоса. Хаос там, где Сатана. А я верю в Бога. И Магомета, его пророка. Так что в этом хаосе должен иметься порядок.
— Ну, разве что в случае, если здесь правит Сатана.
Абдель поглядел на тебя, печально улыбаясь. Он указал пальцем в пол.
— Сатана там, внизу, — ответил он. — К счастью.
— На юге? В подвале?
Тот рассмеялся.
— Ну да, в подвале. Но не на Земле.