Страница 3 из 25
Понятное дело, признавать свой промах перед молодежью было никак не возможно, но когда я вскинула правую руку, чтобы обвиняющим перстом ткнуть в направлении бритоголовой африканки Токо, отвечавшей в нашей команде за саперные работы, -- плечо пронзила резкая боль, вынудившая меня прошипеть что-то безадресно-непечатное вместо длинной речи с разбором случившегося. Заработала растяжение во время своего "боевого безумия", чего и стоило ожидать. Пока Лу и Мика оказывали первую помощь, Ю засыпала меня гневными сообщениями в личку о том, что я уже не девочка и должна себя беречь (это нервное, обычно она воздерживается от напоминаний о моем возрасте). После очередного ее текстового излияния, изобилующего открывающими скобками и восклицательными знаками, я, не выдержав, в голос расхохоталась. Лу, ощупывающая плечо, чтобы узнать, где болит, вздрогнула от неожиданности:
-- Ты чего, мам? Щекотно?
-- Да нет, -- замотала я головой. -- Просто вспомнила старый фантастический рассказ, эпохи еще той, первой революции. Там дело происходит лет через полсотни после крушения капитализма. И вот сидят в пансионе для престарелых ветераны классовых боев семнадцатого года, а вокруг них суетятся маленькие детишки и спрашивают, спрашивают: "Бабушка, а что такое деньги? Дедушка, а что такое полиция? Что такое голод и война? Кто такие воры?". А старики сидят себе в креслах-качалках и вспоминают, вспоминают... Самое смешное, когда-то я думала, что так все примерно и закончится...
-- А что помешало? -- Мика помогал Лу зафиксировать руку, одновременно, судя по бликам в киберочках, усиленно роясь в своих архивах. -- Ну, пансиону, креслам-качалкам и вот этому всему?
-- А что тебе мешает выбросить эти свои окуляры и вставить нормальные линзы? -- вопрос получился резковатым, но Мика лишь улыбнулся смущенно, дотронувшись до дужки очков.
-- У меня линзофобия.
-- Тогда спроси у Токо, зачем она бродит со своей железной ногой с самого детства, хотя сейчас вырастить новую -- не проблема?
-- Это как раз очень просто, -- Токо оторвалась, наконец, от планшета, задрала штанину. -- Вопрос функционала. Вот в этот пенал можно поместить электроотвертку. Или маахонький флакон с виски. Или толовую шашку -- семьдесят пять граммов которая. Вам, людям из плоти и крови, не понять.
-- Мааам, я тоже такую хочу, -- присев рядом с Токо на корточки, заявила Ясмина. -- И еще руку со встроенным пулеметом.
-- Будешь лезть в непроверенные коридоры -- ты и протез головы себе заработаешь, -- едко заметила Ю.
-- А, что такое, голоса у меня в мозгу, я схожу с ума? -- Ясмина в притворном ужасе схватилась за голову. Старая шутка, но все улыбнулись.
-- Привыкай, -- обратилась я к Мике. -- От нас за последний год третий штатный психотерапевт сбежал -- рекорд по Восточному полушарию. Что там с роботом, кстати?
-- Жить будет, не дождетесь, -- ответила Токо. -- Мина слабенькая, рассчитана на случайных гостей, похоже. Но ездить пока точно не сможет.
-- Не нравится мне это, -- настороженно осматривая окружающую обстановку, заявила Лу. -- Нетипичный какой-то объект. Вообще на объект не похожий
Я поняла, о чем она. Натыкались ли мы в поиске на законсервированную военную лабораторию, секретный информцентр или заурядный схрон боеприпасов сорокалетней давности -- везде в интерьере этих памятников последней войны соблюдалась эстетика простоты, упорядоченности и той особой армейской "правильности", что предполагает выкрашенные в защитные цвета клумбы, сугробы с набитым по веревочке кантиком и бирки с фамилией-званием на каждом предмете личного имущества. Здесь же все было совсем не так. Начиная с позолоченных электронных замков на дверях и заканчивая сегментированным освещением в коридорах (это когда источником света в помещении являются стены и потолок -- жутко модная во времена моей молодости штука) -- все говорило о непричастности к объекту построссийских государственных структур. Впрочем, создатель и владелец нашего бункера, похоже, крепко держал в своих руках и Временную Администрацию Крымской области, и имперскую армию, и даже Охранное агентство. В эпоху, когда денежные мешки управляли государством практически напрямую, ничего удивительного в этом не было.
-- Так что будем делать? Идем дальше? -- спросила Токо.
-- Робота мы потеряли, но теперь хотя бы знаем, чего ожидать, верно? -- Мика вопросительно поглядел на меня -- и оробел от неожиданной реакции окружающих. Лу сморщилась, словно услышав невыносимо фальшивую ноту, Ясмина скривила гримасу отвращения, Токо осуждающе покачала головой, а Ю озвучила все это вслух:
-- Ты, конечно, новенький и еще не в курсе, но запомни: мы никогда не знаем, чего ожидать на объекте, пока не пройдем его полностью и не свалим домой. Хочешь жить -- никогда не думай, что ты все предусмотрел и от всего застрахован.
-- Ничего, ничего, -- я похлопала ободряюще по плечу сконфузившегося парня левой рукой. -- Я вот старая тетка, и то от них в свое время нотаций наслушалась. Всерьез это воспринимать не стоит, кстати: осознание своей никчемности еще никому никогда не спасло жизнь.
-- Так мы дальше идем? До следующей двери всего ничего осталось, можно и без робота обойтись, -- снова спросила Токо.
-- А может, бросить все к чертовой матери, вызвать армейских саперов, пускай расковыряют тут все? -- подумала я вслух и сразу же ощутила, как мои названые дочери напряглись. Да, по инструкции я, как ответственная за безопасность, могла в любой момент без объяснения причин свернуть все работы на объекте и отправить команду отдыхать. Разумеется, мне этого не простят. Разумеется, я и сама не сделаю такого без самых веских оснований. Разумеется, они об этом знают -- и все равно нервничают.
-- Мам, ну не надо так, -- Токо перешла на просительный тон. -- Честное слово, я могу пройти сама. Ну что я, ловушек этих не видела, что ли?
-- А если подорвешься?
-- Ну тогда можешь наказать меня по полной программе. Строгий выговор там и оставить без обеда. А армейских тут не надо. Это ж позорище просто будет -- на фига тогда нужен "Интерсерч" вообще?
Я не ответила. Строго говоря, последней реплики Токо я и не услышала, погрузившись в мучительные воспоминания, навеянные знакомым, периодически нагоняющим меня ощущением.
Середина июля сорок восьмого года, где-то две недели после революции. Дряхлый пазик защитного цвета с открытыми дверями, набитый вооруженными людьми, несется через северные окраины Белгорода. Мне пятнадцать полных лет, и я -- боец районного отряда рабочей милиции. Вообще это было не совсем законно -- к участию в вооруженной защите революции по закону допускались только достигшие шестнадцатилетнего возраста, хотя совершеннолетие в остальном наступало с четырнадцати. К счастью или к сожалению, в городском комитете Ревмолодежи командиром сидел парень, учившийся когда-то в нашей школе, и поэтому мне легче, чем многим другим, удалось убедить его, что в моем конкретном случае на паспортный возраст можно закрыть глаза.
На мне синий журналистский бронежилет с замазанными буквами TV и темными пятнами крови на груди. Его сняли с трупа, похоже, где-то возле областного УВД -- там был самый жесткий замес. Жилет очень удобный, в самый раз мне по фигуре -- его владелица была, похоже, достаточно миниатюрной женщиной, но меня все равно иногда передергивает, когда начинаю представлять ее смерть. В первый день, когда командир по прозвищу Ваня-контрабас раздавал нам амуницию, я наотрез отказалась щеголять в шмотке с мертвецкого плеча. Дядя Ваня, как ни странно, не стал материться, а только положил рядом армейский доспех, в который можно было засунуть пятерых таких как я: выбирай, мол, у тебя всегда есть альтернатива. Сами понимаете, деваться было некуда. Пятна крови мы с мамой выводили дня два, да так до конца и не вывели. Мама, кстати, была изначально против моего вступления в милицию. Не помог даже тот аргумент, что нас дважды в день бесплатно кормили в перерывах между занятиями и дежурствами, -- голод еще не схватил страну за горло достаточно цепко. Сошлись мы с ней на том, что служба революции -- это только до первого сентября, а осенью я обязательно пойду в школу заканчивать одиннадцатый класс. Я дала это обещание тем более легко, что понимала: так просто все не заканчивается. Какая к черту школа, какие логарифмы и интегралы, когда классовая война на дворе?