Убить до заката

Окутанные вязкой тишиной, мы не смотрели друг на друга, я повесила на плечо сумку и принялась открывать дверь. Ключ не хотел двигаться, ручка – поворачиваться. Нельзя показывать, насколько я потрясена. Мэри Джейн не должна увидеть, что мне нужны две руки: правая, чтобы повернуть дверную ручку, и левая – чтобы поддержать дрожащую правую.

– Хорошо, Мэри Джейн. Едем.

Я подумаю про всю эту сестринскую историю позже. Пока же я должна выбросить ее из головы и сосредоточиться на имеющемся деле. Она пришла ко мне за помощью.

Глава 2

При ходьбе мне казалось, что ноги будто налились свинцом, и в то же время я ощущала странную легкость, словно больше не принадлежала себе и могла парить в воздухе.

Мы шли по тихой улице к старой конюшне, которую соседи позволяли использовать в качестве гаража для моего «Джоуитта». Живая изгородь серебрилась паутиной.

Мэри Джейн шагала легко, кожаное пальто хлопало ее по лодыжкам, и вся она источала жизнерадостность, словно стряхнула с себя тревоги и теперь, когда я нашлась, все будет хорошо. Даже сквозь туман в голове из-за попыток разобраться в ее словах я почувствовала настроение Мэри Джейн. Оно было знакомо мне по тем случаям, когда я помогала женщинам после войны. Облегчение от того, что рядом кто-то есть, создает иллюзию, что все устроится. Однако сейчас был не тот момент, чтобы впадать в эйфорию.

Сестра. Она моя сестра. Эта девочка, Гарриет, которая нашла тело своего отца, моя племянница. И есть племянник. Как же его зовут? Остин. Малыш Остин, назвала она его.

Я ужаснулась, осознав вдруг, что именно нашли эти дети.

– Где сейчас дети? – спросила я.

– Спят дома. Я оставила на столе записку, если они вдруг проснутся до моего возвращения.

Ранним утром всё производит больше шума. Дверь старой конюшни, где я держала «Джоуитт», громко скрипнула, открываясь. Мэри Джейн воззрилась на автомобиль.

– Какая красивая машина! Дети захотят прокатиться.

Она вела себя так, будто мы собирались отдохнуть в выходной день, а не начать то, что вполне могло обернуться расследованием убийства.

– Закрой дверь, когда я выеду, хорошо?

Сестра отступила далеко в сторону, словно боясь, что колеса автомобиля раздавят ей пальцы ног.

Закрыв дверь, она забралась в машину. Я подала Мэри Джейн карту.

– Тебе придется засунуть руки в рукава, чтобы не замерзнуть. Я забыла взять лишнюю пару перчаток.

– Ничего страшного.

– Не разговаривай со мной во время езды, потому что шум будет заглушать твой голос. Но положи эту карту так, чтобы я могла до нее дотянуться.

Мэри Джейн взяла карту.

– По дороге будет много трамвайных путей.

На извилистых улочках, ведущих из Хедингли в Грейт-Эпплвик, у меня будет не слишком много возможностей свернуть не туда, но полностью исключить этого нельзя. Я ведь не слишком знаю дорогу на Гизли.

Когда мы оставили Хедингли позади и поехали по сельской местности, розовые полосы в небе превратились в золотые, а потом поблекли до белизны. Осторожно появилось несмелое солнце. Если не считать шума двигателя, мир был тих и спокоен. Даже лошади и коровы еще не вышли пастись.

Мэри Джейн подняла воротник и засунула руки в рукава пальто.

Я быстро глянула на нее. Вот человек, который знал мою биологическую мать, братьев, сестер, кто знал моего отца и был частью их жизни. Все они оставались для меня тайной. В тот момент, когда я осторожно совершала поворот, на меня навалилось чувство страшного одиночества. Отказавшись думать о семье, которая меня отдала, я никогда не нуждалась в том, чтобы они что-то для меня значили. А теперь Мэри Джейн вторглась в мою жизнь – эгоистически, без всяких там «вы позволите».

Внезапно на дорожке слева показалась повозка. Лошадь в шорах мотнула головой. Щелкнул кнут. Я снизила скорость и нажала на тормоз.

– Я никогда тебя не забывала, – вдруг сказала сестра, низко наклонив голову, а потом повернувшись и взглянув на меня. – Ты была совсем крошкой. Я просила маму, чтобы она не отдавала тебя тому человеку. Мне казалось, что он тебя уронит. Он, помню, держал тебя на сгибе правой руки. Я помню, как говорила, что он тебя уронит. Но никто не слушал. Я плакала, когда тебя унесли.

Она дала мне некоторый материал для проверки. Я смогу проверить ее слова. Спрошу папу: ты один ходил меня забирать? Ты держал меня на согнутой руке?

Я подвела машину к тротуару и остановила. Не глядя на сестру, уставившись на свои руки, лежавшие на руле, спросила:

– Почему ты сразу не сказала, когда вошла в мой дом? Ты должна была сразу мне сказать.

– Я собиралась сделать это позже.

Я повернулась к Мэри Джейн:

– И что еще ты собираешься сказать мне позже?

Она встретилась со мной взглядом.

– А ты попробуй сама. Попробуй сказать что-нибудь подобное и посмотри, как будешь себя чувствовать.

На мой вопрос она не ответила. Если все это было дурацкой ложью, чтобы заручиться моей помощью, она пожалеет. Но ведь никто не станет придумывать подобную историю, верно? И кроме того, что-то в ее поведении успокаивало меня, несмотря на мое беспокойство, если в этих словах есть какой-то смысл.

Следуя в деревню Мэри Джейн, мы выехали из Лидса, миновали деревню Хорсфорт и поехали вдоль трамвайных путей. На самой высокой точке дороги мы пересекли реку Эйр. Меня всегда удивляет, какая бурная жизнь протекает за углом по соседству, на улице, куда ты вряд ли заглянешь.

Моя вновь обретенная сестра не слишком-то умело показывала направление. Она изрекала: «Поезжай туда, – в смысле «поверни налево», а потом говорила: – Ты его пропустила».

Мэри Джейн опоздала с подсказкой поворота на Грейт-Эпплвик. Я поискала следующий поворот и въехала на Бэк-лейн, вдоль которой стояли скромные каменные жилища, парадные двери которых открывались прямо на улицу. В населенном пункте, в названии которого содержался намек на яблоневый сад, в поле зрения не было ни одного деревца. Мы снова повернули, минуя химический завод, типографию и указатель «Поле для гольфа».

На Таун-стрит, где чередовались магазины и жилые дома, мы проехали мимо школы, церкви и методистской часовни. На Овер-террас дома поредели. Затем появились сельский лужок и два крытых соломой коттеджа, сложенных из песчаника. Позади них вытянулись узкие полоски полей и лугов, переходившие в сельские просторы. Чуть дальше Мэри Джейн указала на третий дом:

– Это наш.

Я остановила автомобиль напротив двухэтажного дома из песчаника, которому (дому, само собой) было лет двести. Он стоял немного вглубь от дороги. Самой веселой деталью в его облике была цветущая яблоня слева от входа.

Жалюзи на окнах верхнего и нижнего этажей были опущены. Сланцевая крыша казалась гораздо новее остального дома. В целом он был более внушительным, чем я представила по словам Мэри Джейн. На первый взгляд идиллический сельский коттедж.

– Он очарователен, – сказала я. – Но покрыт не соломой, как другие два коттеджа.

Она фыркнула, демонстрируя нелюбовь к этому дому.

– Сколько я пилила Этана, чтобы он это сделал. Ты когда-нибудь жила под сырой старой крышей, в которой крысы устраивают гнезда, а птицы считают, что она открыта для всех? И водопровода, как у тебя, у нас нет. Нам приходится носить воду из колодца в огороде за домом.

Я остановилась почти вплотную к каменной, сложенной без раствора стене, и поэтому выбираться нам пришлось с моей стороны, я – первая, шевеля замерзшими пальцами ног, чтобы вернуть их к жизни.

– Этана нет, – упавшим голосом проговорила Мэри Джейн.

– Откуда ты знаешь?

– Он развел бы огонь. Из трубы шел бы дым.

Мы прошли к двери, наступая на розовые лепестки, сдуваемые ветром с яблони.

Сестра потянула за веревочку, торчавшую из прорези для писем в двери.

– Маленькая мартышка сняла с веревки ключ. Должно быть, боялась, что кто-нибудь войдет. – Мэри Джейн громко постучала и подождала. Снова постучала. – Придется кидать камушки в окно.