Страница 47 из 56
Меня бы вполне устроило и его падение на землю — одинокого, изумленного и без оружия, но все получилось даже лучше. Лошадь понесла, а нога сопляка застряла в стремени, увлекая остальной организм за собой. А вы думаете, зачем нормальные ковбои, вроде меня, носят широкие сапоги без шнуровки? Правильный ответ: из них легко вылететь и остаться в живых. Суровый, но необходимый урок для молодой поросли.
Веселые мысли прервала капля пота, упавшая с промокших насквозь волос в пыль. Пыль и жара. Я все еще торчал на пустынной дороге, а время тем временем шло, запруда стояла, и те ребята на ней продолжали пить, ржать и мочиться в воду. Каламбур засчитан, но в командный зачет не пойдет, как неспортивный. Поторопиться мне нужно, вот что.
Зачем-то пригнувшись, словно героический боливийский партизан, я понесся по дороге, не забыв подобрать и обтереть мой заслуженный нож. Вот все-таки больше у меня уважения к холодному оружию, до чего оно себя здорово показывает. А вот и лошадка! Далеко скакать не стала, успокоилась и принялась щипать травку на зеленой половине этого мира. Белый ковбой все еще болтался ногой в стремени, но звуков не издавал, стало быть, либо решил отдохнуть без сознания, либо и вовсе окочурился. Поможем гражданину.
Я извлек ботинок из стремени, погладил лошадку по шее, привязал ее к вогнанному в мягкую землю металлическому колышку из сумки несостоявшегося ковбоя. Бывшего всадника я оттащил на подветренную сторону, проверив мимоходом самочувствие. Нет, живой, только на башке здоровенная шишка — не иначе о камень приложился. Сотрясение, наверняка. Доктора бы ему, да откуда тут, в пустыне, доктор? Милосердие — вот наш девиз.
Я чиркнул ему по глотке лезвием, полюбовался на карминовую змею, облюбовавшую себе место на шее вместо модного галстука, и направился дальше.
Окончательно я спустился в речную долину чуть после того, как миновал запруду. Насколько удавалось видеть, никого не потревожил ни мой разговор с ковбоем в белом, ни последующее общение с ним и нервной лошадкой. Тишь да гладь царила внизу, и мне это очень нравилось. Вот только время… оно определенно поджимало — полчаса, данные мной Алике до начала всей потехи, были уже на исходе.
Чертово время — из-за его недостатка обычно и случаются все неприятности на свете.
Под конец я начал торопиться вовсе уже неприлично и спустился по склону в духе этих забавных парней из цирка «Монти Пайтон» — размахивая руками, точно ветряная мельница, и беззвучно матерясь. Будь караул на запруде чуть более внимательным, заметили бы меня как пить дать. Вот только они пьяны и веселы, и сам черт им не брат. И на моих глазах становились все пьянее и веселее.
— Дьявол! — завопил один из них, покуда я подползал на дистанцию стрельбы. Голос у него оказался высокий и писклявый, словно у школьника. — Будь в раю работенка для ангелов, бьюсь об заклад, Всевышний не смог бы придумать ничего лучше этой!
— Это верно, — ответил ему другой, вооруженный карабином Бернсайда, который положил на правое плечо, и бутылкой дрянного свекольного, судя по цвету, самогона, которую держал в левой. Он приложился к ней и сделал большой глоток.
— Никаких вестей от Джо Гарнеги? — брюзгливо спросил третий, голый по пояс, а четвертый ничего не ответил, только помотал отрицательно заросшей длинными черными волосами головой. Он был из них самым молчаливым и отчего-то показался мне похожим на гигантского костлявого паука. — Дело, конечно, делом, но торчать здесь третью неделю…
— Заткнись, дурень, — посоветовал ему парень с карабином, похоже, главный здесь. — Не то я тебя заткну.
Солнце потихоньку начинало клониться к закату. Сухой и каменистый обрыв по эту сторону запруды навевал тоску и меланхолию, поросшие сухими и бурыми водорослями камни вниз по течению казались мертвыми черепахами. Было ясно, что здесь есть жизнь, только она понурилась, одрябла и спряталась среди растрескавшейся чешуйками земли. Такое хорошее русло испоганили, мерзавцы!
— Дерьмо! — вполне своевременно заключил второй, с карабином, докончил войну со свекольным самогоном, выдохнул так долго и глубоко, что ближайшие кустики, кажется, обуглились и почернели, и запустил бутылку в массивные камни запруды. Толстое стекло громко и жалобно зазвенело.
Я взвел курки и напрягся. По всему это должно было стать сигналом для притаившейся в высокой траве неподалеку Алики. Звук разбитой бутылки, четкий и ясный — куда понятнее? Но трава оставалась неподвижной, а ничем не омраченная пьянка продолжалась, вовлекая в себя новые сосуды с огненной водой, ругательства и довольно неудачные попытки пения. Заснула она там, что ли?
— Эй! — рявкнул вдруг тот парень, что был по пояс голым, когда я уже почти решил, что Алику укусил ядовитый скорпион или бешеный тарантул, и она сейчас лежит, гордая, бездыханная и прекрасная, с искусанными в агонии губами посреди влажной окровавленной травы, и невидящие ее темные глаза уставились в совсем чистое теперь, без единого облачка небо. — А это еще что?
Остальная троица напряглась было, но мгновенно расслабилась. Тот, что был похож на паука, покачал головой. Тот, что был с бутылкой, коротко и властно хохотнул.
— Похоже, день начинает налаживаться, парни! Где еще вам предложат эдакое кушанье — да еще и задаром?
Сквозь траву, медленно и грациозно раздвигая стебли к ним шла — нет, плыла — Алика. Зачесанные на одну сторону волосы распушились и придавали ей сходство с античной дриадой, белая рубашка навыпуск была полурасстегнута на груди, пояс на штанишках болтался на последней дырочке. Она выглядела юной богиней, охотницей-Артемидой, веселой, смертоносной и распутной.
— Привет, ребята, — сказала Алика с чуточку смущенной улыбкой. Ее руки с закатанными до локтя рукавами рубашки были пусты — ни ножа, ни тем более ружья. Оставила? Выбросила? Что она задумала, глупая девчонка? — Соскучились тут, наверно?
— Чертовски верно, соскучились, — подтвердил писклявый. — Ты из борделя, правильно? Видел тебя там.
— Я от Мишель, — согласилась Алика. — Своего рода подарок. Приз за ваш нелегкий труд, тяжелый, потный и неблагодарный.
— Мишель все правильно понимает, — вступил в разговор тот, что был похож на паука. — Вот только девок могла бы прислать и побольше. Нас-то четверо, а дырок у тебя всего три. Кому-то придется ждать своей очереди, а это нехорошо.