Дон Хуан

А потом я нащупал ногой камень лестницы, оттолкнулся от него, как от противовеса, и перевернулся вместе с капралом. Теперь роли поменялись — я был сверху, и мог заламывать его голову все выше, прерывая дыхание, а его основная рука с револьвером, наоборот, была прижата к земле и лишена подвижности.

Капрал захрипел — долго и безнадежно. Он хрипел и поэтому не слышал, как лезвие ножа проникло ему под угол нижней челюсти, на два пальца ниже левой ушной раковины, где вена расположена ближе всего к поверхности кожи. Он только напрягся и как-то странно всхлипнул — словно подросток втягивал остатки шипучки через длинную трубочку, или остатки воды вытекали из раковины через сливное отверстие. Его тело расслабилось и замерло.

Я никого больше не убил в этой чертовой больнице. Я продезинфицировал разорванную бровь алкоголем из чьей-то фляжки, залепил ее обрывком носового платка, пришел в конюшню, оседлал того коня, что выглядел более сытым, чем прочие, похлопал его плашмя револьвером по крупу и сдавил бока ногами. Ворота были не заперты, и я покинул больницу быстрой рысью. Но больше я никого не тронул. Парни в караулке продолжали мирно спать.

Во-первых, я обещал это покойному капралу, а обещания надо выполнять. Во-вторых, мне не хотелось больше открывать и закрывать чертову входную дверь. Нет, сэр, не хотелось.

Да, он проиграл. Но заставил уважать себя. Этот маленький человечек, пахнущий скипидаром и текилой, с кругами пота подмышками и на воротнике, со слишком большим для него револьвером на приспущенном ремне, сделал то, что под силу немногим. Не ударился в истерику, а трезво прикинул свои шансы. Без колебаний пожертвовал собой ради спасения жизни своих подчиненных. И почти справился с многократно более сильным и жестоким противником. Ему просто не повезло.

Я победил. Но этой победой мне не хотелось хвалиться.

***

Притаившись снова за углом, я так жду выстрелов в управлении шерифа и восхищаюсь собственной предусмотрительностью, что позорно промаргиваю возвращение главного действующего лица. И вот — «волчий ковбой» уже стоит прямо передо мной, шляпа заслоняет солнце, темное от загара лицо сведено мыслительной гримасой.

— Я решил, что ты пойдешь к шерифу вместе со мной, — сообщает он. — На случай всяких неожиданностей.

Как я уже заметил чуть раньше, этот парень вовсе не глуп.

— Хорошо, — кротко соглашаюсь я. — Конечно.

Бок о бок мы шествуем последние полсотни метров до нужного здания. Снаружи, как принято в этих местах, никого, но изнутри доносятся голоса. И, похоже, звон стаканов. Там, надо думать, празднуют. Или это просто обычный рабочий день.

Заходим. Большое помещение, по обеим бокам несколько дверей. Тут и там стоят, разговаривают и перемещаются парни в шляпах и с оружием — помощники шерифа, надо думать. На нас смотрят с некоторым интересом, но не реагируют. Это плохо, я думал, хотя бы кто-то бросится на меня или «волка» с оружием, и необходимость беседы с шерифом перейдет в разряд неактуальных. Но нет.

— Где Мердок? — коротко бросает в пустоту мой новый друг, и, получив целеуказание, тащит меня за собой. Офисом шерифа оказывается, какая неожиданность, самая большая и прохладная комната по левую сторону от входа. На окнах тяжелые жалюзи, под ногами мягкий, толстый ковер. Сам шериф — типичная бандитская морда, небритый и мрачный тип, одетый во все черное. В нашу сторону глядит без особой радости, требовательно. Чего приперлись, мол, царь думу думает.

— Что хотел, Влод? — интересуется он скрипучим голосом.

Ковбой нетерпеливо тыкает в меня.

— Тебе знаком этот человек, Мердок?

Меня на секунду царапает холодный оценивающий взгляд.

— Не имею привычки запоминать каждого нищего мексиканца к северу от Рио-Гранде. Повторяю, что тебе нужно, Влод?

— Он утверждает, что твои люди час назад пристрелили жирного Туми. Это нарушает нашу договоренность. А еще больше ее нарушает то, что ты нанял его, чтобы порешить моих ребят!

Шериф хмурится.

— Мне не нравится твой тон, Влодзимеж. Возможно, тебе стоит сбавить его, если не хочешь отправиться в ту дыру, откуда я когда-то выковырял тебя со всем твоим отребьем.

— Ты сейчас должен говорить очень осторожно, Мердок, — вкрадчивым голосом говорит Влодзимеж. — По целому ряду причин. Особенно если дело касается моих парней. Очень осторожно и очень вежливо, чтобы не усугублять моих подозрений. Которые, должен признаться, у меня есть.

— Я, — цедит мрачный Мердок, — плевать хотел на тебя, твои подозрения, и этого вонючего мексикашку. Да, и на твоих ублюдков я тоже срал. Выметайся отсюда, пока я тебя не вышвырнул.

— Зря ты это сказал, Мердок, — сообщает ему ковбой. И у него в руках появляется револьвер, и у шерифа тоже, и я проявляю здравый смысл, падая на пол и выкатываясь из комнаты шерифа за полсекунды раньше, чем там начинают греметь выстрелы.

Один, два. Пауза. Три. Четыре, пять, шесть, семь. Пауза.

В мою сторону несутся помощники шерифа — трое, на лицах азарт и радостное ожидание. Но они не привыкли к бою в помещении и толкутся, мешая друг другу. Из положения лежа я двумя выстрелами снимаю двоих, на третьего, замершего и потерявшего всякую ориентацию в этом грохоте, пороховом дыме и брызгах крови на лице, уходит две пули — он очень крупный парень.

В дверном проеме появляется еще один — в руках чашка с кофе, судя по запаху. Эх, давно я не пил кофе. Выстрел! Взвести курок. Выстрел!

Перезарядка. С места дуэли ковбоя и шерифа ничего не слышно. Дым висит синим покрывалом, в глазах резь, по ушам словно с размаху ладонями дали — координация никакая. А помощник должен быть еще как минимум один. Я поднимаюсь, иду на разведку и, конечно, нахожу его в самой крайней комнате. Совсем молодой паренек в щегольской пастушьей куртке с длинной бахромой, он зажимает уши и смотрит на меня в ужасе.

— Пожалуйста… мистер… — бормочет он. Черт меня возьми, если ему есть восемнадцать.