Страница 99 из 288
Вернувшись внутрь шагающего форта, Герсен выключил блок энергоснабжения и отсоединил несколько кабелей, тем самым предотвратив возможность использования механизма людьми, незнакомыми с его конструкцией. Тем временем подъехала карета — высокий, украшенный изящной резьбой экипаж на позолоченных колесах. Герсен присоединился к Алюсс-Ифигении и барону Тобальту, занявшим места в переднем салоне экипажа, испытывая некоторое смущение: его пыльная и грязная одежда никак не вязалась с пунцовым бархатом сидений, отороченных мягким белым мехом.
Карета поехала по бульвару: мужчины в роскошных плащах и высоких остроконечных шляпах, женщины в длинных белых платьях с многочисленными оборками оборачивались, чтобы взглянуть на новоприбывших.
Впереди показался Государственный дворец Сиона Трамбла — прямоугольное в плане здание в глубине великолепного сада. Приятный стиль архитектуры дворца, так же, как и многих других дворцов Карая, можно было назвать одновременно вычурным и наивным: шесть высоких башен были опоясаны спиральными лестницами; между ними блестел купол из стеклянных пятиугольников, ажурно обрамленных бронзовыми прожилками; к парку были обращены балюстрады террасы с балясинами в форме обнаженных нимф. Поднявшись по дугообразной мраморной эстакаде, карета остановилась. Здесь гостей ожидал очень высокий и необычайно тощий старик в черной мантии поверх серого костюма. Он держал в руке булаву с большим яйцевидным изумрудом на конце — очевидно, этот инструмент служил символом его статуса. Старик приветствовал Алюсс-Ифигению со сдержанным почтением. Барон Тобальт представил его Герсену: «Ютер Каймон, сенешаль Государственного дворца».
Сенешаль поклонился, не забыв смерить критическим взглядом потрепанную и запыленную одежду Герсена, после чего сделал быстрое движение сверкнувшей булавой. Появившиеся как из-под земли лакеи провели Алюсс-Ифигению и Герсена во дворец. Они прошли вдоль длинного зала со стенами, увешанными завесами из хрусталя, переливавшимися радужными искрами при малейшем движении воздуха, по ковру, сотканному из орнаментально переплетающихся полос лавандового, розового и бледно-зеленого оттенков. Герсен и его спутница расстались в круглом вестибюле — их повели дальше по разным коридорам. Герсена разместили в многокомнатных апартаментах с высокими окнами, выходившими в окаймленный стеной сад, где цветущие деревья окружали центральный фонтан. После всех тягот проделанного пути внезапная роскошь казалась нереальной.
Герсен выкупался в теплом бассейне; тут же появился и выполнил свои обязанности брадобрей. Слуга принес из гардероба свежую одежду: свободные темно-зеленые бриджи с подвязками на лодыжках, темно-синюю рубаху, расшитую белыми узорами, зеленые кожаные тапки с причудливо закрученными носками и залихватскую остроконечную шапочку, служившую, по-видимому, неотъемлемым элементом мужского костюма.
В саду накрыли стол — принесли фрукты, печенье и вино. Герсен закусил и выпил вина, спрашивая себя: почему, будучи окружен такими удобствами, Сион Трамбл считал своим долгом выступить в поход против корсаров или подвергать себя каким-либо иным лишениям и тяготам?
Покинув апартаменты, Герсен бродил по дворцу; всюду ему встречались искусно изготовленные, изысканные ковры, гобелены и мебель, драгоценные поделки и редкости самых различных стилей, привезенные со всех концов Тамбера.
В просторной и светлой гостиной Герсен нашел барона Тобальта, приветствовавшего его с мрачноватой вежливостью. Поразмыслив несколько секунд, барон поинтересовался характером Вселенной за пределами Тамбера — откуда, «насколько он понимал», прибыл Герсен.
Герсен подтвердил справедливость предположения барона. Он вкратце рассказал ему об Ойкумене, о различных мирах и об организованной структуре их взаимоотношений, о Запределье и об отсутствии в нем какой-либо организованной структуры, а также о Земле — планете, откуда произошли все люди. Вернувшись к Тамберу, Герсен упомянул о том, что эта планета превратилась в не более чем легенду — на что барон Тобальт ответил: «Что ж, для нас все остальное человечество, о котором вы говорите, превратилось в не более чем миф». В голосе барона появился оттенок меланхолии: «Не сомневаюсь, что вы намерены вернуться в лоно привычной для вас цивилизации?»
«В свое время», — осторожно отозвался Герсен.
«А вернувшись, вы сообщите всем и каждому, что Тамбер на самом деле существует?»
«Я еще не рассматривал этот вопрос, — признался Герсен. — Как вы считаете? Возможно, обитатели Тамбера предпочитают оставаться в изоляции?»
Тобальт покачал головой: «К счастью, на меня не возложена обязанность принимать такие решения. До сих пор только один человек заявлял, что посещал миры, вращающиеся вокруг других солнц, и этот человек — Кокор Хеккус; но его повсеместно отвергают, так как он — хормагонт, то есть человек без души, недостойный доверия».
«Вы знакомы с Хеккусом?»
«Я видел его издали, на поле битвы».
Герсен решил не спрашивать, заметил ли барон Тобальт какое-нибудь сходство между Кокором Хеккусом и Падербушем. Вспомнив о Падербуше, томившемся в подземельях дворца, Герсен почувствовал укол совести: если Франц Падербуш не был Кокором Хеккусом, его единственная вина состояла в том, что он участвовал в контратаке против тадушко-ойев.
Герсен подозвал лакея: «Проведи меня в подземелье — туда, где содержится мой пленник».
«Одну минуту, высокородный рыцарь, я сообщу о вашем пожелании сенешалю: у него все ключи от темниц».
Вскоре явился сенешаль. Рассмотрев запрос Герсена, он неохотно — насколько можно было судить по внешним признакам — провел Герсена к огромной двери из резного дерева и открыл ее замок. За деревянной дверью оказалась другая, чугунная дверь, запертая на засовы, а за чугунной дверью открывался пролет каменной лестницы. Под лестницей начинался вымощенный гранитными плитами широкий коридор, освещенный узкими амбразурами, сквозь которые просачивался дневной свет — скорее всего, благодаря какой-то системе зеркал. С противоположной амбразурам стороны чередовались закрытые чугунными решетками входы в казематы; все камеры, кроме одной, пустовали.
«Вот ваш узник, — протянул руку сенешаль. — Если вы пожелаете его убить, будьте добры, воспользуйтесь помещением в конце коридора, где предусмотрено используемое с этой целью оборудование».
«Я не намерен никого убивать. Я хотел всего лишь убедиться в том, что пленника не подвергают лишним жестокостям».
«Мы не в Аглабате — у нас такими вещами не занимаются».
Герсен заглянул в камеру сквозь промежутки между прутьями решетки. Падербуш, развалившийся на стуле, ответил ему презрительно-издевательским взглядом. В камере было сухо, она хорошо проветривалась; на столе можно было заметить остатки не слишком скудного обеда.
«Вы удовлетворены?» — спросил сенешаль.
Герсен кивнул и отвернулся: «Пара недель, проведенных в одиночестве и размышлениях, только пойдет ему на пользу. Не позволяйте ему, однако, встречаться ни с кем, кроме меня».
«Как вам будет угодно», — сенешаль проводил Герсена обратно в гостиную, где к барону Тобальту успела присоединиться Алюсс-Ифигения. Там же собрались другие дамы и рыцари, гостившие во дворце. Принцесса взглянула на Герсена с некоторым удивлением: «Я почему-то не ожидала увидеть тебя в костюме вадрусского вельможи».
Герсен усмехнулся: «Я-то не изменился, несмотря на всю эту мишуру. Но ты...» — он не мог найти слов.
Алюсс-Ифигения поспешила сменить тему разговора: «Мне сказали, что Сион Трамбл скоро вернется. Ожидается, что он прибудет к вечеру и встретится с нами на банкете».
Герсен остро ощутил внутреннюю пустоту. Сколько бы он ни пытался притворяться, никакой роскошный костюм не делал его вельможей ни в Вадрусе, ни где бы то ни было — он везде оставался Кёртом Герсеном, случайно выжившим во время резни в Монтплезанте и посвятившим свою жизнь мрачному делу возмездия: «Вот почему ты вся сияешь от радости — скоро приедет твой жених?»