Страница 85 из 288
В киоске Герсен купил небольшой пакет с леденцами; открыв пакет, он вынул из него леденец и вложил в него чек, после чего прошел мимо урны и бросил в нее пакет, но не попал. Завершив эту операцию, Герсен прошел к скамье и сел.
Скомканный пакет с небольшим чеком внутри теперь казался огромным, ярко-белым, заметным для всех. Но Кошиль уже возвращался. Подойдя к киоску, он перекинулся парой шуток с продавцом, сам купил пакет леденцов и бросил пустой пакет в сторону урны, но не попал. Наклонившись, чтобы поднять пакет, он подобрал пакет Герсена и опустил оба пакета в урну — по меньшей мере, только так можно было истолковать его движение — после чего ушел по своим делам.
Герсен вернулся в свою квартиру, дрожа от напряжения. Механизм его замысла пришел в движение. Надеяться на то, что все пройдет без сучка без задоринки, было бы глупо, но до сих пор причин для особого беспокойства не было. Просматривая видеозапись камеры наблюдения в замедленном темпе, можно было, конечно, заметить, как чек Герсена исчез в рукаве Кошиля, когда тот бросал пакет в урну. Фьюниан Лабби мог слишком внимательно следить за занятиями Герсена в студии. Новое оборудование могло привлечь нежелательное внимание служащих, менее расположенных смотреть сквозь пальцы на нарушения плавил, чем заведующий мастерской. Тем не менее, пока что все обошлось.
На следующий день Герсен заглянул в мастерскую. Лабби был занят с парой детей, спасавшихся от скуки посредством изготовления карнавальных масок. Лабби сообщил, что оборудование будет доставлено на следующий день, и Герсен удалился.
Закончился вечерний «общий час» — ни Кошиль, ни Алюсс-Ифигения на дворе не появлялись. Прошла ночь. Утром, возвращаясь из трапезной в квартиру, Герсен нашел у себя на столе конверт, а в нем — зеленую с розовыми узорами купюру достоинством в десять тысяч СЕРСов. Герсен проверил банкноту фальсометром, который, вместе с другими безопасными личными вещами, разрешалось хранить в изоляторе. Купюра была настоящая. Превосходно! Герсен не позволил себе никаких других экспериментов — даже сейчас за ним могли наблюдать. Но оборудование еще не прибыло, причем сегодня Фьюниан Лабби пребывал почему-то в скверном настроении. Герсен вернулся из мастерской в квартиру, сгорая от нетерпения. Никогда еще день не тянулся для него так долго; к счастью, на Сасани сутки продолжались всего двадцать один час.
После полудня на следующий день Фьюниан Лабби указал дружелюбным жестом пухлой руки на несколько больших картонных коробок в углу мастерской: «Вот, все прибыло, господин Уолл. Высококачественное оборудование! Теперь вы можете забавляться со своими призмами и калейдоскопами, сколько вам заблагорассудится».
«Благодарю вас, господин Лабби! Это просто замечательно!» — отозвался Герсен. Он перенес картонки в бывшую студию для скульптурной лепки и распаковал их с помощью Лабби, умилявшегося блестящим новеньким приборам.
«Калейдоскопическое комбинирование требует исключительного внимания к деталям, — сообщил заведующему Герсен. — Некоторые даже считают этот процесс утомительным, но мне нравится работать постепенно и методично. Прежде всего, думаю, следовало бы завесить световой люк и дверные щели черной тканью».
Пока Лабби поддерживал стремянку, Герсен прикрепил проволочными скобами к потолку кусок светонепроницаемой ткани, полностью закрывавший люк. Спустившись с лестницы, Герсен приготовил и повесил с наружной стороны двери студии знак, предупреждавший: «Фотографическая темная комната! Стучитесь перед тем, как входить!»
«А теперь, — объявил он, — я готов приступить к делу». Поразмышляв, Герсен прибавил: «Пожалуй, начнем с простого воспроизведения и наложения зеленых и розовых тонов».
Лабби наблюдал за его махинациями с огромным интересом. Герсен торжественно сфотографировал булавку, увеличил ее изображение в десять раз, подготовил эталон и распечатал с помощью автолитографического принтера тридцать оттисков зеленого цвета и тридцать оттисков розового.
«Что дальше?» — спросил Лабби.
«Теперь начинается самая трудоемкая часть процесса. Каждое из этих изображений булавки необходимо вырезать так, чтобы они были совершенно одинаковыми. После этого, располагая увеличенными макетами двух цветов и вырезами в форме булавки, я могу составить композицию в соответствии с рассчитанным алгоритмом повторяемости. Если хотите, можете заняться вырезанием, пока я приготовляю краски нужных оттенков».
Лабби с сомнением взглянул на пачку оттисков: «Все это нужно вырезать?»
«Да, и без малейшего нарушения идентичности».
Фьюниан Лабби взялся за ножницы без особого энтузиазма. Герсен постоянно проверял, как продвигалась работа заведующего, предоставлял рекомендации и подчеркивал необходимость прецизионной точности. Между тем, позаимствовав в мастерской логарифмическую линейку, Герсен рассчитал значения квадратных корней первых одиннадцати простых чисел, начиная от 1 и кончая 4,79. За это время Лабби успел вырезать три увеличенных изображения булавки, но в одном случае отрезал лишний кусочек, на что Герсен немедленно пожаловался. Лабби отложил ножницы: «Все это чрезвычайно любопытно, но, к сожалению, мне нужно заняться другими делами».
Как только заведующий удалился, Герсен сравнил цвета банкноты достоинством в десять тысяч СЕРСов с цветами распечатанных зеленых и розовых изображений, отрегулировал состав красок, добавил в краски протраву и катализатор, а затем распечатал новые оттиски той же увеличенной фотографии булавки.
Герсен выглянул в основное помещение мастерской; Лабби помогал детям раскрашивать маски. Положив купюру под микроскоп, Герсен — так же, как делали до него тысячи любопытствующих — изучил ее, пытаясь обнаружить секретные признаки, подтверждавшие ее подлинность. Так же, как тысячи других, он таких признаков не нашел. А теперь — важнейший эксперимент, от результатов которого зависел успех всего замысла. Герсен взял лист из пачки заказанной им бумаги, толщина и текстура которой примерно соответствовали характеристикам бумаги для банкнот, и вырезал прямоугольник тех же размеров, что и купюра: точно пять дюймов на два с четвертью. Он пропустил этот бумажный прямоугольник через прорезь фальсометра: загорелся красный предупреждающий индикатор. Затем Герсен разметил на бумажном прямоугольнике точки, соответствовавшие рассчитанным значениям квадратных корней, после чего приложил к бумажному прямоугольнику металлическую линейку и соединил каждую пару размеченных точек тонкой вмятиной, нанесенной острием гвоздя — тем самым он надеялся воспроизвести «уплотнения» или «складчатость» бумажных волокон. Дрожащими от волнения пальцами он поднял фальсометр...
Дверь открылась, в студию зашел Фьюниан Лабби. Герсен одним движением левой руки отправил в карман фальсометр, банкноту и бумажный прямоугольник. Правой рукой он взял ножницы и притворился, что увлеченно и сосредоточенно вырезает изображение на оттиске. Лабби был разочарован тем, что такое множество новых приборов и аппаратов позволило сделать так мало. Он выразил свое мнение по этому поводу; Герсен пояснил, что ему пришлось произвести перерасчет некоторых эстетически существенных пропорциональных закономерностей, что заняло много времени. Если Лабби хотел ускорить процесс, он мог бы способствовать этому, вырезая дальнейшие изображения булавки, уделяя исключительное внимание точности. Заведующий заявил, что у него не было времени на дальнейшее оказание такой помощи. Герсен продолжал вырезáть изображения булавки из оттисков; Лабби не уходил и продолжал наблюдать. Герсен тщательно разместил вырезки на столе и осветил их яркой лампой. Лабби взглянул на зеленые и розовые шаблоны: «Вы будете пользоваться только этими двумя цветами?»
«По меньшей мере в том, что относится к первой пробной композиции, — ответил Герсен. — Сочетание розового и зеленого на первый взгляд может показаться несколько очевидным, даже наивным, но в моих целях оно совершенно необходимо».
Лабби хмыкнул: «Эти оттенки выглядят довольно-таки неинтересными, даже выцветшими».