Страница 262 из 288
Герсен открыл блокнот и сосредоточил внимание на почерке юного Трисонга... Прошли два часа. Герсен поднял голову, повернулся, оценил высоту звезды ван Каата над горизонтом. Дело шло к вечеру. Герсен медленно закрыл блокнот и положил его в карман, после чего подозвал паренька-официанта: «Как тебя зовут?»
«Вичинг, сударь — меня зовут Вичинг».
«Вичинг, возьми этот СЕРС. Скоро я дам тебе еще один. Я хочу, чтобы за это ты оказал мне одну услугу».
Паренек моргнул: «Все это очень хорошо, сударь, но какую именно услугу? Я не могу уклоняться от Наставлений. Любой грех зачеркнет все добродетельные поступки, совершенные в прошлом».
«То, что я тебя попрошу сделать, никоим образом не противоречит Наставлениям. Мне всего лишь нужно, чтобы ты проследил за прибытием инопланетного гостя, о котором я упоминал, и сообщил мне о нем».
«Что ж, это ничему не помешает — не вижу, почему бы я не мог выполнить такое поручение».
«Не забывай, что это нужно делать тайком — так, чтобы никто ничего не заметил. Если проболтаешься, я здорово рассержусь».
«Не беспокойтесь, сударь», — Вичинг взял СЕРС длинными тощими пальцами.
«Теперь я пойду, прогуляюсь по городку», — сказал Герсен.
«Здесь почти не на что смотреть, сударь — ведь вы уже побывали в Клути, а там гораздо интереснее».
«Все равно мне пора немного пройтись. Так смотри же — никому ни слова!»
«Я уже понял».
Проходя по улице, Герсен почувствовал, что в столичном костюме он заметно выделяется на фоне местных жителей. Задержавшись у лавки торговца одеждой, он рассмотрел выставленные на продажу товары. На поддоне у входной двери стояла пара черных сапог с острыми носками. На стойках висели шарфы, шляпы и гетры мышастого серого оттенка, расшитые зелеными и красными нитяными узорами. Герсен зашел в лавку и переоделся в костюм, приличествовавший обитателю Блаженного Приюта — в плетеный из дрока плотный черный сюртук с наплечниками, мешковатые штаны, подвязанные под коленями черными лентами, широкополую зеленую шляпу — местные жители надвигали такие шляпы на лоб, а не на затылок, как это делалось в Клути. Глядя в зеркало, Герсен увидел достаточно непримечательного, слегка неряшливого мужлана, способного обмануть своей внешностью по меньшей мере человека, привыкшего к инопланетной или космополитической манере одеваться.
Покинув лавку, Герсен повернул на дорогу в Гольчер, пересек Свежую Трелони по мосту, прошел мимо статуи дидрама Рунеля Флютера и церкви ортометрической фракции, напротив которых находилось кладбище, где мармели усопших продолжали беседовать с родичами. Тревожно посматривая по сторонам, Герсен продолжал идти, будучи почему-то уверен в том, что незрячие белые глаза статуй перемещались, глядя ему вслед. В полукилометре за кладбищем он перешел по мосту через реку Сванибель и снова оказался неподалеку от городского лицея — строения, соответствовавшего самым жестким архитектурным стандартам Мониша. По обеим сторонам центрального корпуса раскинулись симметричные флигели, увенчанные барочными башенками; на крутой, выложенной тяжелой черепицей крыше возвышалась колокольня из рифленой бронзы с высоким бронзовым шпилем. В серебристо-золотых лучах заходящей звезды ван Каата каждая деталь отделки, каждый причудливый завиток, каждая консоль, каждое украшение резко контрастировали с фронтоном. Надпись на въездных воротах гласила:
«Встреча выпускников, посвященная 25-й годовщине окончания школы знаменитым классом «галопирующей камбалы»!
Добро пожаловать, дорогие выпускники!»
Класс «галопирующей камбалы»? Старая добрая шутка, значение которой было известно только тем, кто учился в этом классе... Трудно было представить себе Трисонга в таком окружении — бредущего по дороге с ранцем на спине, поднимающегося по ступеням школьного крыльца, выглядывающего из высоких окон...
Между северным флигелем школы и рекой Сванибель был устроен большой вымощенный плиткой павильон с видом на реку, где учащиеся могли собираться и болтать во время перерывов. В этом павильоне теперь работали больше десятка мужчин и женщин: развешивали гирлянды, расставляли столы и стулья, украшали лентами, золочеными декоративными опахалами и кисточками переносную трибуну.
Герсен прошелся по въездной аллее, поднялся по широким ступеням из полированного темно-красного порфира, пересек широкий портик и приблизился к ряду бронзовых дверей со стеклянными панелями — одна из дверей была открыта настежь.
Герсен зашел внутрь и оказался в длинном центральном зале, ориентированном с востока на запад. В дальнем конце почти горизонтальные лучи заходящей звезды ван Каата проникали через другую вереницу стеклянных дверей. С обеих сторон на стенах висели, несколькими рядами, застекленные групповые фотографии выпускников разных классов, словно удалявшиеся в перспективу далекого прошлого.
Герсен стоял, прислушиваясь. Тишину нарушал только отголосок какой-то музыки, становившийся то чуть громче, то тише, и время от времени неожиданно обрывавшийся. Рядом была открытая дверь. Заглянув в соседнее помещение, Герсен увидел высокого человека с узким лицом и копной седых волос, а также двух девочек, игравших на флажолетах в такт величественным движениям длинных рук седого дирижера.
Герсен отошел от двери и стал рассматривать школьные фотографии. Снимки были датированы; первой фотографии было уже тридцать два года. Каждая следующая была на год младше. Герсен остановился напротив фотографии, изображавшей выпускников, закончивших школу двадцать пять лет тому назад — прямо на него смотрели юные лица; одни гордо выпячивали подбородки, другие смущенно ухмылялись, многие просто соскучились и угрюмо уставились в объектив... Послышались голоса и шаги. Из музыкального класса вышли две ученицы, а за ними их преподаватель. Учитель музыки остановился, с подозрением глядя на Герсена. Две девочки ограничились ничего не выражающими взглядами и ушли. Преподаватель произнес жестким, педантичным тоном: «Сударь, школа закрыта для посетителей. Я ухожу, и мне нужно закрыть двери. Вынужден попросить вас удалиться».
«Я ожидал возможности поговорить с вами. У вас найдется свободная минута?»
«Поговорить? О чем?»
Герсену только что пришла в голову идея, приходилось импровизировать: «Вы — профессор музыки в этой школе?»
«Да, я — профессор Кутт. Я даю уроки. Из маленьких неучей и лодырей я создаю величественный оркестр. За стенами лицея я — магистр музыки Вальдемар Кутт, дирижер оркестра Большого Салона». Вальдемар Кутт смерил Герсена с головы до ног цепким взглядом, за многие годы приучившимся подмечать малейшие ошибки детей, не соблюдавших надлежащую аппликатуру при игре на фортепиано, лютне, арфе, флажолете и лильтафоне: «А вас как зовут, уважаемый инопланетянин?»
«Как вы догадались? — поразился Герсен. — Я нарочно попытался одеться так, как одеваются в Блаженном Приюте!»
«Сразу заметно, что вы не привыкли ходить в этих сапогах. Кроме того, пояс ваших бриджей следует подтянуть повыше — у нас вообще, знаете ли, придают большое значение подтянутости. Вы уж, пожалуйста, не обижайтесь, но вы выглядите, как маскарадный персонаж, пародирующий местных жителей».
Герсен огорченно рассмеялся: «Постараюсь учесть ваши замечания с пользой для себя».
«Желаю вам всего наилучшего, сударь. А теперь нам пора идти».
«Одну минуту. Будет ли оркестр Большого Салона выступать на завтрашнем фестивале?»
«В связи с финансовыми ограничениями они не смогли нанять какой-либо оркестр», — сухо отозвался Вальдемар Кутт.
«Казалось бы, однако, что присутствие оркестра приличествовало бы такому случаю».
«Возможно. Тем не менее, как всегда, кто-то крепко схватил кошелек скрюченными от скупости пальцами и не позволяет в него заглянуть — обычно таким влиянием пользуются самые состоятельные отцы города».
«Именно этим объясняется их состоятельность».
«Возможно».
«Как давно вы преподаете музыку в этой школе?»