Страница 217 из 288
«Их судьбы свершатся не здесь, — изрек преосвященник. — Они — кадровые пропагандисты; им предстоит поучать и просвещать. Возвысив глас свой, они опровергнут приснопения и уготовят пришествие Второго Царства. Быть посему!»
«Благословенный Берниссус! Какая же роль уготована мне в грядущей катастрофе?»
«Каждый вносит посильный вклад. Я уединюсь теперь в Оратории, дабы сформулировать неотразимый лозунг, способный повергнуть в прах поганых вероотступников. Раз тебе больше нечего делать, патрулируй Парапет. Высоко водрузи наши гордые стяги, скидывай лестницы, отвращай вылазки врага!»
«Сделаю все, что потребуется, — непоколебимо отозвался Мармадьюк. — Тем не менее, милосерднейший благодетель, поторопитесь! Враг нетерпеливо ждет сигнала».
«Все будет хорошо!» — Берниссус решительно спустился по ступеням в Неприкосновенные Палаты.
Знамение свершилось: легионы разразились оглушительным кличем и двинулись к Парапету.
Подбежав к проходу в Палаты, Мармадьюк закричал: «Возлюбленный Берниссус! Поступил сигнал с Ахернара — легионы наступают! У них мечи из трижды заточенной стали, у них копья, катапульты и алебарды, они уже поднимают лестницы, чтобы взобраться на Парапет! Я водрузил стяги; мои лозунги привели врагов в смятение, но я — один против почти восьмисот тысяч! Совершенно очевидно, что меня изрубят в куски, ибо каждый боец жаждет окропить кровью свой меч, а другой крови, кроме моей, здесь не предвидится! Настало время для Неизреченного!»
Мармадьюк напряженно прислушивался: ответа не было. Поспешно спустившись, он призвал Апподекса по имени, но только его собственный голос отозвался эхом в опустевших Палатах. Все ниже и ниже, к самому фундаменту вели ступени, и наконец он вылез на зыбкий простор трясины через сточное отверстие. Мармадьюк побежал на север и вскоре обогнал Берниссуса — высоко подобрав полы мантии и энергично работая мускулистыми ногами, шлепавшими по топкому мху, преосвященник медленно, но верно продвигался в направлении Воррамского леса».
Герсен спустился из своего номера в вестибюль отеля и выглянул из окна на улицу. У обочины перед входом стояли три машины такси, очевидно ожидавшие клиентов. В первой, с облупленной белой каймой вдоль нижнего края корпуса, прохлаждался смуглый плосколицый субъект с копной черных кудрей и остроконечными обрезанными снизу ушами. Герсен присел там, где он мог наблюдать за происходящим снаружи.
Из отеля вышли двое — мужчина и женщина. Они приблизились к первой машине, но водитель отказал им в обслуживании. Такая же неудача постигла их, когда они попытались нанять второе и третье такси. В конце концов им пришлось подозвать машину, проезжавшую мимо по Аллее.
Три такси подряд, и в каждом — баллон с наркотическим газом? «Возможно, — подумал Герсен. — Нет причин, по которым это не может быть именно так».
Выйдя из отеля, он немного постоял, словно задумавшись, перед парадным входом. Уголком глаза он заметил, что все три водителя встрепенулись. Герсен сделал вид, что не обращает на них никакого внимания. Он пересек Аллею и направился в парк. Спрятавшись за густой порослью понюшника, он продолжал наблюдать за таксистами. Первая машина оставалась на месте; вторая и третья поспешно выехали на Аллею, чтобы обогнуть парк.
Герсен вернулся на Аллею метрах в тридцати к западу от отеля и подозвал проезжавшее мимо такси, предварительно убедившись в том, что это не была одна из машин, подстерегавших его у отеля.
«Отвезите меня в «Черный хлев»», — попросил водителя Герсен.
Машина развернулась и, вместо того, чтобы подниматься в холмы Льяларкно, направилась на юг, в сельскую местность за окраиной Тваниша.
«Черный хлев» темнел посреди поля примерно в километре от города: круглое дощатое строение, приземистое, но с непропорционально высокой конической крышей, увенчанной чугунным флюгером в форме кричащего петуха. Лалли Инкельстафф еще не прибыла.
Солнце садилось за далекие холмы, озаряя небо красновато-оранжевыми лучами с золотистыми отсветами по краям облаков. Наконец появилась секретарша Жаркова в черном с белым орнаментом платье; ее светлые локоны были уложены в узел на затылке, перевязанный ярко-красной сеткой, напоминавшей большой язык пламени. Она приветствовала Герсена веселым взмахом руки: «Кажется, я не слишком опоздала — всего на несколько минут, что для меня не так уж плохо. Вы уже были внутри?»
«Нет. Я решил вас подождать у входа».
«Ну и хорошо! Здесь очень просто друг друга потерять — к сожалению, это происходит слишком часто. Причем, должна признаться, виновата в этом обычно я сама. Зайдем? Думаю, вас «Черный хлев» позабавит. Здесь все веселятся, даже метлены. Как правило, их тут много. Подождите — вы еще увидите, как они странно танцуют! Так пойдемте же!» Лалли взяла Герсена под руку с дружелюбной непосредственностью, почти ласково — словно они знали друг друга многие годы: «Если нам повезет, мой любимый столик еще не заняли».
Они прошли через двойные дощатые двери, окованные чугуном, в фойе, декорированное старыми сельскохозяйственными орудиями; справа и слева темнели стойла, откуда торчали головы чучел коров и лошадей.
Пологий подъем между двумя ветхими телегами провел их в главный зал. Сотни столов окружали центральную танцевальную площадку, в глубине которой, на небольшом возвышении, сидели два музыканта в костюмах быка и осла: осел играл на гобое, бык — на тамбурине.
Лалли провела Герсена к столику, на его взгляд такому же, как все остальные — но девушка уселась за него с радостно удовлетворенным восклицанием: «Смейтесь, если хотите, но этот столик приносит мне удачу. Я столько раз тут веселилась на славу! Сегодня мы проведем чудесный вечер!»
«Вы заставляете меня нервничать, — признался Герсен. — Что, если я не оправдаю ваши ожидания? Тогда вы обидитесь и на меня, и на свой столик».
«Ничего такого не будет! — уверенно заявила Лалли. — Я твердо решила веселиться, и столику придется следить за своими манерами».
«Проворная и решительная молодая особа! — подумал Герсен. — Мне тоже придется следить за своими манерами».
Наклонив голову набок, Лалли наблюдала за Герсеном — по-видимому, в какой-то степени догадываясь об одолевавших его опасениях: «С другой стороны, нас может подстерегать трагедия — чего только не бывает? Мы можем споткнуться и упасть, когда будем танцевать...»
«Танцевать?» — с тревогой спросил Герсен.
Девушка, казалось, его не слышала: «Но в таком случае мне просто придется поискать другой столик, пока этот не поймет, что с его стороны нехорошо подводить старых знакомых... Вы голодны?»
«Ужасно!»
«Я тоже. Позвольте мне заказывать — я точно знаю, чтó тут готовят лучше всего».
«Разумеется, — развел руками Герсен. — Заказывайте все, что хотите».
«Сперва мы попробуем закуски ассорти с приправами и немного маринованной корюшки, потом чайпов под черным соусом и блюдо горячительных соленостей и пряностей на двоих, а под конец — знаменитые котлетки Коттрелла. Как по-вашему?»
«Звучит превосходно!»
«Здесь подают замечательный чиррет — но, может быть, вы предпочитаете пиво?»
«Что такое чиррет»?
«Очень приятный сидр из чернослива, и не слишком крепкий. Некоторые посетители валяют дурака, пытаясь танцевать после нескольких кружек чернохлевного пива...»
«Тогда, конечно, давайте выпьем чиррета, хотя по поводу танцев...»
Лалли не слушала — она уже подзывала официантку. Так же, как все остальные официанты «Черного хлева», эта женщина носила праздничный деревенский костюм: свободную черную блузу, расшитую зелеными узорами, синюю юбку, длинные красные чулки и блестящие черные гамаши. Лалли оформляла заказ со знанием дела, точно указывая, как следовало готовить и подавать различные блюда. Официантка почти немедленно принесла кувшин чиррета и закуски: орехи, соленые морские хлопья и маринованную корюшку.
«Мы пришли слишком рано, — заметила Лалли. — Толпа соберется через час — скоро тут придется кричать, чтобы друг друга расслышать, а на танцевальной площадке не протолкнешься. Но мы сначала закусим и поговорим. Расскажите мне о себе и о разных местах, в которых вы побывали».