Страница 108 из 288
Алюсс-Ифигения порывисто вздохнула: «Как саркойцы доживают до зрелого возраста?»
«Секрет в двух словах! — заявил Эдельрод, дидактически поднимая два пальца. — Осторожность — раз! Иммунитет — два! Я выработал в себе невосприимчивость к тридцати ядам. Ношу с собой индикаторы и детекторы, предупреждающие о клюте, мератисе, чернояде и фволе. Соблюдаю исключительную осторожность, когда ем что-нибудь, нюхаю что-либо, надеваю одежду, ложусь в постель с незнакомой женщиной. Ха-ха! Это излюбленный трюк отравителей — не в меру нетерпеливый развратник наживает кучу неприятностей. Но не будем отвлекаться. Я не теряю бдительность во всех этих ситуациях и даже тогда, когда прохожу с подветренной стороны от переодетого токсиканта — несмотря на то, что не боюсь мератиса. Осторожность становится второй натурой. Если я подозреваю, что у меня появился или может появиться враг, я навязываюсь этому человеку в друзья и отравляю его первый, чтобы не подвергаться лишнему риску».
«Ты доживешь до преклонных лет», — заметил Герсен.
Эдельрод чуть поклонился и сделал почтительные круговые движения обеими руками, правой рукой по часовой стрелке, а левой — в противоположном направлении, тем самым символизируя милосердие Годогмы, соблаговолившего вращать свои колеса на одном месте вместо того, чтобы сразу переехать колею жизни: «Надеюсь. А здесь, — проводник указал на колбу с белым порошком, — здесь у нас клют. Полезное, эффективное средство, находит самое разнообразное применение. Если вам нужен доброкачественный клют, покупайте здесь».
«Клют у меня есть, — почесал в затылке Герсен. — Хотя, может быть, он уже выдохся».
«Выбросьте лежалый клют — чрезмерная скупость нередко приводит к большому разочарованию! — посоветовал Эдельрод. — Враг, покрывшийся гнойными язвами и потерявший ногу из-за гангрены, но выживший, будет опаснее прежнего!» Саркойский гид повернулся к продавцу: «Клют свежий?»
«Свежее утренней росы!»
Поторговавшись на славу, Герсен приобрел небольшую шкатулку с клютом. Все это время Алюсс-Ифигения стояла, отвернувшись и приподняв голову, полная гневного неодобрения.
«А теперь, — сказал Герсен, — давайте вернемся в гостиницу».
«Мне пришла в голову одна идея, — осторожно произнес Эдельрод. — Если бы я подарил старостам бочонок хорошего чая — стоимостью в двадцать или тридцать СЕРСов — возможно, они разрешили бы вам посетить приговоренного».
«Прекрасная мысль! Подари им бочонок чая».
«Но вы, само собой, возместите мне затраты?»
«С какой стати? Я уже пообещал тебе немалую сумму — в общей сложности сто двадцать СЕРСов».
Эдельрод раздраженно махнул рукой: «Вы не понимаете сложность ситуации!» Помолчав и прищелкнув пальцами от досады, он сказал: «Хорошо, так и быть! Исключительно потому, что я испытываю к вам дружеское расположение, мне придется поступиться своими интересами. Где деньги?»
«Вот пятьдесят СЕРСов. Остальное — после интервью».
«Как быть с вашей спутницей? Где она будет ждать?»
«Только не на базаре. Кочевники могут подумать, что ее выставили на продажу».
Эдельрод усмехнулся: «Такое бывало. Не беспокойтесь, однако! Она под защитой Идделя Эдельрода, бакалавра токсикологии! Она не чувствовала бы себя в большей безопасности, даже если бы была стопудовым чугунным монументом покойному бульдогу!»
Герсен настоял, однако, на том, чтобы проводник нанял экипаж, усадил в него Алюсс-Ифигению и отправил ее обратно в гостиницу. После этого Эдельрод проводил Герсена к караван-сараю; они миновали несколько просторных пустующих помещений и поднялись по лестнице на крышу. Шестеро старост сгорбились, поеживаясь от ветра, на табуретках вокруг кипящего котла; застегнув меховые воротники, они без особого интереса взглянули на Эдельрода, вернулись к распитию обжигающего чая и перебросились парой тихих ворчливых замечаний — судя по всему, сатирического свойства, так как все они одновременно зашлись кашляющим смехом.
Герсен приблизился к клетке Какарсиса Азма, некогда мастера-токсиканта, а ныне смертника, приговоренного к сотрудничеству. Азм был несколько выше среднего саркойца, хотя его обширная грудная клетка и выпуклый живот были типичными для этой расы. Формой головы он тоже отличался от соплеменников — его челюсти и скулы были широкими и массивными, но узкий лоб словно вытянулся по вертикали. На этот лоб черным клином наползли густые матовые волосы, напоминавшие мех; длинные черные усы Азма уныло повисли. Осужденному преступнику не полагалось носить обувь: ноги токсиканта, украшенные традиционными татуировками, изображавшими колеса с многочисленными спицами, от холода покрылись синеватыми и розовыми пятнами.
Эдельрод повелительно обратился к Азму: «Гнусный злодей! Благородный господин с другой планеты пожелал тебя осмотреть. Веди себя прилично!»
Азм взмахнул рукой, словно собираясь швырнуть яд — Эдельрод отскочил, испуганно выругавшись. Какарсис Азм расхохотался. Герсен обратился к проводнику: «Подожди в стороне. Я хотел бы поговорить с мастером Азмом наедине».
Эдельрод неохотно отошел. Азм уселся на табурет, стоявший посреди клетки, и уставился на Герсена, прищурив матовые, как кремень, серые глаза.
«Я заплатил за то, чтобы мне разрешили с вами встретиться, — сказал Герсен. — По сути дела, я для этого прилетел сюда с Альфанора».
Азм никак не отозвался.
«Виоль Фалюш не заступился за вас?», — спросил Герсен.
В мутных глазах появилась искорка: «Тебя прислал Фалюш?»
«Нет».
Искорка погасла.
«Казалось бы, — продолжал Герсен, — в связи с тем, что Фалюш подстрекал вас нарушить правила гильдии, его тоже следовало бы посадить в клетку и приговорить к сотрудничеству».
«Я не стал бы возражать», — отозвался Азм.
«Не совсем понимаю, в чем именно вы провинились. Вас посадили в клетку и приговорили за то, что вы продали яд общеизвестному преступнику?»
Азм хрюкнул и сплюнул в угол клетки: «Откуда я знал, что он — Виоль Фалюш? Давным-давно я знал его под другим именем. Он изменился — его невозможно было узнать!»
«За что же, в таком случае, вас приговорили к сотрудничеству?»
«С постановлением гильдии невозможно спорить. Гроссмейстер приготовил для Фалюша особый прейскурант. Я ничего об этом не знал и продал Фалюшу две драхмы патциглопа и драхму фволя — немного, но любое отступление от прейскуранта не подлежит помилованию. Гроссмейстер гильдии токсикантов — мой заклятый враг, хотя он никогда не смел инспектировать мои яды». Азм снова сплюнул и задумчиво, искоса взглянул на Герсена: «Почему я должен перед тобой исповедоваться?»
«Потому что я могу устроить так, чтобы вы умерли от альфа- или бета-токсина, а не в процессе экспериментального сотрудничества».
Азм крякнул и мрачно усмехнулся: «В присутствии гроссмейстера Петруса? Ничего у тебя не выйдет. Он ждет не дождется испробовать свой новый пиронг».
«Гроссмейстера Петруса можно переубедить. Деньгами, если не поможет ничто другое».
Азм пожал плечами: «Мне не на что надеяться, болтовня не поможет. С другой стороны, мне нечего терять. Что ты хочешь знать?»
«Насколько я понимаю, Виоль Фалюш уже покинул Саркой?»
«Конечно».
«Где и когда ты с ним познакомился?»
«Давным-давно. Сколько лет прошло? Двадцать? Тридцать? Давно. Он уже тогда был работорговцем, в молодости. Еще будучи почти подростком. По сути дела, я никогда не видел работорговца моложе Фалюша. Он приземлился на развалюхе с барахлящими двигателями, набитой девчонками — все они его страшно боялись. Поверите ли? Они были счастливы, когда я их купил!» Какарсис Азм недоуменно покачал своей странной головой: «Пренеприятнейший юноша! Он весь трепетал и содрогался, словно у него внутри извивался змеиный клубок страстей. Теперь он стал другим. Неутолимые страсти все еще его терзают, но Виоль Фалюш научился их сдерживать — пока это требуется. Да, он стал другим человеком».
«Как его звали, когда ты с ним встретился впервые?»
Азм снова покачал головой: «Не припомню. Не знаю. Может быть, я даже тогда не знал, как его звали. Он обменял двух первосортных девочек на палитру ядов, хотя мне пришлось приплатить деньгами. Подружки рыдали от облегчения, когда выбежали из его корабля. А остальные рыдали потому, что им не повезло — я не смог их купить. А, как они плакали!» Какарсис Азм поморщился и вздохнул: «Подружек звали Инга и Дандина. Они без конца болтали! Девочки слишком близко познакомились с Фалюшем и поносили его без устали».