Крылья распахнуть!

Вечером я, захватив вязание, пошла в кабинет дяди. К этому времени мне уже было дозволено делить с дядей Антанио вечера. Он работал за письменным столом, я рукодельничала в кресле у камина. Обычно мы молчали, нам было и без слов хорошо вдвоем. Но иногда мы вели неспешные беседы.

В этот вечер я в шутливом тоне пересказала дяде разговор в саду. При этом я не отрывала взгляда от вязания, потому что не хотела нарушить сложный узор.

А когда закончила рассказ и подняла глаза, то увидела, что дядя плачет.

Я никогда этого не забуду. Мой дядя Антанио, сильный, умный, волевой человек… Он сидел неподвижно, словно окаменел, а по лицу его текли слезы. Невыносимо было на это смотреть.

А потом дядя встал и молча вышел из кабинета.

И вот тут я впервые в жизни узнала, что такое настоящий страх. У меня вязание выпало из рук, и не было сил поднять его. Я поняла, что моя участь решена. Дядя Антанио мне не защитник. Не знаю, как эти негодяи взяли над ним власть. Он много им задолжал? Не думаю. Дядя был человеком не только великодушным, но и гордым. Он скорее продал бы дом и поселился в каморке на чужом чердаке, чем стал бы оплачивать долги счастьем племянницы. Возможно, Каракелли знали о нем что-то ужасное? Не представляю себе, что бы это могло быть…

Может быть, дяде нужна была моя помощь. Но я решила: у благодарности есть границы. Мне с болью далось принятое решение, но я и сейчас считаю его верным. Окажись мой жених старым, уродливым, обладай он тяжелым нравом – я поплакала бы втихомолку и вышла бы за него. Но стать женой этого… этого…

В спальне меня ожидала Лючия, приготовившая воду для умывания и постель. Но я попросила ее принести самое простое из моих платьев и добыть мне ключ от садовой калитки.

Верная и смелая девушка одобрила план побега, но предупредила, что если я не возьму ее с собой, она поднимет шум и разбудит весь дом. Я не смогла отговорить Лючию от этого самоотверженного поступка, да, по правде сказать, не очень и отговаривала. Страшно было пускаться в путь, я ведь ни разу не покидала дом одна.

Умница Лючия посоветовала мне уйти из дома ближе к утру: ночью городские ворота заперты, а бродить по улице в темноте опасно.

Мы исчезли на рассвете и сумели покинуть Белле-Флори прежде, чем нас хватились и снарядили погоню.

Я вспомнила о своей кормилице, которая жила в городке Алвенио, что на границе с Джермией, и решила, что она не откажется приютить меня…

Как же наивна и простодушна была я, затевая побег в одиночку! Я не ушла бы дальше Виноградного Предместья без моей дорогой Лючии, которая была старше лишь на год, но жизнь знала куда лучше.

Деньги у меня были: дядя Антанио подарил в день совершеннолетия два новеньких коронета на всякие, как он выразился, девичьи прихоти. Ах, как намучились мы с этими монетами! Легко ли в дороге разменять золотой, да так, чтобы не вызвать у встречных ни удивления, ни подозрения, ни злых намерений! Хорошо, что у Лючии было немного меди.

Вечером, перед побегом, Лючия вспомнила, что я не успела избрать для себя небесного покровителя, а пускаться в путь без божественной защиты попросту глупо. До утра я не сомкнула глаз, размышляя: кому из Младших богов мне вверить свою судьбу? Еще недавно это не вызывало сомнений: конечно, Лаине Ласковой, богине замужних женщин, хранительнице мира в семье… Но теперь я уже не доверяла Лаине.

Неподалеку от городских ворот высился храм Антары, а рядом приткнулись под навесами несколько жертвенников Младших богов. Среди них был и жертвенник Лаины, но я на него только мельком глянула. Меня словно кто-то взял за руку и повел к жертвеннику Виариты Плетельщицы Дорог, покровительницы странников. Я преклонила колени перед жертвенником, попросила Виариту стать моей заступницей перед Старшими богами и купила у жреца талисман на цепочке. Он и сейчас со мной.

Лючия рассердилась. Она сказала, что покровительство Плетельщицы Дорог нам понадобится только до Алвенио, а потому незачем связывать себя на всю жизнь с этой, как она выразилась, бродяжьей богиней. Но я и тогда знала, и сейчас знаю, что поступила правильно. Разве сейчас моя жизнь – не бесконечная дорога?..

Вскоре Лючия признала, что Виарита явила мне воистину материнскую доброту и заботу. Мы не рискнули купить место в дилижансе, чтобы не навести на свой след погоню, и шли пешком. Плетельщица Дорог хранила нас от опасных встреч, от диких зверей, от болезней в пути. А я горжусь тем, что достойно, без нытья переносила все дорожные тяготы. Мне никогда до этого не приходилось столько ходить, но я не жаловалась на усталость, не пугал меня даже ночлег в лесу, если оказывалось, что постоялый двор, на котором мы собирались остановиться, набит опасным сбродом.

Наконец мы добрались до Алвенио – и у самых ворот едва не нарвались на сеора Зиберто.

Он прискакал, чуть обогнав нас. Мы слышали, как он сулил стоящим у ворот стражникам по золотому, если те углядят двух девиц…

В это время у ворот остановилась телега, на которой горой громоздились мешки. Благослови Антара Кормилица того крестьянина, который привез в город свой урожай! Его телега спасла нас. Мы стояли за тюками, и если сеор Зиберто вскользь бросил на нас взгляд, то не узнал меня: на мне был платок, повязанный, как у крестьянок, закрывавший лоб и щеки.

Когда сеор Зиберто в сопровождении нескольких верховых въехал в город, мы не рискнули последовать за ним.

Лючия напомнила мне, что злодей Каракелли не видел ее и может узнать только меня. А потому она оставила меня в придорожном лесу и пошла в Алвенио. А я сидела на пне и размышляла о положении, в которое угодила.

Отправляясь в путь, гонимая отчаянием, я не подумала о том, что для закона я – все равно что беглая рабыня, хотя в Иллии рабства уже нет. Да, мне шестнадцать, я могу выйти замуж – но право на самостоятельную жизнь обрету лишь в двадцать. До этого времени мой опекун имеет право разыскать меня в любом уголке Иллии и возвратить домой. У меня было лишь два пути спасения: либо немедленное замужество – смешно, правда? – либо бегство в один из вольных городов. Я помнила урок географии: ближайшим из них был Порт-о-Ранго.

На карте, вставшей перед моим мысленным взором, он был совсем рядом: идти по дороге из Алвенио, добраться до перевала через Хэдданские горы – там граница с Джермией. Затем путь по джермийской земле – и там, где сходятся границы Джермии и Спандии, на берегу Спандийского моря меня встретит Порт-о-Ранго, как сказано в «Землеописании», город, отложившийся от Спандии.

«Отложившийся…» – повторила я старинное слово. Была в нем надежда для меня, отложившейся от семьи…

Лючия вернулась с горькой вестью: моя кормилица недавно скончалась.

Что ж, всплакнула я, попросила Гергену Гостеприимную быть добрее к бедной женщине в царстве мертвых… Теперь нам с Лючией не нужен был городок Алвенио, который обшаривали подручные сеора Зиберто. Мы обошли его стороной и двинулись к видневшимся на юге Хэдданским горам – туда, где за перевалом лежала Джермия…

Ах, я забыла, глупая девчонка, что надо быть осторожнее в словах, когда молишь о чем-то богов! Покидая Белле-Флори, я попросила мою заступницу Виариту довести нас до Алвенио. И она довела, укрыв от опасностей полой своего незримого плаща из ветра и дорожной пыли. Но дальше мы шли уже без ее божественной защиты, а Плетельщица Дорог с насмешкой глядела на двух самонадеянных девчонок, на двух цыплят, что сбежали из родного курятника и уверены, что могут прошагать хоть всю Антарэйди.

Потерю божественной помощи я почувствовала сразу. Если раньше к исходу дня я бодрилась, то теперь шла хмурая, несчастная, с трудом сдерживалась, чтобы не разреветься. Мне придавал силы только стыд перед Лючией. Ведь это был мой побег, моя беда, а служанка делила со мной невзгоды.

И пришлось удирать от пьяных деревенских парней, вывалившихся оравой из придорожного трактира, – у нас с Лючией словно крылья выросли! И пришлось пугать визгом медведя, выглянувшего из кустов на дорогу, – хорошо визжали, медведь в подлеске тропу проломил, удирая от нас…