Страница 10 из 15
На Кучку никакой надежды. А маме Лизе все хуже. Все чаще она лежала в постели. Все больше лекарств появлялось у нее на
тумбочке. Стал чаще Гера пропускать школу, потому что от ужаса сжималось сердце: вдруг мамка умрет, а его дома не
будет. А Кучка все воспитывал, говорил: «Мать болеет, а ты, сука, ей только нервов добавляешь». Заботливый, ох*еть
какой! Матери предлагал от него избавиться, чтобы «не кормить оборванца, денег и так не хватает», что «лучше бы сиделку
наняли». Много еще чего говорил. Противного…
Бывало, Кучка в ночную смену работал. Тогда Артём ложился с матерью рядом. Хотел до последнего с ней быть. Днем
сидел рядом и читал ей вслух. Чаще всего «Мастера и Маргариту», она очень любила эту книгу. А ночью тихо плакал и просил:
«Мама не уходи». Был рядом, но очень боялся увидеть, как она умирает. И до стылой крови боялся будущего. Что дальше?
Что с ним потом будет?
Она непонятная, странная, эта книга Булгакова. Но Артём читал, мамка же ее любила. Он ее с собой в детдом забрал. Украл.
Это единственно в жизни, что он украл. Но Кучка просто так не отдал бы ему эту книгу. Потому что он сука.
А когда мать умерла, Артём «умер» вместе с ней. Кажется, не просто сердце или душу вырвали, а все внутренности с
корнем. Все забрали. Все! А Кучка, урод, все воспитывать пытался. Ремнем. То за прогулы, за «двойки», то за драки с
пацанами. А как не драться, не воевать, если все вокруг что-то требуют, а ему просто жить не хочется.
Кучка сволочь. Не трогал бы его, и нормально бы все было. Жили бы. Слушался бы его Артём, не обращал внимания на его
закидоны. Сволочь Кучка. Падла.
Однажды он не выдержал. Кучка к нему с ремнем, а Артём за нож (хорошо, что на кухне дело было). Сказал: «Подойдешь —
прирежу!» Кучка испугался. Артём тогда уже, в двенадцать лет, длинный был, худой. А Кучка мелкий, затрапезный. Поганый, в
общем, во всех отношениях человек. Вот после этого он у него ключи от квартиры отобрал. Ну, чтобы, типа, Гера ничего из
дома не своровал. Ага, бл*ть, три года ничего не воровал, а тут воровать бы начал! Потом приходил с работы, кормил его и
запирал в комнате. Выпускал перед сном в туалет, и все. Боялся он его с тех пор. Так и боялся, что прирежет его пацан. Вот
тогда и стал Гера читать. Сам. Что еще делать запертым в комнате? Читал все подряд. У мамки большая библиотека.
Иногда не понимал, что читал, сложные книги попадались. Потом понимать начал. Оказывается, в книжках так ладно все
пишут, так хорошо. О любви, о дружбе, о верности. О людях – больших и маленьких. О предательстве, о лживости, об
алчности. О войне, о мире. Столько слов красивых, правильных. Почему в жизни все не так? Почему добро не побеждает
зло? Вот и стал читать – в книжках-то все хорошо.
А потом его в детдом вернули. После месяца «тюрьмы». И он «умер» второй раз. Потому что три года назад уходил с
победой, а вернулся с позором. Лучше бы вообще в семью не брали.
А когда «умер» третий раз, стало все равно. Потому что ничего живого в нем не осталось. Осколки души своей он похоронил.
Зарыл глубоко и стало на все и всех наплевать. Но жить уже хотелось.
Только вот, чтобы жить, нужны деньги. А чтобы жить хорошо – денег нужно еще больше. Вот были б у Кучки деньги, может,
мамка бы жива осталась. Может, и у него бы семья была. Хоть такая. И плевать, что Кучка — кучка дерьма.
Теперь попробуй расскажи ему, что не в них счастье. Есть деньги – все есть. Можно и прошлое свое выкупить, и жизнь
собственную переписать. Как он сделал. Ни в одном архиве его личного дела нет, ни в одной электронной базе. Все слухи,
домыслы. Он просто деловой человек, солидный бизнесмен. У него в Испании сеть отелей и здесь, на Родине, много чего.
Попробуй докажи что-нибудь, нарисуй. Все знают его как креатуру Шаурина Дениса Алексеевича. Выскочкой называют и при
этом завидуют черной завистью, потому что покровительство Шаура не так просто получить. Невозможно практически. Не
нужны ему ставленники, у него сын есть. А его, отморозка бездомного, сопляка безголового, который у него кошелек спёр по
малолетке, принял Денис Алексеевич. Из передряг постоянно вытаскивал и крылья прижимал, когда требовалось. А крылья-
то расправить как хотелось! Чтобы таким сильным и властным быть, что Денис Алексеевич...
За глаза, конечно, много чего про него говорят, про Геру. В лицо не смеют провоцировать. Бояться. Только за спиной
болтают, да и то шепотом. Потому что он полгорода за яйца держит (остальную половину держать не за что), размажет
любого.
Сейчас у него есть деньги, и он получает то, что хочет. И эту женщину он получит. Раду Дружинину. Потому что хочет.
Нравится она ему. Вся нравится. Как говорит она, улыбается, как двигается. Вся нравится, давно такого не испытывал.
Вообще, наверное, такого никогда не испытывал. Неважно, по какой причине, но она будет с ним. Из-за денег ли, протеста,
вызова, брошенного порядочным и правильным родителям. А может, девочке просто захочется острых ощущений. Будет она
с ним. По любой причине, но не по любви, конечно. Полюбить такого, как он, невозможно. Нельзя его любить. Он и сам себя
не любит. Он себя иногда ненавидит. Вот и сказал ей: «Как хочешь, сколько хочешь». Потому что долго она все равно не
выдержит. Никто не выдерживал. Она будет с ним столько, сколько сама захочет. Не силой. Никогда он никого не принуждал.
Никого не брал силой. В этом не было и нет необходимости. Бабы сами к нему в постель прыгают. Бабы – дуры…
fima 03.02.2015 15:51 » Глава 4
Вот всё у вас как на параде, – заговорил он, – салфетку – туда, галстук – сюда,
да «извините», да «пожалуйста-мерси», а так, чтобы по-настоящему, – это нет.
Мучаете сами себя, как при царском режиме.
«Собачье сердце»
— Папа, вот, — Рада заходит к отцу в кабинет, в руках у нее небольшая коробка в подарочной упаковке, — передадите
завтра Сан Санычу от меня подарок.
— Ты все-таки решила не ходить? — На минуту отец отрывается от работы и снимает очки.
— Да. Не хочу. Я уже ему позвонила, извинилась. Завтра с утра еще раз позвоню, поздравлю с юбилеем и пожелаю всего
хорошего. Там столько гостей соберется, что моего отсутствия никто не заметит. — Дочь кладет коробочку на стол.
— Жаль. Ты так редко куда-то выходишь, пообщалась бы с его девочками, они про тебя спрашивали.
— Ты, конечно же, нашел, что им сказать.
— Конечно, — вздыхает отец. — А у тебя на завтра какие-то особенные планы?
— Нет. Нет у меня планов, — качает головой.
Планов пока нет. Артём еще не звонил. Но она ждет его звонка с несвойственным для себя трепетом. Ждет. И надеется, что
он не позвонит. Вдруг что-нибудь случится за неделю, и, дай бог, он забудет о ее существовании. Надо, чтобы забыл. У нее
совсем нет воли противостоять ему, а ей сейчас только Гергердта в жизни и не хватало. Но она сама виновата. Подпустила
его к себе, позволила настаивать. Могла бы тогда не ехать к нему, он бы ее не стал силком в машину заталкивать. Точно,
каждый сам кузнец…
Вспомнив про Артёма, Дружинина машинально сует руку в карман, дабы убедиться, что не забыла телефон в комнате.
Сотовый на месте, пропущенного звонка нет. Теперь ее ждет горячая ванна. Рада весь день мечтала, как укутается в
ароматную пену и на какое-то время забудет обо всем на свете.
Забыть обо всем на свете ей удается ровно на сорок минут, пока заперта дверь ванной. Но как только Рада переступает
порог своей комнаты, следом появляется мать.
— Рада, ты что, правда, не собираешься завтра с нами на юбилей к Алексан Санычу? — Лариса Григорьевна буравит дочь
раздраженным взглядом. Раде даже смотреть в лицо той не надо, она этот взгляд чувствует. И раздражение это жутчайшее