Страница 45 из 46
В состав посольства были включены четыре офицера Генерального штаба: поручик Вольховский (между прочим, соученик А. С. Пушкина, с отличием окончивший Царскосельский лицей), поручик Тимофеев и два инженера подчиненного ГШ Отдельного Оренбургского корпуса подпоручики Тафаев и Артюхов. Командовал ими капитан Егор Казимирович Мейендорф. Он происходил из прибалтийских баронов, родился в семье генерала от кавалерии. В 1811 году он попал в армию, и тут же началась война с Наполеоном, где Мейендорф стал участником многих сражений при Полоцке и Борисове, он участвовал в европейском походе, сражался при Виртемберге, Галле, Лейпциге, под Парижем. За смелость и мужество его наградили орденами и золотой шпагой с надписью «За храбрость». Он знал немецкий и французский языки, был прекрасным математиком, а за составление плана города Павловска получил бриллиантовый перстень, то есть он был еще и отличным топографом. И потому ему было вручено «Наставление… касательно обозрения Киргизской степи во время следования… с посольством в Бухару». Мейендорф должен был исследовать дорогу до ханства, как и течения рек, изучить возможность заселения обширных просторов к югу от Оренбурга, назначить «места, удобные для крепостей вдоль по дорогам от крепостей Орской и Троицкой… до реки Сырдарьи, на коей равномерно назначить место, удобное для крепости»[85]. 10 октября 1820 года посольство Негри отправилось в путь из Оренбурга. Из записок Мейендорфа:
«Так как нам предстояло пересечь необъятные степи, посещаемые только кочевыми ордами, правительство снабдило нас конвоем из двух сотен казаков и двухсот пехотинцев, к которым затем присоединились двадцать пять всадников-башкир. Мы взяли с собою 2 артиллерийских орудия; 358 верблюдов везли наш багаж. Кроме того, у нас было 400 лошадей… Чтобы преодолеть за два месяца пустыню, требовалось по 150 фунтов сухарей на каждого солдата и по 4 центнера овса на каждую лошадь, кроме того, крупы для отряда, двойного запаса снарядов для наших двух пушек, 15 кибиток, или войлочных палаток, 200 бочек для воды, наконец, немалое количество бочек водки. 320 верблюдов были нагружены провиантом для конвоя и 38 – багажом членов посольства и продовольствием для них»[86].
20 декабря русские дипломаты въехали в Бухару, эмир Хайдар-хан принял их в своем дворце. Александр Негри с эмиром встречался несколько раз, и вроде бы они договорились о безопасном следовании караванов, о том, что бухарские войска будут охранять идущие на север торговые обозы до Сырдарьи, а оттуда до Оренбургской линии их должен оберегать русский конвой. Но вот создать русское посольство у себя в Бухаре эмир не позволил и весьма прохладно воспринял идею об открытии бухарской миссии в русской столице.
Посланники Александра I смогли выкупить из плена семь русских невольников, еще восемь сбежали от хозяев и спрятались в обозе посольства. Капитан Мейендорф очень подробно описал быт и повседневную жизнь бухарцев, и вот как раз наличие изрядного числа рабов он отметил особо.
«В Бухаре насчитывается около 3000 татар, русских подданных по рождению; это по большей части преступники и дезертиры. Иные явились сюда искать счастья, а человек 300 занимаются изучением религии.
Число афганцев в Бухаре сильно возросло с 1817 года благодаря прибытию эмигрантов из Кабула, бежавших от происходивших на их родине смут. Их насчитывается около 2000.
В Бухаре живет несколько сот калмыков. Некоторые из них владеют землей возле города, но большинство – военные. За последние четыре-пять лет число индусов в Бухаре сильно выросло: около 300 – коммерсанты, часть которых прочно осела там, часть же уезжает и приезжает с караванами из Кабула.
Среди купцов представители всех стран, прибывающие в Бухару по различным делам: там можно встретить купцов из России (за исключением татар), немного кокандцев и ташкентцев, персов, но нет ни китайцев, ни тибетцев. Встречаются иногда кашмирцы, отличающиеся прекрасной фигурой. У одного из них, высокого и хорошо сложенного, были черные гордые глаза, орлиный нос, великолепная борода. Я ему сказал, что он похож на красивого еврея, и он был очень недоволен, как этого и следовало ожидать. Тем не менее я оказался прав: сходство было столь поразительно, что при виде этого человека легко можно согласиться с мнением тех, кто рассматривает кашмирцев как еврейских колонистов.
Я видел в бухарских караван-сараях несколько афганцев из восточных горных частей страны. Эти люди отличались прекрасной фигурой, весьма выразительны, но дики. Если их спросить, из какой они страны, то услышишь грубый ответ, содержащий богохульства.
Афганцы, о которых я только что говорил, одеты иначе, чем кабульцы: они закутываются в длинный кусок холста, как римские сенаторы в свои тоги. Помимо этого они, хотя и являются мусульманами, бреют себе только макушку, волосы их очень длинны около ушей и на затылке, поэтому бухарцы называют их «кяфирами» («неверными»).
У каждого знатного человека есть рабы, чаще всего персы; во время нашего пребывания в столице в их числе был только один сияхпуш, не знавший еще местного языка. Русских рабов – около десяти. Многие откупились и стали заниматься ремеслами; их презирают, как «неверных». Искренность тех, кто принял ислам, весьма подозрительна. В общем, число находящихся в Бухаре рабов составляет несколько тысяч.
Участь рабов в Бухаре внушает ужас. Почти все русские жаловались на то, что очень плохо питаются и измучены побоями. Я видел одного раба, которому его хозяин отрезал уши, проткнул руки гвоздями, облил их кипящим маслом и вырезал кожу на спине, чтобы заставить его признаться, каким путем бежал его товарищ. Куш-беги, увидев однажды одного из своих русских рабов в пьяном виде, велел на следующий день повесить его на Регистане. Когда этого несчастного подвели к виселице и стали принуждать отказаться от православия и сделаться мусульманином, дабы заслужить помилование, он предпочел умереть мучеником за веру»[87].
При этом о бухарцах, о царящих в эмирате нравах он оставил отзыв весьма и весьма нелестный. Человек немецких кровей и русского характера, он не понимал и не принимал восточные способы общения, лесть и раболепие.
«Отличаясь друг от друга во многих отношениях, таджики и узбеки имеют много общего. Многие узбеки ведут торговлю, особенно правительственные чиновники. Соблазн наживы и жажда богатства способствуют росту их продажности и увеличивают неправосудие. Более того, доносы, интриги, зависть, столь распространенные при восточных дворах, оказывают на нравы ханских фаворитов пагубное влияние; они владеют искусством тонкого обмана и униженного раболепия, если этого требуют обстоятельства.
В стране, где ложь расценивается как талант, недоверие как обязанность, притворство как добродетель, не могут существовать радости искренней дружбы, неизвестны откровенность и доверие.
Известно, что во всех мусульманских странах употребление крепких напитков воспрещено и даже карается смертной казнью. Однако довольно много бухарцев, особенно состоятельных или молодых, предаются пьянству, но это всегда происходит втайне, и поэтому на улице никогда не видно пьяных. Тюря-хан, предполагаемый наследник престола, потеряв вкус к плохому бухарскому вину, ежевечерне опьяняет себя опиумом.
Один молодой бухарец из хорошей семьи, которого я спросил, в чем состоят его развлечения, сказал мне, что он дает обеды, во время которых рабы играют на музыкальных инструментах, ходит на охоту и, наконец, у него есть свои джуани, или любимцы. Я был удивлен спокойствием, с которым он произнес это слово, которое свидетельствовало, насколько свыклись здесь с самым постыдным пороком».
После трехмесячного пребывания в Бухаре 23 марта 1821 года русские дипломаты двинулись в обратный путь. С точки зрения политической, посольство оказалось довольно бессмысленным: никаких письменных соглашений не заключили, договоров не подписали. Впрочем, для отношений между странами Азии и среднеазиатских государств с Россией это было делом обычным: когда в Бухару много десятков лет спустя прибыла миссия офицера Игнатьева, многие важные вопросы обсудить с бухарцами оказалось невозможно, даже при наличии ранее подписанных договоров. Бухарцы заявили, что этих договоров никогда в глаза не видели, а прочие потеряли. Кроме того, эмиры и ханы старались вообще ничего не подписывать, не обещать и главное не делать, поскольку полагали, что это может нести угрозу устойчивости их режимов.
85
Мейендорф Е. К. Путешествие из Оренбурга в Бухару. Предисл. Н. А. Халфина. М.: Наука, 1975.
86
Там же.
87
Мейендорф Е. К. Путешествие из Оренбурга в Бухару. Предисл. Н. А. Халфина. М.: Наука, 1975.