Страница 18 из 26
В начале шестидесятых годов усилились со стороны поляков попытки разжечь в юго-западной Руси украинофильское движение для использования его в своих польских целях. Готовясь к мятежу, поляки усердно культивировали южнорусский сепаратизм, ибо знали свое слабосилие и рассчитывали руками и боками малороссов побороть Россию и восстановить Польшу».
«Неудивительно, что аппетиты украинофилов разыгрались: некоторые из них стали добиваться введения малорусского языка в школы на Юге России уже не как вспомогательного, а как главного. Министр Головнин шел и этому преступному требованию навстречу, но честь народного просвещения была спасена другими ведомствами».
«20 января 1863 года состоялось Высочайше одобренное распоряжение министра внутренних дел Валуева о приостановке печатания книг религиозных, популярно-научных и учебных на малорусском языке, так что применение этого языка оказалось разрешенным лишь для изящной словесности. На протест со стороны украинофильствующего Головнина Валуев пишет (в июле 1863 года), что, по его мнению, замыслы малороссов (склонных к литературному сепаратизму) не только совпадают с намерениями поляков, но и чуть ли не вызваны польской интригой. В упомянутом распорядительном циркуляре Валуева (по цензурному ведомству) высказывается подозрение, что украинское движение инспирируется „политическими замыслами Польши“ и базируется на „сочиняемом“ некоторыми малороссиянами так называемом украинском языке».
«Московское царство, поясняет Драгоманов, выполняло и наши национальные задачи, с тех пор как история сложилась так, что мы сами для себя не могли их выполнять; такими задачами были освобождение нашего края от ига татарско-турецкого и от подданства польского. „Я прошу кого угодно, – иронически восклицает женевский эмигрант, – представить себе культурную Украйну с набегами татар за ясырем (на Полтавщине это было еще в 1739 году), с турками в Азове и на лиманах, без Одессы, Таганрога и т. д. <…> А если так, то нужно же признать, что московское царство все-таки выполнило элементарную географически-национальную задачу Украины“».
«В тридцатых и сороковых годах постепенно росло в Галиции сознание кровного родства местного населения и его речи с русским народом и русским книжным языком; талантливым апостолом такого сближения был наш знаменитый историк М. Погодин, посетивший Львов в 1835, 1839 и 1842 годах. Еще большее значение имело, несомненно, прохождение через Галицию в 1849 году русской армии (венгерский поход), когда народ услышал родную и понятную для него русскую речь. Если бы не упомянутое давление австрийского правительства, то русская культура пустила бы в Галиции корни гораздо глубже, нежели это случилось на деле».
«Еще более определенно высказывается по этому поводу современный сотрудник М. Грушевского М. Возняк: по его убеждению, даже в первой половине XVII века все говоры Галичины принадлежали к северно-малорусскому поднаречию, и лишь во время казацких войн туда привнесены были южно-малорусские элементы».
«В 1910 году кандидатом украинской партии в Галиции Лагодинским была опубликована речь, произнесенная на предвыборном собрании; оратор приглашает галичан „организовать восстание малороссов в России, чтобы пробить окно в великой… тюрьме народов“. Осенью 1911 года член венского парламента Сенгалевич произнес, при открытии памятника писателю Маркиану Шашкевичу на его родине, перед толпой делегатов и селян, публичную речь, представляющую, так сказать, квинтэссенцию ирредентизма. Украинцы, по словам оратора, стоят теперь исполинской толпой в тридцать миллионов, оживленные одним огненным лозунгом „Свободная Украина“. Огонь разгорается по всей Украине… у всех есть непреклонная вера в будущность народа во всеукраинской совокупности и объединении. Кончая речь, оратор призывает идти неустрашимо в освободительный бой.
Член венской палаты депутатов и профессор львовского университета Днестрянский, в речи на партийном митинге в м. Куликове (в Галиции) 15 октября 1911 года заявил, что „украинцы“ стремятся с помощью австрийского правительства исправить ошибку великого Богдана, именно – оторвать Украину от москалей и основать свое особое украинское королевство».
«На стр. 14 Записка ставит в вину ограничениям 1863 года „ненаступление полного расцвета малорусской письменности во всех родах, выработки единого малорусского литературного языка, осмысленного первоначального обучения малорусского простого народа посредством родной его речи“. <…>
«На странице 16 записки мы читаем, что в 1859 году „некоторые из украинофилов добивались даже введения малорусского языка в украинские школы уже не как вспомогательного, а как главного, и в поддержку этим требованиям в журнале министерства народного просвещения (при министре Головнине) была напечатана статья Львовского о самостоятельности малорусского языка“. <…>
На стр. 18 Академия Наук устанавливает, что к 1863 году малорусский язык „уже испытал себя на всех поприщах“. Такая аттестация, даже в применении к тем немногим поприщам, на которых малороссы действительно испытали свои силы, верна лишь постольку, поскольку речь идет об испытании, ибо результаты последнего нельзя, как мы увидим, причислить к удовлетворительным. <…>
Касаясь (стр. 36–37) Закона 1876 о разрешении печатания „по-малорусски“ произведений изящной словесности, а также исторических документов и памятников, Записка странным и непонятным образом допускает объединение под термином „малорусский язык“ трех совершенно различных понятий. В эту рубрику зачисляет она, во-первых, книжный язык Западной Руси, развившийся на древней общерусской основе, воспринимавший в XIV–XVII веках малоруссизмы, белоруссизмы и полонизмы, оставивший много документов и с XVIII века отчасти вытесненный московской книжной речью, отчасти слившийся с ней. Во-вторых, малороссийским языком Записка называет (и совершенно справедливо) литературную обработку (или воспроизведение) народных малорусских говоров, начиная от виршей и интермедий XVII–XVIII века и продолжая произведениями Котляревского, Квитки, Шевченко, Кулиша и др. (до 1876 года)».
«Резолюции в пользу „украинских кафедр“ приняты были осенью 1905 года сходками студентов-„украинцев“ сперва петербургского, а потом новороссийского университетов. Вскоре, однако, все университеты были закрыты на целый год, и лишь осенью 1906 года украинское студенчество возобновило свои домогательства, коим предшествовали аналогичные ходатайства харьковской, черниговской и полтавской городских дум и советы трех университетов Юга России. Застрельщиками оказались, на этот раз, киевские студенты; кроме малороссов, в этой агитации принимали систематическое участие студенты-поляки и семиты (в числе последних убийца статс-секретаря Столыпина – Мордко Богров). <…>
Киевская студенческая сходка высказалась за желательность „украинизации всех трех университетов, находящихся на территории украинского народа“, а на первое время ограничилась подачей ректору петиции об учреждении кафедр украиноведения (литературы, истории, языка и права); под петицией, которая побывала еще на нескольких студенческих сходках, собрано 1430 подписей. Местная партийная газета печатала коллективные сочувственные студенческим домогательствам письма, за подписями преимущественно учеников среднеучебных заведений и учителей народных школ, а также крестьян и рабочих; всего таких подписей было, будто бы, более десяти тысяч. Солидарно с киевским студенчеством выступили с требованием учреждения украинских кафедр слушательницы женских курсов в Петербурге и Киеве и студенты университетов в Харькове, Одессе, Петербурге и Москве. Ответы получились по всем петициям отрицательные, а кое-где и вовсе не были даны».