Страница 88 из 96
– Не обязан не значит не может?
– Не значит. Просто я ему запрещаю.
– Ева, это, конечно, твое право, как опекуна, но…
– Никаких «но». Это действительно мое право, как опекуна. Если Вы, конечно, не возьмете опекунство на себя, как родственник.
– Кто тебе…?
– Стоян. Он, видимо, хорошо Вас знал.
Северенко молчит. Уверена, знает, что мне жутко интересно узнать истоки этой запутанной истории, но не расскажет, пока я напрямую не попрошу. А еще он точно знает, что я не попрошу – бестактности не достанет для такого.
– И все же…
– Вы представляете, что такое для Егора – свидетельствовать против брата? А если он решит свидетельствовать за? Ваню в любом случае не осудят на всю жизнь, про степень его участия даже я сказать до конца не могу.
– Как минимум, с его согласия обратили тебя и Егора. Неужели, этого мало?
– Маловато. Он дурак, конечно, но хотел сделать как лучше для нас обоих. За дурость его и посадят, надеюсь, научится чему-нибудь.
– По твоей логике Стоян тоже вроде как…
– Не пытайтесь! Стоян не был идиотом. Вы тоже. Язык, что дышло – куда повернул, туда и вышло? Для Вас уж точно.
Наставник хмыкает в бороду, наконец признавая, что я тоже не такая уж глупышка и решает вернуться к изначальной линии обороны:
– Три года назад ты дураком Ивана не считала, раз замуж-то собиралась.
– Он хорошо маскировался, – с горькой усмешкой признаю я. – Да и я… была молодая, влюбленная… и оттого слепая. Ну и… во мне дурость тогда не до конца подвыветрилась. Я не хочу, чтобы Егор сделал ту же ошибку: наломал дров, от злости и излишней честности обвинил брата во всех грехах, а через пяток лет, когда тот выйдет, они волком друг на друга смотреть будут. У Егора есть я… пока есть… есть Вы. Семья, какая-никакая. А у Вани что будет? Жизнь, которую он сам по глупости юнца уничтожил до основания, и никто ему не помог.
– А я не ошибся в тебе, Ева, – хитро усмехается Наставник, так и быть простив мне оплошность и пропустив мимо ушей «ту же ошибку».
– Ошиблись, – тороплюсь разочаровать я его. – Не нужно думать, будто я делаю это по доброте душевной, будто я его простила. Нет. Я только возвращаю должок. Он меня в это втянул, он отчасти и вытащил. И для Егора так будет лучше. Он, может, и найдет в себе силы его простить. Со временем. Так что, пожалуйста, увезите его. Как можно скорее. Лучше – сегодня.
– А если он не захочет ехать?
В дверном проеме показывается лицо Егора.
– Н… Наставник, я вещи свои собрал. Мы это… когда отправляемся?
Он не мог понять всего, что мы тут говорили, языковое заклинание, даже самое качественно наложенное уже бы выветрилось. Но поди и сам уже что-то запомнил…
Хлопок. Скрип двери.
– Ева, Ева! – раздается из прихожей. – Ты смотри, кого я встретила!
В кухню влетает Настя под руку с темноволосым парнем.
– Привет, Ева, Егор. Здравствуйте, Осмомысл Веславович.
– Привет, Паш, – устало говорю я.
«Гарри, добрый день!
Я немного приболела, поэтому не выйду на работу сегодня. Подлечусь дома, чтобы не заражать других сотрудников. Нужно ли мне предоставить в отдел подтверждение болезни из Св. Мунго?
Извини за беспокойство.
С уважением,
Эва Сокол
Стажер Мракоборческого Отдела»
Вообще, такими записками девушке полагалось извещать своего непосредственного руководителя, но Малфой и сам уже третий день валялся дома, ссылаясь на неведомую болячку, которую не смогли побороть ни он сам, ни колдомедики. Да и заявление об увольнении холеного аристократа уже лежало у Гарри на столе. Датой значился день свадьбы, но глава мракоборцев махнул на это дело рукой. Жаль, конечно, терять такого зельевара, но Рон и Малфой тут будут одновременно, только если будет принято решение взорвать Министерство!
В дверь постучали и, не дожидаясь ответа, вошли.
– Я тебя вроде не вызывал, – поднял голову Гарри.
– Просто хотел порадовать тебя своим присутствием, – ощерился Малфой. Выглядел он странно, помято, будто собирался впопыхах, взгляд – темнее тучи.
– Порадовал. Я думал, ты уволился, – Гарри поднял пергамент с несколькими изящными ровными строчками.
Малфой недовольно подошел к столу, забрал у Поттера бумагу и кинул ее в мусорку.
– Ладно, топай работать.
Драко был уже у двери, когда Гарри окликнул его:
– Да, кстати. Эва приболела, ее сегодня не будет.
– Мм, – неопределенно буркнул Драко под нос и вышел.
Да какое ему вообще дело до девчонки? Он, собственно, и сегодня не собирался выходить на работу, но мать утром объявила, что Астория приедет к обеду, и Драко быстро смекнул, что пора «выздоравливать». Это был его маленький глупый побег.
На что он, собственно, надеялся? Вернуть все назад? Простить девчонку и под романтическую музыку убежать с ней в закат? Приболела она, ишь ты… Опять, наверное, лекарства не пьет. Да какое ему дело! Хотя… не доживет так до дачи показаний! Драко зло фыркнул, взял с полки несколько бутыльков с зельями и отправился к выходу.
Защитного барьера на доме, разумеется, уже не было – Драко сам снял его еще в ту ночь, чтобы вызвать Поттера. Волшебник уже собирался набросить дезиллюминационное заклинание, но потом одернул себя:
– Ты же не вор какой-нибудь!
«Вообще, я просто решил занести ей зелье. Ну бред какой-то! С чего мне прятаться? – вопрошал он себя, направляясь к дому неуверенными шагами. – Может, ее и дома-то нет, притворяется перед Поттером».
Окно в спальне так и не починили, но оно было зашторено, так что Драко, хочешь не хочешь, пришлось идти ко входной двери. Она оказалась заперта. Воспользоваться заклинанием Малфою прорезавшаяся совесть не позволила, поэтому он просто постучал. Когда никто не откликнулся, совесть внезапно замолчала, и он со спокойной душой направил на замок палочку.
Гостиная выглядела странно: журнальный столик отодвинут к стене, а на его месте конструкция, которую Драко, очень долго пофантазировав, мог бы назвать кроватью. На диване тоже были свалены подушка и одеяло. Ладно, зелья лучше всего оставить в ванной… или в прикроватной тумбочке, у нее вечно такой бардак, что она наверняка решит, что сама туда их запихнула.
Что-то шевелящееся в одеяле Драко заметил еще из гостиной – дверь спальни скромненько стояла рядом с проемом, в котором ей было положено быть. Наружу высунулась худенькая ручка. Девушка тяжело дышала и звала кого-то во сне. Малфой, пытаясь быть тише мыши, подкрался к кровати и заглянул Эве в лицо. Оно было раскрасневшееся, полыхало болезненным жаром и на притворство явно не походило.
– Нет, я не хотела… – прошептала она сухими губами, – я правда… прости… – по щеке скатилась слеза, впитавшаяся в подушку.
«Окочуриться она, пожалуй, не окочурится, но метаться в бреду будет еще долго, если не дать ей зелье, – решил Драко. – Да и все равно потом ничего не вспомнит… Не вспомнит, хм… пока зелье не начнет действовать, точно не вспомнит…»
Он просто хотел проверить. Спутанное сознание поддастся даже с не очень настойчивого применения Легилименции. Он ведь готов к худшему. К правде, то есть.
– Легилименс, – направив палочку на девушку вслух сказал он, потому что сосредоточиться только на мыслях было совершенно невозможно.
«Нет, все-таки стоило дать ей зелье», – подумал Драко, попав в бешеный круговорот снов и воспоминаний.
Сейчас, когда ее правое полушарие правило бал, Малфой больше ощущал, чем видел. Тяжесть на сердце, грусть, отчаяние, а еще что-то очень светлое… или это все принадлежало ему? Из поволоки тумана возникла Настя, липнущая к нему в Эвином сне, и тот он почему-то ответил. Ревность и обида. Нет, это определенно относилось к ней.
– Драко, я…
Ему показалось. Она не могла сказать этого. Может, повторит? Но Эва молчала, только заплакала. Вдруг Драко во сне превратился в Стояна, бледного, в залитой кровью одежде, с пустыми глазницами. Настоящий Драко поскорее вынырнул из ее сознания. Она все так же тяжело дышала и ворочалась во сне.