Белым по черному

Соловьи(«Так вспоминают детство и любовь…»)

Так вспоминают детство и любовь. Закрыть тетрадь, не написав ни строчки. Закрыть глава, и вечером, одной, Сидеть без света, слушая, забывшись, В соседнем парке соловьиный цок. Давно я не слыхала соловьев, Таких счастливых и таких безумных. Я не стара еще, жизнь предо мною, И все ж я многое уже забыла, Уже мне есть, что с болью вспоминать, Уже созревшая под жизнью память Распознавать привыкла бережливо, Что можно вспомнить бегло и случайно, На чем тепло остановиться сердцу, И от каких глухих воспоминаний Его заботливо и твердо отстранить. Но иногда случаются мгновенья, — Они приходят в сумерки иль ночью, Когда кончается внезапно суета, Когда молчит раздвинутое небо, Когда, ему невольно подражая, Смолкает беспокойная земля. Ребенок спит, и легкое дыханье Я ясно различаю в промежутках, Когда под поздней рдеющей луною Дыханья не хватает соловьям. Плывут, плывут звенящие мгновенья, Как облака, как лепестки живые, Оборванные близоруким ветром И занесенные в глухой ручей. Плывут, плывут, как легкая любовь. Нет, не того от жизни я ждала! А, может, и она во мне ошиблась. Но все — не то, и с трудным подозреньем Кругом я замечаю вдруг подмену. Душа летит, но телу не поспеть За призрачным, безжизненным полетом. Глаза за ним, невольный шаг замедлен. Догнать нельзя. И только в отдаленье Прекрасный свист, как будто соловьиный, Безвременный, как первая любовь. Нет, первая любовь всегда несчастна. Или не любит он, иль он — не тот. Любви земной мы учимся подолгу, И отмечаем, как урок, ошибки, И их твердим в уме, когда боимся Свершить неловкий, неудобный шаг. И вот усильям нужная награда: Привычная любовь полна покоя, И мир в душе, и мир в нестаром теле, Когда б не пели ночью соловьи! Жизнь все странней, туманней и бездомней, Все медленней, огромнее круги, Слабеет сердце, замирая ширью, Неверное теряешь равновесье, Иль, может, вовсе под ногой нет тверди? Тебя земля шатаясь предает. Ночь долгая. Ни грустно и ни трудно Мне в эту ночь. И только странно жуткой На бледном проступающем рассвете Мне показалась неба пустота. В окно глядится мягкий белый день. Молочное стоит над садом небо. Туманный воздух сыр и неподвижен — За утро пал обильный, теплый дождь. День зашумел. Свой круг свершает солнце, И кружится за ним и голова. И — соловьи молчат в росистых ветках, Прозябшие, больные от любви.

Красные цветы. С английского(«Палящий зной. Но в комнате прохладно…»)

Палящий зной. Но в комнате прохладно Из-за заботливо закрытых ставней. Кружась над солнечным пятном в углу, С веселым шорохом играют мухи, И в доброй, сытой, теплой тишине Послеобеденный разлегся отдых. Сестра, привычно умостившись в кресле, Подремывает над своим вязаньем. Я, как всегда, держу в руках газету — Защиту от всего — от болтовни, От мыслей, от усилия, от жизни. Палящий зной. Но в комнате прохладно. На лестнице послышались шаги. Подняв глава от долгого вязанья, Сестра прислушалась к стремительной походке И медленно сказала: — Это Анна. — Дверь быстро распахнулась, как от ветра, И Анна показалась на пороге. Так бабочка внезапно залетает И, замерев на чашечке цветка, Покачивается на длинном стебле, Как будто бы нарочно для того, Чтоб можно было ею любоваться В внезапном удивленье. Так на сцену Вдруг выбегает прима-балерина, Чтоб странно колдовать и чаровать Прелестной легкостью своих движений. Легко войдя и быстро оглядев Нас, разместившихся в уютных креслах, Сказала Анна с тихим удивленьем: — Вы все такие же. Как это странно. Ведь вы ни в чем ничуть не изменились С тех пор, как я была здесь в прошлый раз. В ее глазах, раскрыто удивленных, Вдруг вспыхнуло живое любопытство: — Что делаете вы, чтоб не меняться? Но, впрочем, сами вы тут пи при чем. Вы просто фаршированные рыбы, Наполненные чем-то посторонним. Вы — честные консервы. Как-то раз Случилось с вами что-нибудь такое, Что до сих пор в мозгах у вас застряло, Без толку, без значения, без смысла, И вы твердите в тихом отупенье: “А помнишь ли, как в первый год войны Был урожай невиданный на груши?" Ручей сверкает тысячами жизней: Он и ручей, но он и отраженье Крутого берега, клонящейся травы И в вышине скользящих облаков. Скажите, сколько тысяч лет вам? И вообще когда-либо вы жили? И хоть одно трепещущее слово, Осмысленное радостью иль болью, Срывалось ли с засохших ваших губ? — И, не дождавшись нашего ответа — Нам было как-то нечего сказать На эту неожиданную резкость — Она задумалась и, видимо, забыв О нас, неспешно подошла к окну И широко его вдруг распахнула. Смех отлетел с подвижного лица, И не было ее уж больше с нами. Мы не сказали ничего, когда Она, опять к нам тихо повернувшись, Рассеянно, не видя, поглядела И, не сказав ни слова больше нам, Из комнаты неторопливо вышла. Моя сестра (консервы старых сплетен И покуиания экстравагантных шляп Плюс длинный нос; язык еще длиннее) И я (консервы скуки и бесцельной, Тупой внимательности ко всему), Мы подошли, как будто сговорясь, К окну, еще распахнутому настежь, И молча выглянули за него. Там было только солнце. Ветер с моря Играл листвой. По улице пустой Крутилась пыль. И почему-то вдруг Теперь я только обратил вниманье На фантастические красные цветы, Что яростно цвели среди засохшей клумбы.