Страница 3 из 7
- Да разве нифлунги боялись бы обыкновенных крыс? - рассердилась старуха. - Ведь они подземные жители и живут часто в крысиных норах. А эти бесовские твари боятся пуще огня... - И она, к удивлению моему, рассказала, как сама была у стен осажденной крепости и видела огненное кольцо, непрерывную цепь костров, в которых сжигается все живое, проникающее из замка, - будь то беженец, спасающийся от голода, или крыса, норовящая прошмыгнуть к реке.
Из слов старухи я понял, что эти дьявольские отродья давно могли бы взять осажденную крепость - столько у них пушек и загадочных бесовских машин, но они медлят, как будто сами смертным страхом боятся герцогского замка, как и всякого, кто придет оттуда...
- Так кто же они, эти твари? - спросил я.
- Бесы! - твердо сказала старуха и широко перекрестилась. - Нифлунгам нечего делить с нами. У них свой мир и свои тайны. А ежели б им сделалось тесно в нижнем мире и захотелось вдруг завоевать наш Митгард, они легко бы это сделали еще тогда, когда Христос по Земле не ходил...
- Лошадь и двух коров... - не унималась между тем хромоножка. - И мою корову, и старого колдуна...
- Что? - ужаснулась старуха. - Они убили святого старца, царство ему небесное?!
- Кровь, кровь, - твердила безумная. - Столько крови, как у нашего кабана... И унесли его на свой корабль, адским шилом пронзивши...
- Душа его с ангелами поет! - сказала, крестясь, старуха и вынула из котомки свежеиспеченный хлеб. Слова ее, признаться, покоробили меня, но я счел неразумным вступать сейчас в спор.
В погребе оказался запас вина и сыра. Хозяйка подоила коз. По ее научению я набрал куриных яиц в сухой осоке, где неслись бездомные куры, и сварил десяток в своем котелке на еще тлеющих углях пепелища.
При этом я отметил: перерывы в передвижении вражьего флота делались все короче, плоты тянулись теперь почти нескончаемой вереницей.
Мы утолили голод. Козы жевали сено в дальнем углу. Бедная женщина, напоенная снадобьем и теплым молоком, спала, постанывая и вздрагивая во сне. Мы укрыли ее, чем могли, пригодилась и мантия убиенного чернокнижника. Старуха утверждала, что к ночи дурочка благополучно разрешится, и просила меня подождать, чтобы вместе переправиться через реку.
Но я не мог медлить, о чем и сказал, весьма огорчив старуху. Мы глядели в дверную щель, надеясь, что переправа освободится, но все было напрасно. Тогда старуха дала совет перебраться на берег поближе к лодке и переждать на мельнице, где мне будет обеспечена полная безопасность.
Я подивился, как это она считает мельницу безопасным местом, на что она усмехнулась, обнажив старчески беззубые десны:
- Все бесовское - от беса!.. Это известно. А бесы особо ценят и охраняют все бесовское, сделанное человеком...
Бесовским же она называла все без исключения изобретения человеческого ума, начиная от мельницы с колесами и жерновами и кончая орудиями для обстрела, ядрами которых пробивают небесную твердь, открывая бесам пути в наш мир.
- Не одни только йотунги живут над нами в верховном мире, - объяснила старуха. - Есть много иных миров, недоступных нашему разумению. Господь сотворил все так, чтобы не было смешения между мирами. И только йотунги по божьему повелению проникают в срединный мир, дабы охранять нас от злобных бесов... Нифлунги же сторожат человеческий мир от поползновения подземных тварей. Но когда мы сами палим из пушек, разрывая оболочку Митгарда, бесы хищно стремятся сюда отовсюду... Йотунги всегда на страже и стремятся заделывать бреши в невидимой охранительной тверди, однако многие мелкие дыры, творимые пулями при стрелянии из мушкетов, не в силах они приметить... Так врывается через эти отверстия саранча. Прежде не было этого бедствия в нашем мире... А ежели твердь небес пробивают ядра, то с неба падают твари размером с пушечное ядро...
Старуха рассказывала и продолжала глядеть в щель, но вдруг, тихо вскрикнув, схватила меня за руку.
Напротив нас причалили к берегу два плота.
На каждом из них были пушки, вдобавок первый нес на себе дымящее яйцо розового цвета, а на втором возвышалось загадочное образование в виде кокона, напоминавшего кокосовый орех.
У основания прозрачно-розового яйца суетились три карлика. Второй плот был завален трупиками уродцев, и к нему были привязаны два бревна, между которыми в нелепой позе помещался голый, опутанный веревками человек: тело в воде, а голова и ступни - снаружи.
Затаив дыхание, мы смотрели, как человекоподобные карлики перенесли на берег трупы своих сородичей и свалили кучей в центре большого кострища.
Затем втроем они опрокинули розовый яйцевидный сосуд и также выкатили на берег. Полагаю, и десять крепких людей не справились бы с этой работой... После чего весь плот, где высилось таинственное коричневое образование, они обильно устлали сорванной на берегу сухой осокой.
Сквозь тучи прорвался свет вечернего солнца. Стал отчетливо виден человек в окрашенной воде - он был живой и лишь беззвучно, будто сам не свой, широко разевал рот; заалела запекшаяся кровь на трупах уродцев, заблестели начищенные до блеска медные дула пушек, даже лес на другом берегу словно покрылся каким-то зловещим багрянцем.
Тем временем карлики принесли с плота не замеченный мною ранее черный ящик размером с большой сундук, откинули крышку и начали доставать оттуда толстые медные трубки длиною в локоть и самых разных форм: одни были совсем прямые, другие согнуты под прямым углом или изогнуты плавно, как тело змеи.
Инструментами занимались двое, тогда как третий с обыкновенным сачком на палке бродил по берегу. Я внимательно наблюдал за ним, пытаясь понять, кого же он столь старательно вылавливает в сухой осоке.
Меж тем сачок понемногу наполнялся.
- Жаба, - прошамкала мне в ухо старуха, чьи глаза видели вдаль лучше моих. - В сачке сидит большая жаба, а сверху восемь куриных яиц...
Карлик продолжал поиски, поминутно наклоняясь, и в итоге я насчитал еще четыре удачные находки. Сачок, наконец, наполнился до краев.
Плеск воды заставил меня посмотреть в сторону плотов. Двое карликов запросто выволокли из воды голого человека. Они поднесли его к розовому яйцу и принялись запихивать головой вперед в широкое отверстие. Человек кричал и сопротивлялся. Третий карлик подтолкнул жертву за ноги, и тело вошло, как пробка в бутылку.
Тогда дружным толчком они установили яйцо на торец. Сквозь почти прозрачные розовые стенки было видно, как человек скатился на дно и затих. Я только сейчас обратил внимание, что весь сосуд, как и черный ящик, стоявший метрах в двух от сосуда, оплетала медная паутина из ловко соединенных трубок.
Карлик выложил из сачка в ящик все двенадцать яиц. В это же время двое его сообщников ловко собрали еще одну, совершенно прямую, трубку и соединили ею медную сеть ящика и сосуда.
Над яйцом вспыхнуло светло-голубое свечение. Пламя перешло по трубке на черный ящик. Человек на дне сосуда забился в судорогах. Душераздирающий крик вскоре затих, свечение тоже сделалось едва заметным.
Три карлика явно ждали чего-то: один вдруг присел на корточки, второй вскарабкался ему на плечи, а сверху оказался тот, что был с сачком. Все трое разом выпрямились, и верхний закинул жабу в сосуд. Яркое голубое пламя снова жадно лизнуло стенки яйца и тотчас перекинулось на медные трубки ящика.
Двойной сатанинский вопль - жабы и человека - донесся из разверстого яйца.
Немного выждав, один из карликов приподнял ящик, и соединительная трубка упала на землю.
Из открытого ящика принялись выпрыгивать мокрые твари, неотличимые друг от друга и от своих создателей, разве что количество пальцев на лягушачьих лапах было у каждой свое. Но - та же нечеловеческая безжалостность птичьих лиц, злоба в глазах и угловатость нескоординированных движений...
Я насчитал двенадцать гомункулусов. Старуха, словно читая мои мысли, зашептала, шепелявя, пророчество из книги премудростей: