Выстрел из прошлого

Через несколько минут секретарша вручила ей папку.

Тесс вытащила из папки листок с подписями, который по правилам заполнялся перед каждым слушанием. Любой, кто вызывался для дачи показаний, должен был сначала поставить на нем свою подпись. В списке было всего пять фамилий: сам сенатор, кто-то из Департамента людских ресурсов — государственного учреждения, через которое проходили все случаи усыновления, — некие мистер и миссис Джон Уилсон, супружеская чета из Балтимора, и еще какая-то женщина, Уилл Мотт.

— Это все? — спросила Тесс.

— Если в папке больше ничего нет, тогда все. Знаете, я тут больше десяти лет и на память, в общем, не жалуюсь, а вот этого дела не помню, хоть убей. Что — что-то серьезное, да?

— Да нет, в общем-то. Но мне нужно отыскать людей, которые проходили по нему свидетелями. Просто хотелось бы знать, что они говорили тогда. И какое они вообще имели отношение ко всему этому делу.

Секретарша пожала плечами:

— Ну, на этот случай всегда есть пленки.

— Пленки?

— Аудиокассеты. Каждое слушание в Сенате записывается на пленку. Если вы знаете дату и точное время, можно пойти в читальный зал, попросить пленки, взять наушники — и пожалуйста, слушайте себе на здоровье. Ох и скучища! Знаете, как старые радиопостановки, только скучнее. Ну, вы меня понимаете.

— А прямо сейчас можно?

— Да ради бога! Если вам так хочется, идите и слушайте. Вот уж, право, не понимаю, как в такой чудесный день кому-то охота сидеть в душном зале и слушать записи сенатского слушания! За каким чертом вам это надо? Послушайте доброго совета — прогуляйтесь до пристани, а еще лучше — посидите в одном из рыбных ресторанчиков. Я знаю там одно место, где подают таких крабов — пальчики оближешь! А если у вас туго с деньгами, так сходите в кафе «Нормандия» — там тоже очень неплохо кормят. Морской окунь у них — просто объедение!

Тесс, постаравшись не показать, что при одной только мысли о крабах или окуне ее начинает мутить, поблагодарила добрую самаритянку и, распрощавшись, отправилась в читальный зал.

И хотя ей очень хотелось покончить со всем этим поскорее, Тесс заставила себя прослушать всю запись. Занудное предисловие сенатора, со всеми отступлениями и необходимыми в таких случаях формальностями, протесты представителей агентства, вставшего в позу оскорбленной невинности — нет-нет, они ничего не имели против самого законопроекта, просто стремились подчеркнуть, что если «Планирование семьи — ваш выбор» и допустило какие-то огрехи, то они тут совершенно ни при чем.

Само слушание, как это часто бывает в подобных случаях, оказалось чисто формальным. Упор в основном делался на то, что такого рода службы, как правило, стараются не указывать в рекламе, какова же их позиция на самом деле — иначе говоря, включены ли в список их услуг еще и аборты. Сенатор, посвятивший всю свою жизнь борьбе с этим злом, похоже, на этот раз ратовал за применение исключительно превентивных мер, предлагая малоэффективный законопроект. То, что имел в виду он, не позволило бы правительству подвергать строгой проверке работу других агентств, вздумавших последовать примеру злополучного «Планирование семьи — ваш выбор» и использовавших метод «мышеловки», состоявший в том, что несчастных женщин заманивали туда обещанием аборта, а потом беззастенчиво использовали любые средства, дабы отговорить их от этого. (К примеру, одну из этих женщин убедили, что аборт чуть ли не вполовину уменьшит вероятность того, что у нее когда-либо в будущем будут дети, при этом вдвое увеличит риск появления раковой опухоли.)

Далее шли показания многочисленных свидетелей. Тесс, слушая их, едва не заснула. Но вдруг что-то произошло… какая-то перемена. Тесс показалось, что даже голоса свидетелей зазвучали по-другому. Встрепенувшись, она перемотала пленку назад и стала слушать снова.

Свидетельские показания давали Уилсоны — супружеская чета, которые связались с агентством «Планирование семьи», чтобы усыновить ребенка, а потом отказались от их услуг, когда один из служащих агентства принялся соблазнять их значительной скидкой в том случае, если они согласятся усыновить ребенка смешанной крови, к тому же неполноценного физически.

— Она торговалась как на дешевой распродаже, верно, Майк? — обратилась женщина к мужу. — Звучало это примерно так: «Возьмите этого малыша — и мы скинем тысячу долларов, идет? Нет? Ну, тогда две тысячи. А если он будет физически здоров, просто смешанной крови, тогда?»

И снова Тесс, остановив запись, перемотала пленку назад и принялась слушать снова. Да, точно, женщина назвала мужа «Майк». Учитывая, что в списке свидетелей супружеская чета фигурировала как «мистер и миссис Джон Уилсон», это было несколько странно. Если эта свидетельница нигде не указывала свой адрес, отыскать ее будет довольно сложно, подумала Тесс.

Уилла Мотт, согласно ее же собственным показаниям, проработала в агентстве почти десять лет, а в настоящее время заведовала дневным детским садиком в Вестминстере, иначе говоря, в том же самом округе, который представлял сам сенатор. Ура! — возликовала Тесс, записав в блокнот ее имя. Если женщина никуда не переехала за это время, найти ее будет не так уж сложно — учитывая ее довольно редкое имя. Голос у нее был тонкий и какой-то нервный, неуверенный, как раз под стать ее вычурному имени — Уилла. Словно до сих пор опасаясь чего-то, она рассказывала о тактике запугивания, которую применяли ее бывшие наниматели, не забыв упомянуть, что именно это и заставило ее в конце концов обратиться со всей этой историей на местное телевидение. Уилла добавила, что по роду своей деятельности она присутствовала при всех разговорах с клиентами и имела доступ ко всем файлам.

— Почему же вы ждали так долго, прежде чем решились, наконец, обнародовать то, что там происходит? — спросил ее один из членов сенатской комиссии.

Уилла с перепугу принялась заикаться:

— Видите ли, сама я не признаю аборты — это п-против моих религиозных п-принципов. И поэтому поначалу я считала, что делаю благое дело, стараясь отговорить этих несчастных женщин, убедить их не брать грех на душу. Но со временем у меня открылись глаза. Я начала понимать, что в результате обманутые женщины просто пойдут куда-нибудь в другое место. Мне кажется, это… это не по-христиански… ну, то, что они делали. Подумав немного, я поговорила с одной из клиенток, и мы вместе позвонили на телевидение. Мне не пришлось рассказывать обо всех этих мерзостях перед камерой — по моей просьбе запись велась в темноте. И потом они еще использовали такой аппарат… не знаю, как он называется, но из-за него ваш голос звучит очень забавно, никогда и не скажешь, что это твой. Но еще до того, как передача вышла в эфир, хозяева агентства, где я работала, внезапно закрыли офис и куда-то скрылись. В один прекрасный день я пришла на работу, а на двери висит замок.

Вопрос ей задала женщина — тоже член сенатской комиссии.

— А эти усыновления, которыми они занимались в агентстве, — это делалось легально или в обход закона?

— О боже милостивый, конечно же легально! Если бы они занимались только этим, не пытаясь запугивать несчастных женщин, которые приходили к нам со своей бедой, я была бы счастлива работать у них. Но они считали, что делают правильное дело. Понимаете, они сами вроде как в это верили.

На этом допрос свидетелей закончился. Тесс убедилась в этом, услышав записанные на пленки дебаты по поводу совершенно другого законопроекта — что-то насчет государственных законов относительно частых случаев усыновления. Сунув пленку в сумку, она вышла на Лойерс-Малл, сквер в самом центре Ратушной площади, и заморгала, когда яркое солнце ударило ей прямо в глаза. Толпы туристов окружили статую Тергуда Маршалла. Азартно щелкая фотоаппаратами, они позировали возле бронзовой копии статуи Правосудия перед Верховным судом с таким видом, будто это было изображение президента или одного из спортивных кумиров в полный рост.

Статуя Маршалла появилась тут совсем недавно — словно в противовес статуе Роджера Тэни, не менее знаменитого уроженца Мэриленда, также стоявшей перед зданием Верховного суда, и как бы в противовес тому возмущению, которое она вызывала. Собственно говоря, единственное, благодаря чему злополучный судья Тэни вошел в историю, был знаменитый закон о рабстве Дреда Скотта, после чего Гражданская война в стране стала неизбежной. Ничего удивительного, что в девятнадцатом веке те, чьим девизом было: «Прошлое умерло и должно быть похоронено», потребовали, чтобы статую Тэни вышвырнули с площади — как будто историю можно исправить простым росчерком пера. К счастью, правительство штата в редком для него приступе государственной мудрости нашло поистине соломоново решение, поставив напротив статую Тергуда Маршалла в качестве своего рода противовеса. Как ни странно, компромисс оказался на редкость удачным — чего, если честно, никто не ожидал. И вот сейчас Маршалл, окруженный толпой туристов, величаво стоял в самом центре площади, в то время как Тэни, обиженно нахохлившись, одинокий и всеми покинутый, скорбно взирал на него с вершины холма по другую сторону площади.