Страница 102 из 105
На этом Марк окончил свою речь, вызвав всеобщее негодование - и директора, и коллектива. А меня вдруг, ни к селу ни к городу, разобрал неудержимый смех. На меня смотрели с удивлением, а Ведерников даже красноречивым жестом покрутил возле виска. После речи Марка собрание решило, что пора "закругляться". Постановили: отчетный доклад и проделанную работу признать удовлетворительными, а Жене принять критику к сведению.
Когда мы с Марком вернулись в нашу комнату, я дал себе волю и вдоволь нахохотался. Марк никак не мог понять, что именно мне так смешно, и, подумав, сказал: "Тю!" Потом размечтался, как мы станем астрономами и "может, нам доведется поработать на Луне!" Вообще-то это было соблазнительно! Черт побери! А то, что меня интересовала Земля, всякие планетарные процессы в глубине,- так астрономия, современная астрономия, могла помочь постигнуть эти процессы.
Перед сном я перечитал письма, полученные еще с утренней почтой и прочитанные в течение дня раз десять. Среди писем было и от Гарри Боцманова. Мы его прочли вслух вместе с Марком. Хотите, приведу его полностью? Вот оно:
"Дорогой Коля! Пишет тебе самый счастливый человек на Земле - Гарри Боцманов, кок с антарктической станции на острове Грина. Я нашел-таки своего профессора Черкасова...
Но расскажу все по порядку, как в тех романах, что ты мне когда-то рассказывал мальчиком. Я благополучно добрался до Одессы и нашел китобоя, где меня с нетерпением ждали мои друзья-моряки. Их скучный нафталинный кок тотчас уступил мне свое место на камбузе, и в тот же вечер я накормил братву пельменями по-сибирски (добавки сколько хочешь!). А после ужина мы устроили на палубе такое веселье, так отплясывали "яблочко", гопак и твист, что сам капитан и сказал: "Вот это кок!"
Настало время, и наш "Мурманец" вместе с китобойной флотилией вышел в рейс.
Хотя я настоящий моряк, но экватор пересекал впервые, потому братва меня выкупала, а Нептун с бородой до колен преподнес мне "диплом". Вот смеху-то было! Увидал я и белого кита, хотите верьте, хотите нет. Как заорали из марсовой бочки: "Кит на лине!" - я сразу подумал: это будет белый кит! Мне же напророчил встречу с ним покойный капитан "Мурманца". А его книгу "Моби Дик, или Белый кит" я до сих пор вожу с собой. Храню как зеницу ока. И что же вы думали? На лине белый кит! Гарпунеры сказывали, что за всю жизнь не встречали кита альбиноса, но я-то знал: это для меня!
Уж гонялись за ним, за белым китом. Сначала за ним, а потом от него. Потому что этот современный Моби Дик так разъярился, что страшно смотреть. Как стукнет головой по обшивке "Мурманца", как стукнет! Полный назад! Удар пришелся где-то в носовой части. Это еще полбеды. Главное, чтобы в винт не попал. Голова белого кита что скала. Натерпелись мы страху. Вдруг он повернулся к нам задом и словно растаял, больше мы его не видели. Мистика, да и только!
А обыкновенных китов набили сколько хочешь. Пока братва охотилась на китов, я готовил им разные блюда и ломал голову, как добраться до Черкасова. По воде ведь не побежишь сотни километров? И опять мне повезло. До чего же я везучий человек!
Вызывает капитан - директор всей флотилии - к аппарату нашего капитана. Дескать, так и так, дается "Мурманцу" боевое задание: идти на юг в район кромки льда в дальнюю разведку. А коль идем мы на юг к Антарктиде, свалили нам всю почту для зимовщиков. Тюки с газетами и письмами, горы ящиков и бочек. Понимаешь? Погрузка окончена, капитан-директор отдает нам приказ по радио: "Полным ходом на юг до кромки льда".
Пока выясняли насчет китовых стад, я места себе не находил: выйдет мой номер или сорвется? Но недаром я родился в сорочке: остановились у припайного льда острова Грина. Я чуть не в ноги капитану: "Разрешите сойти на берег, дружок у меня здесь работает". Засмеялся капитан: "А среди пингвинов у тебя нет, случаем, знакомых?", но разрешил.
Когда профессор Черкасов увидел меня, то рыдал, как ребенок. Я ему в унисон. Обнялись и плачем в три ручья. Потом он меня познакомил со всеми честь честью и приказал ихнему старику коку подавать на стол все, что только имеется. Однако я отверг это угощение, потому что мне не до него было.
"Не за угощением я сюда к вам добрался от одного полюса к другому,сказал я Дмитрию Николаевичу,- что хотят, пусть со мной делают, хоть судят военно-полевым судом, но я вас нашел и я вас не оставлю".
Профессор аж затылок зачесал, понял, что добром я отсюда не уеду. И развил он тогда деятельность в радиорубке - двух радистов загонял, но своего добился: меня оставили коком в Антарктиде, а ихний кок заменил меня на "Мурманце". Он и не особо упирался: внук у него в Одессе народился, и уж очень ему хотелось того внука повидать.
Братва меня теперь почтет изменником, я даже не осмелился за своими вещами явиться на "Мурманец" - ребята ездили. Неловко, что и говорить. Сукин сын я, и больше ничего.
Письмо это я пересылаю уже не с "Мурманцем"-его давно и след простыл,а с самолетом, который полетит сначала в Мирный, потом в Москву.
Я уже со всеми на станции подружился. Очень хорошие здесь люди! Днем я их кормлю, стараюсь, чтобы повкуснее приготовить, а вечером смешу. И на балалайке играю, и морские песни пою, и пляшу. Вчера дорогой мой профессор так смеялся, до коликов в боку, а потом вдруг ему взгрустнулось, и он говорит: "Может, и Ермак был бы жив, если бы я сразу взял тебя с собой... Не могу себе простить".
Очень мне были приятны эти его слова. Высшая награда.
А на могиле Ермака я бываю чуть ли не каждый день. Оттуда виден весь океан".
Глава двадцатая
СЕГОДНЯ ВЕЧЕРОМ
Три года в Москве протекли, как река - порожистая, неспокойная, неподходящая для судоходства...
Сегодня у нас гости. Лишь самые близкие друзья. Придет Марк с Ниной, Ангелина Ефимовна с Фомой Сергеевичем, Николай Иванович Успенский и профессор Герасимов, молодой доктор наук Евгений Михайлович Казаков с Лизой (надо строго поговорить с Таней, чтобы не дерзила ей. И за что она только невзлюбила Лизу?). Придет Гарри Боцманов, веселый кок. У него отпуск. Гарри опять работает на "Мурманце". Отходчивые моряки простили ему бегство в Антарктиду, откуда он целый год осыпал их письмами с описанием самых невероятных приключений.