Наркодрянь

Он повертел голубой конверт, внимательно оглядел его со всех сторон и даже понюхал. Ничего подозрительного.

Великий "кэмпо" криво усмехнулся и расстегнул верхнюю пуговицу сюртука. Затем выложил конверт на стол перед собой, словно желая оттянуть встречу с неведомым, но желанным респондентом. Дон Пьетро всегда старался угадать содержание интересующего его послания. А это ему почти всегда удавалось. Почти...

"Предлагают перемирие или договор? - размышлял Манзини. - Может быть. Пока что счет в их пользу. Но если так - значит, они меня плохо знают, а это... вряд ли. Может, угрожают? Зачем?

Его никто не способен запугать в этом мире. Никто! Тогда зачем письмо? Может, кто из врагов испугался и хочет перебежать в его лагерь? Вероятно... Но этот человек глупец. Пьетро никогда не щадит предателей кого бы они ни предавали".

Манзини расстегнул еще пуговку и решительно вскрыл конверт. Два тонких листика с машинописным текстом сложены вчетверо. Листы слиплись, и дону Пьетро, чтобы развернуть их, пришлось послюнить пальцы.

Первые же фразы письма повергли его в изумление. Он ожидал чего угодно, но такого...

Все четыре страницы содержали полный набор виртуознейших ругательств с вариациями в его адрес. Пораженный Манзини внимательно перечел письмо до конца и не нашел в нем даже крупицы здравого смысла. Только унизительная, похабная ругань. А в конце загадочная фраза:

"Привет папе Манзини от мамы Медичи".

На гладковыбритых желтых щеках главы мафии даже выступил легкий румянец. Челюсть его яростно затряслась. Пьетро отшвырнул письмо и с остервенением принялся грызть ногти на левой руке. Эта его привычка была хорошо знакома верхушке "семьи", и ближайшие помощники "кэмпо"

хорошо знали: грызет ногти - значит, крайне чем-то недоволен. А его это почему-то успокаивало. Успокоило и теперь, только во рту почему-то появился такой привкус, словно он обгрыз дверную ручку.

Манзини сердито сплюнул и прокаркал:

- Фальконе! Иди сюда!

Дверь тотчас отворилась, и в кабинет бесшумно скользнул старый слуга Манзини. Дон Пьетро брезгливо поднял конверт за уголок и протянул слуге:

- Передай Картавому. Пусть высосет из этой писульки все, что возможно. Да! Нашли ту шлюху Джакомо?

- Нет, пока... - переминаясь с ноги на ногу, промямлил Фальконе. - Еще ищут.

- Передай Картавому, чтобы шевелился. Ну иди, иди...

Фальконе почтительно приложился губами к золотому перстню на среднем пальце правой руки Манзини и, пятясь, скрылся за дверью.

...Картавый, отличный эксперт, не сошедшийся некогда принципами с федералами, осторожно, пинцетом, опустил листок в полиэтиленовый пакет и облизал пересохшие от волнения губы. Он сразу заподозрил неладное.

Бумага выглядела как-то странно. Вроде мелованная, но очень тонкая, она походила на крылышки бабочки-капустницы, побывавшей в потных руках уличного сорванца.

Картавый начал экспертизу с того, что тщательно осмотрел письмо и конверт в десятикратную лупу. Уже после этого поверхностного осмотра он вознес небесам хвалу за то, что они надоумили его надеть резиновые перчатки.

Бумага была обильно и искусно припудрена мельчайшим белым порошком. Потому-то и походила она на крылья бабочки. Впрочем, подметить это можно было только при хорошем увеличении, да и требовался глаз только такого спеца, каким был Картавый.

...Вот и отпечатки пальцев "кэмпо". Он изрядно полапал бумагу... А другие? Других отпечатков Картавый не обнаружил. Впрочем, дактилоскопия его сейчас мало интересовала. Картавый понял назначение письма и смысл ругательств. Все остальное не имело значения, уже не имело...

Он бережно опустил пакет с письмом на дно небольшого чемоданчика, снял пинцетом перчатки. Затем тщательно вымыл руки горячей водой и снял трубку внутреннего телефона. Набрал номер Картрайта - тот распоряжался всеми перемещениями и действиями "соддато".

- Картрайт здесь, - раздалось в трубке.

Как непревзойденный специалист и старый соратник Манзини, Картавый входил в свиту "особо приближенных". Потому с Картрайтом он говорил на равных.

- Слушай, малыш, - деланно безразлично протянул он. - Мне нужно съездить на кухню к Алхимику. Доложи отцу и позаботься о конвое.

Кличку свою Картавый носил не зря. Даже под пистолетом не мог он выговорить проклятую букву "р". Потому-то и избегал в разговоре употребления слов с этим звуком. И, надо отметить, достиг поразительной сноровки, хотя смысл его высказываний не всегда сразу доходил до слушателя.

- Ты хочешь съездить в лабораторию профессора Рогана? - догадался Картрайт после секундного размышления.

- Ну да, Алхимика.

- Что-нибудь важное? - насторожился Картрайт.

- Понимаешь... слюна, - не замешкался ни на мгновение Картавый. - Он, кажется, поводил языком, заклеивая оболочку. А остаток слюны - это важно.

- Неужели? - усомнился Картрайт.

- Конечно, - заверил его Картавый и принялся перечислять. - Мужчина или женщина, сколько лет, когда написано письмо, антигены гемической жидкости - все это можно узнать по слюне. Это, по-твоему, не важно?

- Вот никогда бы не подумал, - искренне изумился Картрайт. - А еще что-нибудь раскопал?

- Будет и еще, - многозначительно пообещал Картавый. - Ну что, даешь машину?

- Валяй.

Из лаборатории профессора Рогана Картавый возвращался спустя полчаса, с исчерпывающей информацией. По дороге Картавый еще разок обмозговал положение.

Выходило так, словно он добровольно уселся на бочку с порохом, когда не доложил о своих подозрениях Картрайту и патрону. Но, похоже, порох уже изрядно отсырел. Время ушло не только сейчас, а и тогда, когда письмо только попало на экспертизу. Теперь хозяину, всемогущему "кэмпо" - конец, это совершенно ясно.

Но вот что странно: люди, которые подстроили Манзини каверзу, прекрасно были осведомлены об одной очень важной привычке. Жизненно важной, как оказалось. А ведь о ней знали немногие в самом близком окружении шефа. Выходит, в свите Манзини предатель. Кто он? Вопрос номер один. Под чью дудку пляшет? Тут возможны варианты...

Нет! Он правильно поступил, скрыв от Картрайта и "отца" свои подозрения. Теперь у него на руках козырная карта. Правда, неверный ход может стоить жизни, но он-то всегда был незаурядным игроком.

Картавый понял, что "кэмпо" успел получить тихую смерть, как только "Кадиллак" подъехал к крепости Манзини. Ворота настежь... перепуганный насмерть привратник... нигде ни одной машины. Дом, еще несколько часов назад набитый людьми, теперь напоминал брошенный муравейник.

Годы унижений и борьбы сделали Картавого хорошим актером. Он пулей вылетел из машины, схватил обалделого привратника за шиворот и яростно взревел:

- Где "отец"?

- В кли... кли... клинике Рас... рас... Раскина, - проклацал тот зубами.

- Недоглядели! Скоты! А... - На губах его запузырилась кровавая пена.

Картавый дико взвыл и ринулся обратно к машине. Выдернув перепуганного водителя из-за руля, он прыгнул на его место, и "Кадиллак" помчался, ревя стопятидесятисильным двигателем.

Он разбрасывал в стороны встречные автомобили, спихивал на обочину попутные, истошно выл сиреной и игнорировал красный свет светофоров.

Через десять минут Картавый был уже в клинике, размеренный быт которой в тот день нарушился самым варварским образом.

В чистых светлых коридорах топтались угрюмые боевики с автоматами. Ухоженный газон перед зданием превратился в автостоянку. Десятка два полицейских автомобилей окружили клинику кольцом.

Внутри этого "официального" кордона вторым кольцом расположились машины телохранителей Манзини, Полисмены поигрывали дубинками и угрюмо косились на небритых парней, пиджаки которых зловеще топорщились. В переулке дежурили три пожарных грузовика - на всякий случай. В довершение картины над крышей завис полицейский вертолет.

Картавый с трудом пробился сквозь кордоны.

В здание его не пустили. Пришлось затребовать Грога - начальника личной охраны шефа.