Страница 81 из 86
- Тогда получается, что Паулина дель Валье была мне и матерью, и отцом, поскольку я носила её фамилию, и эта женщина полностью за меня отвечала. А все прочие люди, которых я встречала в детстве, появлялись в моей жизни и исчезали из неё, точно кометы, оставляя после себя лишь еле заметный след звёздной пыли, - парировала я бабушке.
- Но до неё, твоими отцом и матерью были мы с Тао, которые тебя, собственно, и вырастили, Лай-Минг, - объявила она мне и, надо заметить, что справедливо. Ведь эти бабушка и дедушка по материнской линии оказывали на меня столь сильное влияние, что все тридцать лет я носила в себе воспоминание о них, живущее во мне, точно нежное присутствие обоих. И я даже уверена, что следую за ними неотступно и буду так поступать всю свою оставшуюся жизнь.
Элиза Соммерс живёт совершенно в другом измерении, когда утверждает, что находится рядом с Тао Чьеном, чья смерть, пусть и является серьёзной помехой, разлучающей физические тела обоих, однако ж, не представляет собой того, что препятствует женщине продолжать любить своего супруга, как и всегда. Моя бабушка Элиза – одна из тех, кто нацелен лишь на величественную любовь, и, более того, я полагаю, что уже никому другому не найдётся места в её вдовьем сердце. Похоронив своего супруга в Китае рядом с могилой Лин, его первой жены, а также выполнив буддистские похоронные обряды, как этого он желал при жизни, женщина, наконец, ощутила себя свободной. Она могла бы вернуться в Сан-Франциско и жить со своим сыном Лаки и его молодой супругой, которую тот выписал из Шанхая по каталогу. Но незамедлительно всплывшая в голове мысль стать со временем боязливой и благоговеющей свекровью расценивалась как то же, что и в мгновение ока превратиться в настоящую старуху. Глядя в будущее, она не чувствовала себя ни одинокой, ни оторопевшей от страха перед ним ввиду того, что покровительственный дух Тао Чьена никогда её не покидал. По правде говоря, теперь они были даже ближе, нежели раньше, ведь эта пара больше не разлучалась друг с другом ни на одно мгновение. Женщина привыкла беседовать со своим мужем тихим голосом, чтобы не выглядеть обезумевшей в глазах окружающих. По ночам же она неизменно спала на левой половине кровати, чтобы уступить своему любимому значительное пространство справа, как и было у них заведено.
Приключенческий дух, подтолкнувший её в шестнадцать лет сбежать из Чили и добраться до Калифорнии, спрятавшись в трюме парусного судна, проснулся в этой женщине снова, как только та стала вдовой. Ей привиделся и момент поклонения волхвам в свои восемнадцать лет, что произошло в самый разгар золотой лихорадки, когда ржание лошади и первый луч света занимавшегося дня разбудили её посреди необъятности дикого и пустынного пейзажа. Только на рассвете женщина окончательно поняла подлинное восхваление свободы. Она провела эту ночь в полном одиночестве, под деревьями, окружённая множеством опасностей: здесь были и беспощадные бандиты, и дикие индейцы, а также ядовитые змеи, медведи и прочие хищные звери. Но, пожалуй, впервые в жизни женщина уже никого и ничего не боялась. Она выросла в тисках, с постоянно зажатыми телом, душой и воображением, сильно напуганная даже своими собственными мыслями. И лишь это приключение принесло ей долгожданную и вожделенную свободу. Женщине пришлось развить некую силу, которая, возможно, жила в ней изначально, но ранее она просто не обращала на это внимание ввиду отсутствия необходимости прибегать к своим скрытым ресурсам. Так, она оставила собственную семью, будучи ещё девочкой, отправившись по следам нелюдимого возлюбленного, села беременная на судно, причём «зайцем», на котором потеряла ребёнка и чуть не лишилась жизни. На нём девушка добралась до Калифорнии, переоделась во всё мужское и стала объезжать территорию из конца в конец практически без каких-либо оружия и средств, за исключением разве что отчаянного порыва любви. Она оказалась способна выжить в одиночку на этой земле, населяемой одними грубыми мужчинами, если не сказать настоящими самцами, в обществе которых преобладали ярость и насилие. Со временем девушка выработала определённую смелость и почувствовала на себе все прелести независимости. Та огромная эйфория, которую волей-неволей подарило первое в её жизни приключение, пожалуй, не забудется никогда. И даже, возможно, из-за любви; ведь женщина тридцать лет прожила в качестве неизменно тактичной супруги Тао Чьена, матери и кондитера. Всё это время она справлялась со своими обязанностями и никогда не высовывалась за пределы домашнего очага в Чайна-тауне, но заложенные в глубине души тяга к путешествиям и склонность к кочевому образу жизни, до сих пор пребывавшие там нетронутыми, были готовы выйти наружу в подходящий момент.
С исчезновением из нашего мира Тао Чьена, единственного смысла её жизни, настало время двигаться дальше, пусть даже и как Бог на душу положит. «По своей натуре я всегда была склонна к постоянным путешествиям, я только и хочу, что брести туда, куда глядят мои глаза», - вот что она сообщала в письме своему сыну Лаки. И, однако ж, женщина решила, что первым делом должна выполнить обещание, данное своему отцу, капитану Джону Соммерсу, состоящее в том, чтобы не оставлять тётю Розу наедине с её старостью. Поэтому из Гонконга она отправилась в Англию, намеренная находиться при даме её последние годы. Хотя это, конечно, самый минимум, который она могла сделать женщине, всю жизнь бывшей для неё, точно мать. Розе Соммерс было уже за семьдесят, отчего начало пошаливать её здоровье в целом, однако та всё ещё продолжала писать свои любовные романы, мало чем отличающиеся друг от друга. Со временем она стала самой знаменитой англоязычной писательницей-романтиком. Находились и любопытные, которые приезжали сюда издалека, чтобы лишь смутно различить её небольшую фигуру, выгуливающую в парке собаку, и говорили, мол, сама королева Виктория в свои годы вдовства утешалась тем, что читала её слащавые истории о вечно побеждающей любви.
Приезд Элизы, кого она любила точно дочь, стал для Розы Соммерс огромным утешением, так как среди прочего уже подводил и пульс, и с каждым разом женщине стоило всё больше усилий сжимать перьевую ручку. Вот с тех пор тётя и стала диктовать ей свои романы, а некоторое время спустя, когда даму подводила трезвость мышления, и та впадала в забытьё, Элиза притворялась, что пишет под диктовку. Тогда как на самом деле уже давно придумывала их лично, да так, что ни редактор, ни читатели об этом никогда не стали бы даже подозревать, ведь она строго следовала определённому стилю. После смерти Розы Соммерс Элиза осталась в том же домике посреди предпочитаемого богемой квартала – надо сказать, жилья весьма ценного, потому что сама территория считалась престижной – и унаследовала накопленные приёмной матерью деньги вместе с её книжонками о любви. Первое, что она предприняла практически сразу, так это отправилась навестить своего сына Лаки в Сан-Франциско, где познакомилась со своими внуками, показавшимися женщине в меру уродливыми и совершенно не интересными. Позже она поехала по самым экзотическим местам, таким способом, наконец, выполнив своё предназначение быть вечно странствующей женщиной. Она сама была одной из таковых, кто постоянно настаивал на том, что нужно перебираться в места, откуда другие люди, как правило, предпочитают бежать. Ничто её так не удовлетворяло, как наличие среди вещей марок и переводных картинок с изображениями самых отдалённых стран, какие только существуют на нашей планете. Ничто так не переполняло женщину гордостью, как возможность почувствовать жажду странствования или же быть укушенной какой-то неизведанной тварью. Годами она всё куда-то ездила со своими баулами настоящего исследователя, но, тем не менее, неизменно возвращалась в Лондон, в свой небольшой домик, где её всегда ждало письмо Северо дель Валье с подробно изложенными новостями моей жизни. Когда она узнала, что Паулина дель Валье уже покинула наш мир, то решила вернуться в Чили, в страну, где сама же и появилась на свет, но о которой не думала вот уже более полувека, чтобы там вновь повидаться со своей внучкой.