Страница 62 из 86
В течение трёх долгих месяцев мы жили, занимая четыре комнаты в доме на улице Армии Освободителей, где постоянно задыхались от жары. И всё же я не скучала, потому что моя бабушка практически сразу возобновила свою благотворительную деятельность, несмотря на то, что все члены Дамского клуба проводили лето за городом. В их отсутствие существенно ослабла дисциплина, бабушке же удалось заново взять в свои руки бразды вынужденного сострадания. И мы опять стали посещать больных, вдов и сумасшедших, распределять еду и контролировать займы для бедных женщин. Подобная деятельность, над которой подтрунивали даже в газетах, потому как никто и не думал, что женщины-концессионеры – все находившиеся на последней стадии нужды – когда-нибудь вернут деньги, сказалась на обществе столь хорошо, что само правительство мигом решило её продолжить. Так, женщины теперь не только добросовестно и ежемесячно выплачивали займы, но ещё и поддерживали в этом деле друг друга. Всё складывалось следующим образом: когда какая-то женщина не могла заплатить, это делали вместо неё все остальные. Я полагаю, что Паулине дель Валье пришла в голову мысль, что здесь вполне можно получать проценты и таким способом превратить благотворительность в доходное дело, хотя на этом месте я внезапно и решительно её остановила. «У всего есть свои границы, бабушка, и даже у алчности», - справедливо порицала я её.
Моя пламенная переписка с Диего всецело зависела от почты. Почти сразу же я поняла, что с помощью писем я оказалась способной выразить то, чего бы никогда не осмелилась сказать в лицо – письменная речь в этом отношении обладает куда большей свободой. Я удивлялась сама себе, начав читать любовные стихотворения вместо романов, которые ранее столь мне нравились. И если уже умерший и находящийся по ту сторону света поэт мог описать мои чувства предельно точно, значит, мне только и оставалось скромно согласиться с тем, что моя любовь вовсе не была каким-то исключительным чувством. И мудрить здесь что-либо было делом излишним, ведь все в этом мире влюбляются одинаково. Я представляла своего жениха скачущим галопом на лошади по принадлежащим лишь ему землям с могущественной охраной позади, благородным, крепким и статным, человеком с большой буквы. В его руках я была бы в полной безопасности – более того, он непременно сделал бы меня счастливой, окружил защитой и заботой, подарил бы детей и вечную любовь. Я представляла себе наше совместное будущее слащавым и не отягощенным всякого рода проблемами, по которому так бы мы с ним и плыли, не выпуская друг друга из объятий. Да, а чем бы пахло тело человека, который любит и любим? Должно быть, гумусом, как пахнет в лесах, откуда тот родом, либо же оно источало сладкое благоухание булочных, или, возможно, запах морской воды, наподобие того, что так часто овладевал мной во снах с самого детства. Вскоре потребность понюхать Диего стала столь насущной, точно приступ жажды, отчего в письме я умоляла молодого человека прислать мне нестиранными один из своих шейных платков либо же одну рубашку. Ответами моего жениха на столь пылкие письма была лишь изложенная в спокойном тоне хроника деревенской жизни – тот размеренно сообщал о коровах, посевах пшеницы и винограда, о летнем небе без дождя – и добавлял кое-какую, причём крайне скупую, информацию о своей семье. Разумеется, он так мне и не отправил ни одного своего платка либо рубашки. В заключительных строчках молодой человек не забывал напоминать, как сильно меня любит, и до чего мы бы были счастливы в недавно выстроенном из необожжённого кирпича и с кровельной черепицей доме его отцом специально для нас, ставших будущими собственниками. Ещё один отец построил гораздо ранее для его брата Эдуардо, когда тот обвенчался с Сюзанной, и как сделал бы и его сестре Аделе, стоит лишь ей выйти замуж.
Поколениями семья Домингес всегда жили вместе; любовь ко Христу, крепкий союз между братьями, уважение к родителям и тяжёлая работа – вот это, как говорили, и составляло главные принципы всех родственников Диего.
Сколько бы чего-то ни писала и как бы долго я ни вздыхала, читая стихи, у меня всегда оставалось время и на то, чтобы захаживать в мастерскую дона Хуана Риберо. Я ходила кругами по городу, фотографируя всё, что можно, а по вечерам усаживалась работать в отведённой для проявления снимков комнате, которую я сама и оборудовала в этом доме. Я экспериментировала, пробуя печатать фотографии на платине – эта техника считалась необычной, ведь самые красивые изображения получались только с её помощью. Данный метод довольно прост, хотя и более затратный, и всё же моя бабушка согласилась взять на себя необходимые расходы. Так, бумага разрисовывается мазками раствором на основе платины, и в результате выходят изображения, на которых видна тончайшая градуировка тона. Все они получаются яркими, ясными и глубочайшими и остаются такими даже по прошествии длительного времени. Хотя и минуло уже лет десять, но эти я по-прежнему считаю самыми необычными фотографиями из всей моей коллекции. Ведь смотря на них, передо мной тут же всплывает множество воспоминаний, причём с такой же безупречной чёткостью, какая до сих пор сохранилась и у этих, отпечатанных на платине, снимков. Так, на фотографиях я могу видеть свою бабушку Паулину, Северо, Нивею, друзей и родственников, вдобавок у меня есть возможность рассматривать и несколько автопортретов, какими их делали много ранее, ещё до тех событий, которые вынужденно изменили мою жизнь.
Когда наступил рассвет второго вторника марта, дом уже успели убрать по-праздничному. В нём было современное газовое оборудование, телефон и лифт специально для моей бабушки, а также привезённые из Нью-Йорка бумажные обои и новые, покрывающие мебель, гобелены. Паркет, казалось, только что натёрли воском, бронзу отполировали до блеска, вымыли весь хрусталь, а залы украсили коллекцией картин импрессионистов. Появился и новый штат одетых в униформу слуг под руководством аргентинского мажордома, которого Паулина дель Валье вызвала к себе в гостиницу Крильон, заплатив тому вдвое больше.
- Все будут нас критиковать, бабушка. Ведь мажордома нет ни у кого, здесь это дурной вкус, - предупредила я её.
- Да это не важно. Я не собираюсь вечно спорить с индианками из племени мапуче, что неизменно ходят в шлёпанцах и то и дело бросают волосы в суп, а ещё не подают, а как-то крайне небрежно кидают мне на стол свои блюда, - возразила она. Таким способом женщина решила произвести впечатление на столичное общество в целом и на семью Диего Домингеса в частности.
Так как новая прислуга примкнула к бывшему персоналу, что годами пребывал в этом доме, ни с одним человеком, разумеется, прощаться не собирались. Практически сразу появилось крайне много нанятых людей, праздно прогуливающихся где только можно и спотыкающихся друг о друга. Это дало повод к стольким слухам и низостям, что, в конце концов, Фредерик Вильямс всё-таки вмешался, пытаясь навести порядок, раз уж недавно нанятый аргентинец никак не догадывался, откуда стоит начать разруливать ныне сложившуюся ситуацию. Всё это вызвало настоящее волнение, ведь ещё никто никогда не видел, чтобы хозяин дома унижался до уровня простой прислуги, хотя, стоит отметить, повёл себя превосходно – чему-то да послужил его долгий опыт в данном ремесле. Я не считаю, что Диего Домингес вместе со своей семьёй, наши первые гости, оценили изысканность обслуживания вообще, напротив, те, скорее, чувствовали себя несколько скованными, очутившись среди подобного великолепия. Ведь сами принадлежали древней династии землевладельцев с юга, хотя в отличие от большинства хозяев чилийских поместий, проводящих в них много пару месяцев, в основном же, проживая на свои доходы в Сантьяго или в Европе, они рождались, росли и умирали здесь – в деревне. Эти люди чтили крепкие семейные традиции, были католиками до глубины души и простых нравов, лишённые различных утончённых манер, раз и навсегда установленных моей бабушкой для своего окружения. Вот почему на первый взгляд семья Домингес казалась несколько упаднической и практически ничем не походившей на христиан. Моё внимание привлекло то, что у всех были голубые глаза, за исключением Сюзанны, невестки Диего, этой подавленной на вид смуглой красавицы, напоминавшей собой испанскую живопись. Сев за стол, все разом смутились, увидев перед собой ряд находившихся на нём приборов и шесть бокалов. Никто так и не попробовал утку в апельсинах, а когда с пылу с жару подали десерт, то вся семья даже немного испугалась. Увидев торжественно идущий ряд прислуги в униформе, мать Диего, донья Эльвира, спросила, а зачем, мол, в доме присутствует столько военных. Очутившись перед картинами импрессионистов, гости просто замерли в изумлении, убеждённые в том, что настоящую мазню рисовала именно я, и что моя бабушка, впрочем, движимая лишь чистым маразмом, повесила их на стену. И всё же они по достоинству оценили недолгий концерт, прозвучавший на арфе и фортепиано, который мы им и предложили, сопроводив в музыкальный зал. Беседа пресеклась уже на второй фразе, пока не завели речь о чистокровных быках, что подтолкнуло к разговору о воспроизводстве скота, которое как раз крайне заинтересовало Паулину дель Валье. Она в свою очередь, нисколько не сомневаясь, планировала совместно с ними положить начало сырному делу, учитывая численность находившихся в их собственности коров. Если у меня и были некоторые сомнения относительно собственной будущей жизни в деревне вместе с родственниками своего жениха, настоящий визит развеял их окончательно. Я просто влюбилась в этих крестьян старой закалки, людей добродушных и совершенно нетребовательных. Мне оказались так близки и отец, сангвиник и неумолкаемый хохотун, и столь наивная мать, и старший брат, крайне любезный и мужественный человек. Мне стали симпатичны загадочная невестка и младшая сестра, жизнерадостная и весёлая, точно кенар. А главное, мне польстило, что все они вместе предприняли это, занимающее несколько дней, путешествие только для того, чтобы познакомиться со мной. Хозяева проявили по отношению ко мне своё врождённое гостеприимство, отчего я лишний раз убедилась, что их несколько смутил наш стиль жизни, хотя те вовсе его и не критиковали, потому что казались людьми неспособными допустить какую-либо дурную мысль вообще. Поскольку Диего выбрал именно меня, его семья сразу же сочла меня своей, и этого, впрочем, всем им было вполне достаточно. Простота её нравов позволила мне почувствовать себя раскованной, а ведь при общении с чужими людьми подобное случалось со мной крайне редко. Практически сразу я поймала себя на мысли, что достаточно свободно беседую с каждым из них, рассказывая всем о путешествии по Европе и о своей склонности к фотографии. «Покажите мне ваши снимки, Аврора», - попросила меня донья Эльвира, и когда я выполнила её просьбу, женщина не смогла скрыть своего разочарования. Полагаю, она ожидала увидеть нечто более ободряющее, нежели пикеты устроивших забастовку рабочих, какие-то жилые дома, одетых в лохмотья и играющих в канавах детей, охваченные беспорядками людские массы, бордели, страдающие лица эмигрантов, сидящих на своих тюках в трюме корабля. «Но, доченька, отчего же ты не делаешь красивые фотографии? Зачем тебе непременно так углубляться в эту глушь? В Чили ведь есть и прекрасные пейзажи, причём таковых, надо сказать, немало….», - прошептала эта святая сеньора. Я собралась было объяснить женщине, что на данном этапе меня интересует не красота, а именно эти, закалённые усилием и страданием, лица, но как-то вовремя поняла, что подходящий момент для подобной мысли пока ещё не наступил. Чуть впереди у меня, конечно же, будет время рассказать подробнее о себе будущей свекрови и остальным членам семьи.